Женщине было лет пятьдесят. За ее спиной на ветру развевались длинные седые космы. Все это смутно напомнило Тапенс детскую картинку, на которой была изображена молодая женщина на метле. Отсюда, вероятно, и ее ассоциация: «ведьма»… Только у этой женщины не осталось уже ни молодости, ни красоты: ее лицо было изрыто морщинами, нос и подбородок загибались навстречу друг другу, одежда висела непонятно как, а голову венчала совершенно немыслимая остроконечная шляпа. Все это, в принципе, должно было бы создавать на редкость зловещее впечатление, но почему-то не создавало. Казалось, женщина просто излучает добро. «Ну точно, — подумала Тапенс, — вылитая ведьма, только добрая. Таких, кажется, раньше называли „белыми ведьмами“». Женщина неуверенно подошла к воротам и заговорила. Она слегка картавила, тем не менее голос у нее был на редкость приятный.

— Вы что-то ищете? — спросила она.

— Прошу прощения, — отвечала Тапенс. — Я прекрасно понимаю, насколько неучтиво с моей стороны вот так разглядывать ваш сад, но… Понимаете, мне очень хотелось бы узнать об этом доме побольше.

— Тогда, может, просто зайдете и осмотрите его? — предложила добрая ведьма.

— Ой, спасибо, конечно… не хотелось бы вас беспокоить…

— Да какое там беспокойство! Мне ведь все равно нечего делать. Славный денек, не правда ли?

— Что да, то да, — согласилась Тапенс.

— А я подумала, вы заблудились, — продолжала добрая ведьма. — Иногда это бывает.

— Да нет, — сказала Тапенс. — Я просто спускалась с холма, увидела ваш дом и буквально в него влюбилась.

— Да, с той стороны он выглядит очень красиво, — сказала женщина. — Иногда художники даже специально приезжают, чтобы нарисовать его — во всяком случае, когда-то приезжали.

— Еще бы! Мне даже кажется, — осторожно начала Тапенс, — я… я видела одну такую картину… на какой-то выставке. Во всяком случае, дом был очень похож.

— Что ж, вполне возможно. Забавно, знаете… Приезжает какой-нибудь художник и рисует картину. Потом приезжает второй, третий… И на местной выставке оказывается, что картины-то их похожи как две капли воды. Почему-то, все они рисуют дом с одного и того же места. Даже странно! А потом уже от себя дорисовывают — кто кусочек луга, кто ручеек, дуб какой-нибудь, несколько ив и почти всегда норманнскую церквушку. Таких картин каждый год набирается штук по пять-шесть и все они, по-моему, довольно скверные. Впрочем, я не очень в этом разбираюсь. Заходите, пожалуйста.

— Вы очень добры, — сказала Тапенс, — и сад у вас такой славный…

— Да, мы его любим. Овощи сажаем, цветы… Только вот работник из моего мужа неважный, а у меня вечно — то одно, то другое, вот и не хватает времени.

— А однажды я видела ваш дом из поезда, — сказала Тапенс. — Он, кажется, как раз замедляет здесь ход. Еще, помню, подумала: увижу ли его когда-нибудь еще?

— А теперь спускаетесь с холма на машине, и вот он, — подхватила женщина. — Чего только не бывает в жизни, верно?

«Удивительно, — подумала Тапенс, — как мне с ней легко разговаривать. Даже думать не надо. Говори себе все что в голову взбредет…»

— Хотите зайти в дом? — предложила дружелюбная ведьма. — Я же вижу, вам хочется… Он довольно старый, говорят, что позднегеоргианский стиль, кажется. Только к нему что-то пристроено. Нам ведь, знаете, принадлежит всего половина.

— Ах вон оно что! — сказала Тапенс. — Значит, дом разделен на две части?

— Ну да. Мы живем в задней. А фасад — его-то как раз и видно с моста — нам уже не принадлежит. Забавно все-таки получилось. Правильнее, наверное, было бы поделить его на правую и левую половины. Да чего уж теперь?

— И давно вы здесь живете? — спросила Тапенс.

— Три года. После того как муж вышел на пенсию, нам захотелось перебраться в сельскую местность. Искали, конечно, где подешевле. Вот и нашли. Здесь ведь, знаете, страшно одиноко. Ни станции поблизости, ни деревни.

— Я, кажется, видела неподалеку церковь…

— Да, это в Саттон Чанселлор, две с половиной мили отсюда. Мы, конечно, туда ходим, но до самой деревни домов больше нет. Да и деревенька-то крохотная. Не выпьете чашечку чаю? — предложила дружелюбная ведьма. — Я только что чайник поставила, минуты две назад, не больше, а потом выглянула и увидела вас. — Она сложила ладони рупором и позвала: — Амос! — Потом еще раз: — Амос!

Крупный мужчина, отстоящий на приличном расстоянии, повернул голову.

— Чай через десять минут! — крикнула добрая ведьма.

Мужчина махнул рукой в знак того, что понял. Женщина повернулась, открыла дверь и жестом пригласила Та-пенс войти.

— Перри меня зовут, — дружелюбно сообщила она. — Элис Перри.

— А меня Бересфорд, — сказала Тапенс. — Миссис Бересфорд.

— Входите, миссис Бересфорд.

