— Смею сказать, тетушка, которую мы сейчас навещаем, иногда просит именно этого, — ответила Тапенс. — Я про мисс Фэншо, — добавила она.

— Ах, мисс Фэншо, — сказала старушка. — Да, да.

Видно было, что ей очень хочется сказать что-то еще, и Тапенс ее подбодрила:

— Думаю, она здесь всех здорово допекает. Всегда умела это делать.

— О да, действительно. У меня у самой когда-то была тетушка, и знаете, ну вылитая мисс Фэншо, особенно в старости. Но мы все ее очень любим. При желании она может быть очень даже забавной. Особенно, когда рассуждает о персонале.

— Да, вероятно, — согласилась Тапенс и задумалась, пытаясь представить тетю Аду в этом новом свете.

— А в общем, на редкость ядовитая дама, — неожиданно заключила старушка. — Между прочим, моя фамилия Ланкастер. Миссис Ланкастер.

— А моя — Бересфорд, — сказала Тапенс.

— Признаться, время от времени толика злости идет человеку на пользу. Вы бы послушали, что она говорит иногда про других здешних постояльцев. Уж так их распишет… Вроде бы и грешно смеяться, а все равно смеешься.

— Вы давно здесь?

— Да уж прилично. Дайте-ка сообразить… семь… нет, восемь лет. Да-да, должно быть, больше восьми лет. — Она вздохнула. — В конце концов теряешь всякую связь с событиями, да и с людьми тоже. Понимаете, все мои родственники — те, что еще остались, живут за границей.

— Как это, должно быть, грустно, — вздохнула Тапенс.

— Вот уж ничуть. Мне они абсолютно безразличны. Правду сказать, я не очень-то хорошо их и знала. Я ведь, знаете, постоянно хворала, и довольно сильно, и была одна-одинешенька на всем белом свете. Вот они и решили, что мне лучше будет пожить здесь. Я думаю, мне очень повезло. Здесь все такие добрые и внимательные. А какой чудный сад! Я ведь и сама понимаю, что одной мне пришлось бы худо. Временами я, знаете, совершенно теряюсь. Ну просто совершенно. — Она постучала себя по лбу. — В голове все как-то путается, смешивается… Я даже не всегда помню, что тогда делаю.

— Сочувствую, — отозвалась Тапенс. — Но, наверное, нет такого человека, у которого бы ничего не болело, правда?

— Некоторые недуги доставляют очень много неприятностей. У нас тут есть две женщины с ревматическим артритом. Бедняжки ужасно страдают. Так что, думаю, путаться в людях и временах еще не самое страшное. Во всяком случае, это не причиняет боли.

— Да, конечно, — согласилась Тапенс.

Дверь отворилась, и вошла девушка в белом халате с небольшим подносом, на котором стояли кофейник и блюдце с печеньем. Она поставила поднос перед Тапенс.

— Мисс Паккард подумала, что вам, возможно, захочется кофе, — сказала она.

— О, спасибо, — поблагодарила Тапенс.

Девушка вышла, и миссис Ланкастер сказала:

— Ну вот, видите? Видите, какие заботливые?

— Да, в самом деле.

Тапенс налила себе кофе и стала пить. Некоторое время они сидели молча. Тапенс предложила старушке печенье, но та покачала головой.

— Нет уж, спасибо, дорогая. Я, пожалуй, воздержусь.

Старушка отставила опустевший стакан, откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза. Тапенс решила, что в это время дня она, наверное, привыкла дремать, и хранила молчание. Неожиданно миссис Ланкастер вздрогнула и уставилась на Тапенс широко открытыми глазами.

— Вижу, вы все смотрите на камин, — сказала она.

— Я?! — слегка опешила Тапенс.

— Да. Я еще подумала… — Она подалась вперед и понизила голос: — Простите меня… Так, значит, это было ваше дитя?

Тапенс замялась.

— Я… нет, вряд ли, — ответила она.

