ПРОПАЛА ЖЕНА

Глава 10

Конференция и после…

1

— Ну, Бересфорд, — сказал генерал-майор сэр Джосая Пенн, кавалер орденов Подвязки[166], Бани[167] и «За боевые заслуги»[168], тоном, полностью соответствующим этой впечатляющей веренице званий. — И что вы думаете обо всей этой трескотне?

По этой фразе Томми сразу догадался, что старина Джош, как его непочтительно называли за глаза, отнюдь не в восторге от результатов только что закончившейся конференции.

— «Тише, тише, детки, ловим обезьянку», — передразнил кого-то сэр Джосая, продолжая делиться впечатлениями. — Сплошное словоблудие. А если кто и скажет вдруг что-нибудь путное, тут же встают четыре — не меньше — орясины и начинают топить его мысль в… Да…. Не понимаю, зачем мы приезжаем на эти сборища. Впрочем, нет, знаю. По крайней мере, знаю, почему приезжаю я. У меня просто нет выбора. Если бы я не поехал на этот балаган, сидел бы сейчас дома. А вы знаете, каково мне живется дома, Бересфорд? Меня терроризируют. Терроризируют все кому не лень… Экономка, садовник… Этот старикашка шотландец до того обнаглел, что не позволяет мне трогать мои собственные персики… Вот я и бегу сюда, пускаю в ход свое влияние и притворяюсь перед самим собой, будто выполняю какую-то полезную миссию и обеспечиваю безопасность страны! Вздор и чепуха! Но вы? Вы ведь сравнительно молодой человек. Вы-то зачем понапрасну тратите свое время? Тем более что слушать вас все равно никто не станет, даже если вы и впрямь скажете что-нибудь очень толковое.

Томми, слегка развеселившись тем, что, несмотря на его почтенный, как он полагал возраст, генерал-майор Джосая Пенн считает его молокососом, покачал головой. Генералу было уже далеко за восемьдесят, он страдал бронхиальной астмой и был глуховат, но при всем при этом был довольно умным человеком.

— Не будь здесь вас, сэр, — заявил Томми, — тут бы вообще ничего было.

— Ну, спасибо, приятно слышать, — сказал генерал. — Я беззубый бульдог, но лаять-то еще могу. Как там миссис Томми? Давненько ее не видел.

Томми ответил, что Тапенс здорова и на редкость активна.

— Да, столько энергии… Она всегда напоминала мне стрекозу. Начнет, бывало, гоняться за какой-нибудь очередной нелепой выдумкой, а потом вдруг обнаруживается, что никакая это не выдумка. Вот как надо веселиться! — с одобрением сказал генерал. — Не то что нынешние дамочки. У всех у них, вишь ты, какое-то Дело, и непременно с заглавной буквы. А что до совеременных девиц… — Генерал покачал головой. — Совсем не то, что в годы моей юности. Тогда они были красивые, как картинки. Муслиновые[169] платья! Шляпки «клош»! Вы помните? Да нет, вы, наверное, тогда еще под стол пешком ходили… Приходилось наклоняться и заглядывать под поля, чтобы разглядеть девичье лицо. Это было мучительно, и они это знали! Я вдруг вспомнил… дайте подумать… она ведь, кажется, ваша родственница… даже тетя… Ада Фэншо…

— Тетушка Ада?!

— Самая хорошенькая из моих знакомых.

Томми, к своей чести, ничем не выдал удивления. Казалось совершенно невероятным, что кто-то мог находить его тетю Аду хоть сколько-нибудь привлекательной. Старина Джош тем временем возбужденно продолжал:

— Красивая, как картинка. Живая! Веселая! А как любила пошутить! Я тогда только стал младшим офицером, собирался отбыть в Индию. Мы устроили пикник при лунном свете на пляже. Сидели рядышком на камне и смотрели на море.

Томми искоса посмотрел на генерала: двойной подбородок, лысина, кустистые брови и огромное брюшко. Ему тут же вспомнилась тетушка Ада: пробивающиеся усики, мрачная улыбка, серебристо-седые космы и злобный взгляд. Вот что делает с человеком время! — подумал он и попытался представить себе красивого молодого офицера и прекрасную девушку в лунном свете. Почему-то это ему никак не удавалось.

— Любовь, — тяжело вздохнув, сказал сэр Джосая Пенн. — Мне так хотелось сделать ей в ту ночь предложение, но о каком предложении может идти речь, когда ты всего-навсего унтер-офицер? Да, при таком жалованье не очень-то создашь семью. Нам пришлось бы ждать пять лет, прежде чем мы смогли бы пожениться. На столько лет растянутая помолвка — разве можно просить об этом девушку? Ну да что там. Вы же знаете, как это бывает. Я отправился в Индию, отпуск получил очень не скоро… Первое время мы еще переписывались, потом все как-то само собой прекратилось. Так я ее больше и не увидел. И, однако, знаете, никогда ее не забывал. Часто думал о ней… Помню, однажды, уже много лет спустя, чуть не написал ей письмо. Я прослышал, что она в тех же краях, где какое-то время гостил я. Думал, съезжу, повидаю ее, спрошу, можно ли мне еще раз ее увидеть. А потом решил: «Не будь идиотом. Она, наверное, теперь совсем другая».

Потом, еще несколько лет спустя, о ней упомянул один мой приятель и сказал, будто она — одна из самых уродливых женщин, которых он когда-либо видел. Я ему, разумеется, не поверил. Но теперь вот думаю: может, оно и к лучшему, что я так ее больше и не увидел? Что она нынче поделывает? Еще жива?