Тапенс на мгновение замешкалась. Ей вдруг вспомнились Гансель и Гретель[145]. Ведьма, зазывающая гостей в дом… «Очевидно, это пряничный домик, — решила Тапенс. — Иначе просто быть не может».

Она искоса взглянула на Элис Перри и тут же устыдилась своих мыслей. Самая обыкновенная женщина… Дружелюбная… Разве только уж чересчур дружелюбная… «Наверняка ведь умеет колдовать, — подумала Тапенс, — только, наверное, колдовство у нее доброе, как и она сама». Она слегка наклонила голову и переступила порог.

Внутри оказалось довольно темно. Коридор был коротким и узким. Миссис Перри провела Тапенс через кухню в общую комнату, которая, очевидно, служила также и гостиной. Ничего необычного Тапенс в доме не обнаружила, отметив про себя, что эта часть, вероятно, и есть поздневикторианская пристройка к основной. Все сооружение было довольно узким и состояло, похоже, из продольного коридора, от которого отходил ряд комнат. Тапенс мысленно согласилась, что так делить дом, безусловно, нельзя.

— Усаживайтесь, сейчас я принесу чай, — сказала миссис Перри.

— Позвольте, я помогу.

— Ах, не беспокойтесь. Я сейчас. Все уже почти готово.

С кухни донесся свист: очевидно, у чайника уже иссякало терпение. Миссис Перри вышла и через несколько минут вернулась с подносом, на котором стояли тарелка с ячменными лепешками, банка джема и три чашки с блюдцами.

— Наверное, вы немного разочарованы, увидев дом изнутри, — заметила миссис Перри, словно читая мысли Та-пенс.

— О нет, что вы! — поспешно возразила та.

— А я бы на вашем месте разочаровалась. Они ведь совершенно не гармонируют, правда? Я имею в виду: фасад и задняя часть дома. Зато жить удобно. Тесновато, конечно, да и света мало, но ведь какая разница в цене!

— А зачем его вообще делили?

— Ох, да это когда было… Не знаю уж, кому это было надо, но, наверное, дом казался ему слишком большим или неудобным. Ему, поди, нужно было что-нибудь поуютнее, куда можно было бы приезжать на выходные. Вот он и оставил себе только столовую, гостиную да пару спален с ваннами наверху, а кабинет переоборудовал в кухню. Поставил перегородки, сделал небольшой ремонт, а все остальное сдал в наем.

— Он и сейчас там живет? Или только на выходные и приезжает?

— Сейчас там никто не живет, дорогая, — отвечала миссис Перри. — Возьмите еще лепешку.

— Спасибо, — сказала Тапенс.

— Во всяком случае, за последние два года сюда никто не приезжал. Я даже и не знаю, кому сейчас принадлежит та половина.

— А кому она принадлежала, когда вы впервые тут появились?

— Бывало, наезжала молодая леди — говорили, актриса. Мы, правда, ее никогда не видели. Она ведь приезжала в субботу поздно вечером — после спектакля, наверное. А вечером в воскресенье уезжала.

— Загадочная особа, — принялась развивать тему Тапенс.

— А знаете, я ведь именно так о ней и думала. Даже сочиняла про нее всякие истории. Очень уж она мне напоминала Грету Гарбо[146]. Тоже, знаете, всегда ходила в темных очках и шляпке. Боже милостивый, да что это я? Сама ведь до сих пор не сняла…

Она стянула с головы свою остроконечную шляпу и добродушно рассмеялась:

— Не удивляйтесь. Она из спектакля, который мы ставим в местном приходе. Нечто вроде сказки для детишек. Я там играю ведьму, — гордо добавила она.

— О-о, — протянула слегка ошарашенная Тапенс и поспешно добавила: — Здорово!

— Еще бы! — миссис Перри засмеялась и похлопала себя по подбородку. — С таким-то лицом грех играть кого-нибудь другого. Остается надеяться, что я не слишком вжилась в образ. А то еще пойдут разговоры…

— Ну что вы! Никто о вас такого не подумает, — заверила ее Тапенс. — И уж в любом случае из вас получилась очень добрая ведьма…

— И на том спасибо, — улыбнулась миссис Перри. — Так вот эта актриса… не помню уже фамилии… Марчент, что ли, а может, и нет… Вы и представить не можете, чего я, бывало, про нее только не нафантазирую. И это при том, что толком-то ее ни разу не видела и даже не разговаривала. Иногда я представляла ее ужасно робкой и нервной. Вот, думаю, понаедут к ней репортеры, а она спрячется и не захочет их принять. А то, бывало… глупость, конечно… навоображаю о ней чего-нибудь зловещего. Например, будто она боится, что ее узнают. Потому что на самом-то деле она вовсе и не актриса, а преступница, которую разыскивает полиция. Хочется иногда, знаете, дать волю воображению. Особенно, когда… когда не очень часто бываешь на людях.

— И она всегда приезжала одна?

— Ну, об этом я могу только догадываться. Перегородки-то тонюсенькие, иной раз и не хочешь, а услышишь, что творится за стенкой. По-моему, иногда она кого-то с собой привозила. — Она кивнула. — Какого-то мужчину. Может, поэтому им и нужно было местечко потише да поукромнее, вроде нашего дома.

— Женатого мужчину, — принялась фантазировать Тапенс.