— Не совсем, — ответил викарий. — Думаю, тут важен еще и возраст. Я ищу ребенка лет, пожалуй, семи. Девочку. Майор Уотерс полагает, что его жена могла сменить фамилию, но, поскольку новой фамилии он не знает, возникают известные трудности.

— На мой взгляд, абсолютно невыполнимая задача, — сказала мисс Блай. — Не надо вам было ничего обещать, викарий. Это же чудовищная бестактность — предложить человеку такое.

— Бедняга, видимо, страшно расстроен, — отозвался викарий. — На редкость грустная история, как мне представляется. Но я не должен вас задерживать.

Идя бок о бок с мисс Блай, Тапенс решила, что, как бы много ни болтала пресловутая миссис Копли, ей вряд ли удастся составить конкуренцию мисс Блай. С губ последней срывался непрерывный словесный поток: решительный, меткий и не терпящий никаких возражений.

У миссис Копли оказался симпатичный просторный коттедж несколько на отшибе с аккуратным садиком, недавно побеленным крыльцом и хорошо начищенной медной ручкой. Сама миссис Копли словно сошла со страниц романов Диккенса[155]. Очень маленькая и очень круглая, она не шла, а скорее, катилась вам навстречу, как резиновый мячик. У нее были светлые блестящие глаза, светлые волосы, топорщащиеся во все стороны непослушными кудряшками, и исключительно живой вид. Вначале она было засомневалась:

— Обычно, вы знаете, мы не берем постояльцев в это время года. Обычно нет. Вот летние гости — дело другое. Так и мой муж говорит. В конце концов, по нынешним-то временам все этим занимаются. И правильно делают. Только не в это время года, нет. Не раньше июля. Однако если это всего лишь на два-три дня и если леди не смущают некоторые неудобства, тогда, пожалуй…

Тапенс заверила ее, что совершенно привычна ко всякого рода неудобствам, на что миссис Копли, осмотрев ее с головы до ног, сказала, что, вероятно, леди хотела бы прежде взглянуть на комнату, а уж потом договориваться. Рот у нее и впрямь не закрывался ни на секунду.

Тут мисс Блай пришлось с видимым сожалением удалиться — сожалением, поскольку она не успела еще узнать: откуда Тапенс родом, сколько ей лет, чем занимается ее муж, есть ли у нее дети и так далее и тому подобное. Но, к несчастью для нее и к счастью для Тапенс, близилось собрание, на котором она собиралась председательствовать, и сама мысль, что заветный пост может захватить кто-то другой, приводила ее в ужас.

— С миссис Копли вам будет весьма комфортно, — заверила она Тапенс напоследок. — А что, кстати, с вашей машиной?

— Сейчас ее подгоню, — ответила Тапенс. — Миссис Копли, где бы мне ее лучше поставить? Может, прямо на улице? Не будет она загораживать проезд…

— О, мой муж придумает что-нибудь получше, — сказала миссис Копли. — Можно поставить в поле — это здесь рядом, — уж там ее точно никто не тронет. А можно просто загнать в сарай.

Убедившись, что и этот вопрос улажен, мисс Блай поспешила на свое собрание. Время близилось к ужину, и Тапенс спросила, нет ли в деревне харчевни.

— Ничего такого, куда могла бы пойти леди, у нас нет, — ответила миссис Копли. — Но если вас устроит пара яиц с кусочком ветчины и хлеб с домашним джемом…

Тапенс сказала, что это было бы замечательно. Ее комната оказалась маленькой, но уютной. Кровать с виду казалась удобной, а стены были оклеены обоями с бутонами роз. И всюду — безупречная чистота.

— Не правда ли, приятные обои, мисс? — сказала миссис Копли, с легкостью возвращая Тапенс статус незамужней дамы. — Мы специально выбирали такие, чтобы любая парочка молодоженов была не прочь провести здесь медовый месяц. Романтика… если вы понимаете, о чем я…

Тапенс сказала, что понимает.

— Ведь у ней, у нынешней-то молодежи, денег почти нет. Не то что прежде. Теперь все уходит на покупку дома. Или покупают мебель — тоже в рассрочку. Какой уж тут медовый месяц? Очень она теперь стала благоразумная, молодежь-то. Деньгами уже не швыряется…

Миссис Копли стала спускаться по лестнице, впрочем, и не думая прерывать свой монолог. День выдался хлопотный, и Тапенс прилегла на полчасика вздремнуть. Она возлагала огромные надежды на миссис Копли и хотела как следует отдохнуть, чтобы, взявшись за нее со свежими силами, добиться самых плодотворных результатов. Она была совершенно уверена, что скоро обо всем узнает: кто живет в домике у канала, кто пользуется дурной славой в округе, а кто хорошей, какие тут помнят скандалы и так далее и тому подобное.

Когда она проснулась и спустилась вниз, ее представили мистеру Копли. Этот, напротив, рта практически не открывал. Весь его разговор сводился к дружелюбному урчанию, выражавшему полное согласие с собеседником и — иногда — глухому утробному звуку, означавшему, по-видимому, сомнение.

Тапенс показалось, что он был искренне рад за жену, у которой появилась наконец возможность отвести душу и всласть выговориться. Сам он большую часть вечера потратил на составление планов на следующий день, который они собирались посвятить поездке на базар.