— Нет. Умерла две или три недели назад.

— Что вы говорите! В самом деле? Да, ей ведь, наверное, было уже… — ну-ка, ну-ка… семьдесят пять или семьдесят шесть? Наверное, все же, чуть больше…

— Ей было восемьдесят, — сказал Томми.

— Подумать только! Темнокудрая затейница Ада. Где она умерла? В лечебнице или у нее была компаньонка — она ведь так и не вышла замуж, да?

— Нет, так и не вышла, — ответил Томми. — Она жила в доме для престарелых. В очень даже неплохом, между прочим. «Солнечный кряж» называется.

— Да, слышал. «Солнечный кряж». Сестра, по моему, упоминала, что там живет кто-то из ее знакомых. Какая-то миссис… Картстойс, что ли? Вы с ней не знакомы?

— Нет. Я там особенно никого не знаю. Обычно те, кто навещает своих родственников, ни с кем другим не общаются.

— Да, наверное, миссия не из легких. Я имею в виду, толком ведь и не знаешь, о чем с ними говорить.

— С тетей Адой бывало особенно трудно, — признался Томми. — Можете представить, какой у нее был вздорный нрав.

— Да ухе, наверное, — генерал усмехнулся. — В молодости она бывала настоящей чертовкой. — Он вздохнул. — Страшное дело, старость. У одной из подруг моей сестры бывали галлюцинации. Бедняжка, все-то ей чудилось, что она кого-то убила.

— Боже милостивый, — удивился Томми. — Да неужели?

— Да нет, вряд ли. Ни за что не поверю, что она способна кого-то убить. Хотя, — генерал вдруг задумался, — может, и убила. Когда вы ходите и радостно всем об этом рассказываете, никто ведь вам не поверит, правда? Забавная мыслишка, а?

— И кого же, по ее разумению, она убила?

— Честное слово, не помню. Кажется, мужа. Не знаю даже, кем он был и как выглядел. Мы с ней познакомились, когда она была уже вдовой… Да, со вздохом добавил он, — жалко, что так с Адой. Не видел сообщения в газете. Кабы увидел, непременно бы послал цветы. Букетик роз. Именно их носили в мое время девушки на вечерних платьях. Букетик бутончиков роз на бретельке. Очень красиво. Помню, на Аде было платье — цвета гортензии, розовато-лиловое. Розовато-лиловое, а на нем бутончики роз. Розовых. Как-то раз она дала мне один. И, представьте, оказалось, что они ненастоящие. Искусственные. Я долго его хранил — несколько лет. Знаю, знаю, — добавил он, перехватив взгляд Томми, — вам это кажется смешным. Но поверьте, мой мальчик, когда становишься по-настоящему старым и чокнутым, как я, начинаешь ценить приятные воспоминания. Ну, пожалуй, поковыляю на последний акт этой комедии. Большой привет миссис Томми.

На следующий день в поезде Томми с улыбкой вспоминал этот разговор и снова пытался представить свою грозную тетю и свирепого генерал-майора в их лучшие дни.

— Надо рассказать Тапенс, то-то посмеется, — решил он. — Чем-то она, интересно, занималась в мое отсутствие?

Верный Альберт, ослепительно улыбаясь, открыл дверь.

— Добро пожаловать домой, сэр.

— И я рад, что вернулся… — Томми протянул Альберту чемодан. — А где миссис Бересфорд?

— Еще не возвратилась, сэр.

— Ты хочешь сказать — она уехала?

— Ее нет уже три или четыре дня. Но к обеду она должна вернуться. Она вчера звонила.

— Что она задумала, Альберт?

— Не знаю, сэр. Она поехала на машине, но прихватила с собой уйму железнодорожных справочников. Она может оказаться где угодно.

— Вот уж действительно! — с чувством сказал Томми. — В Джон-о'Гротсе или в Лендс-Энде[170]… и, скорее всего, где-нибудь между ними опоздала на посадку. Боже, храни британские железные дороги! Говоришь, она вчера звонила? А не сказала откуда?

— Нет.

— А в какое время она звонила?

— Вчера утром. Перед ленчем. Сказала только, что все в порядке. В какое точно время приедет, она сказать не могла, но полагала, что к обеду, и просила приготовить цыпленка. Вас это устроит, сэр?

— Да, — сказал Томми, бросая взгляд на часы. — Значит, она вот-вот должна появиться.

— Я попридержу цыпленка, — сказал Альберт.

Томми усмехнулся.

— Совершенно верно. Ухвати его за хвост. А как у тебя дела? Дома все здоровы?

— Мы боялись, что корь, но оказалось — ложная тревога. Доктор сказал: всего лишь диатез. От клубники.

— Хорошо, — сказал Томми.

Он поднялся наверх, что-то насвистывая себе под нос. Прошел в ванную, побрился, умылся и заглянул в спальню. У комнаты был тот странный потерянный вид, какой напускают на себя некоторые спальни, когда нет хозяина. Атмосфера казалась холодной и недружелюбной. Все было до тошноты вычищено. Томми испытал острейшее чувство тоски, знакомое, вероятно, только самым преданным псам. Потерянно озираясь, он думал, что у спальни такой вид, будто Тапенс здесь сроду не было. Ни рассыпанной пудры, ни брошенной на пол книги в развернутом виде…