Тапенс только того и нужно было. Вкратце ситуацию можно было обрисовать так: «Вам нужна информация? — Она у нас есть!» Чем-то миссис Копли напоминала радиоприемник или, скорее даже, телевизор. Стоило повернуть ручку, как тут же начинали изливаться слова, сопровождаемые выразительными жестами и мимикой. Хотя фигура ее больше напоминала детский резиновый мяч, лицо было удивительно податливо и пластично. На глазах у Тапенс оживали в карикатурном виде люди, о которых рассказывала миссис Копли.

Тапенс съела яичницу с беконом, два куска хлеба с маслом и похвалила желе из ежевики домашнего изготовления — ее любимое, как она заявила, совершенно не покривив душой; она также постаралась хорошенько запомнить выплеснувшийся на нее поток информации, с тем чтобы впоследствии занести все в свою записную книжку. Перед ее глазами развернулась весьма широкая панорама, запечатлевшая жизнь многих поколений жителей этого сельского района.

Единственное, что немного затрудняло восприятие — это полное отсутствие хронологической последовательности. С событий пятнадцатилетней давности миссис Копли перепрыгивала к тому, что случилось два года назад, и, плавно перейдя к прошлому месяцу, тут же лихо уносилась аж в двадцатые годы. Все это, разумеется, требовало систематизации, и Тапенс оставалось только гадать, сумеет ли она когда-нибудь сложить все это в единую картину.

Первая кнопка, которую она нажала, упомянув о миссис Ланкастер, не дала абсолютно никаких результатов.

— По-моему, она родом из ваших краев, — сказала Тапенс, стараясь говорить как можно небрежнее, — потому что у нее была картина — вполне, кстати, приличная, которую написал местный художник.

— Как-как, вы сказали, ее зовут?

— Миссис Ланкастер.

— Да нет, никаких Ланкастеров в здешних краях сроду не было. Ланкастер… Ланкастер… Погодите, что-то припоминаю… Однажды какой-то джентльмен попал в автомобильную катастрофу… Хотя, нет. Это машина у него была марки «ланкастер». Никакой миссис Ланкастер. А может, это мисс Болтон, а? Сейчас, думаю, ей было бы под семьдесят… Возможно, она вышла за какого-то Ланкастера, Потому что она давно уже уехала за границу и, я слышала, вышла там замуж. Может, и за Ланкастера.

— Картину, которую она подарила моей тете, нарисовал Боскобел, если я не путаю, — сказала Тапенс. — Какое желе вкусное!

— В отличие от других, я не кладу в него яблок. Говорят, от яблок оно застывает лучше, но они забивают весь аромат.

— Да, — поддержала ее Тапенс. — Совершенно с вами согласна. Забивают.

— Кто-кто, вы сказали? Я только поняла, что фамилия на «Б» начинается.

— По-моему, Боскобел.

— А, мистера Боскоуэна я хорошо помню. Только с тех пор уж лет пятнадцать прошло. Дайте подумать… Приезжал он несколько лет подряд, это точно. Нравилось ему здесь. Даже коттедж снимал. У фермера Харта; тот держал коттедж для своего работника. Он еще потом новый себе построил, то есть не он, а муниципалитет, конечно. И не один даже, а целых четыре, и все для своих работников. Настоящий художник — вот кто такой был мистер Боскоуэн! — продолжала миссис Копли. — Но, конечно, со странностями. Помню, пиджак все носил. Вроде как бархатный или велюровый. Хороший, в общем, пиджак. А на локтях дырки. И рубашки у него все были желтые или зеленые. Очень он пестро одевался, ничего не скажешь. Мне его картины нравились, да. Однажды он их выставил. По-моему, на Рождество… Хотя, нет. Разумеется, это было летом. Зимой он здесь не бывал. Да, очень милые картины. Ничего возбуждающего, если вы меня понимаете… Какой-нибудь там дом с парой деревьев, или две коровы через забор смотрят. Все чинно-пристойно, в спокойных таких тонах. Не то что теперь у некоторых.

— У вас тут много художников?

— Да нет, право. Даже и говорить не о чем. Летом приезжают две-три дамы — рисуют этюды, но, по-моему, делать они этого не умеют. Потом еще с год назад был тут один молодой человек — тоже все художником себя величал. Никогда толком и не брился. Не скажу, чтобы мне его картины шибко нравились. Странные какие-то… Все пятна, пятна, круги какие-то перекрученные… Ничего толком не разберешь. А вот, поди ж ты, раскупали их у него на раз. Причем продавал он их, заметьте, ой как недешево.

— По пять фунтов за штуку, — впервые подал голос мистер Копли, и Тапенс даже подскочила от неожиданности.

— Я объясню, что имеет в виду мой муж, — снисходительно улыбнулась миссис Копли. — Он считает, что ни одна картина не должна стоить больше, чем потраченные на нее краски. Ты ведь так рассуждаешь, Джордж?

— Да, — признал Джордж.

— Мистер Боскоуэн нарисовал картину дома у мостика через канал — «Уотерсайд» или «Уотермед»… Так он, вроде бы, называется? Я сегодня там проезжала.

— Вон по той дороге, да? И дорогой-то не назовешь, верно? Больно уж она узкая для дороги. А дом совсем на отшибе. Не хотела бы я в таком жить. Слишком уж там одиноко. Ты не согласен, Джордж?