— А то я все гадала. Не потому ли, думаю, вы сюда приехали… Кто-то же должен в конце концов приехать. Ну, значит, еще приедут. Просто вы так смотрели на камин… Оно ведь, знаете, как раз там…

— О-о, — протянула Тапенс. — Неужели?

— И всегда в то же самое время, — тихим голосом продолжала миссис Ланкастер. — В тот же самый час. — Она подняла глаза к часам на каминной полке, и Тапенс невольно посмотрела туда же. — В десять минут двенадцатого, — сказала миссис Ланкастер. — Всегда в десять минут двенадцатого. Каждое утро. — Она вздохнула. — Но никто не верит. Я рассказала всем, но они упорно не желают мне верить!

В этот миг дверь открылась и вошел Томми. Тапенс поспешно встала.

— До свидания, миссис Ланкастер. Ну как, хорошо поговорили? — спросила она Томми, когда они вышли в холл.

— После твоего ухода, — ответил Томми, — я словно побывал в горящем доме…

— Я, похоже, не особенно ей понравилась? — сказала Тапенс. — В некотором роде это даже лестно.

— Что именно?

— Ну, в моем-то возрасте, — сказала Тапенс, — и при моей чопорной и унылой внешности принять меня за легкомысленную женщину, чуть ли не секс-бомбу… Лестно.

— Дурочка, — сказал Томми, ласково ущипнув ее за руку. — А с кем ты сейчас болтала? С виду очень милая старушка.

— Она и впрямь очень милая, — сказала Тапенс. — Можно даже сказать, славная, но, боюсь, совершенно чокнутая.

— Чокнутая?

— Ага. Похоже, она думает, что за камином лежит мертвое дитя или что-то в этом роде. Спросила, не мое ли.

— Не слишком приятно, — заметил Томми. — Похоже, возраст не единственная причина, по которой сюда попадают. И все же она показалась мне очень славной.

— Славная и есть, — сказала Тапенс. — Милая и радушная. Интересно, что ей мерещится и почему?

Неожиданно появилась мисс Паккард.

— До свидания, миссис Бересфорд. Надеюсь, вам подали кофе?

— О да, большое спасибо.

— Очень мило было с вашей стороны тоже приехать, — сказала мисс Паккард и повернулась к Томми: — Уверена, мисс Фэншо получила большое удовольствие от вашего визита. Очень жаль, что она так обошлась с вашей женой.

— Зато, как мне кажется, это доставило ей огромное удовольствие, — заметила Тапенс.

— Да, вы совершенно правы. Она действительно обожает так обращаться с людьми. К сожалению, ей это почти всегда удается.

— Так она ведь упражняется в этом при любой возможности, — улыбнулся Томми.

— Вы оба все так хорошо понимаете, — одобрительно заметила мисс Паккард.

— А та старушка, с которой я беседовала, — спросила Тапенс, — миссис Ланкастер, кажется…

— Да, миссис Ланкастер. Мы все ее очень любим.

— Она… она немного странная?

— Ну, у нее есть причуды, — снисходительно сказала мисс Паккард. — Впрочем, не у нее одной. Но все они совершенно безобидные. Просто… ну такие уж они. В любом случае, то, что им мерещится, касается только их. Мы относимся к этому совершенно спокойно, но и не поощряем. Просто не обращаем внимания. Думаю, это всего лишь воображение. Некая фантазия, знаете ли, в которой им нравится пребывать. Нечто возбуждающее или, наоборот, — грустное и трагическое. Что именно, не имеет значения. Но никакой, слава Богу, мании преследования. Это было бы уж слишком.

— Ну, дело сделано, — со вздохом сказал Томми, садясь в машину. — Теперь о тетушке Аде можно забыть как минимум на полгода.

Но им пришлось вспомнить о тетушке Аде гораздо раньше, потому что три недели спустя она скончалась во сне.

Глава 3

Похороны

— Грустные похороны, правда? — сказала Тапенс.

Они только что вернулись с похорон, проделав утомительное путешествие в поезде, которым им пришлось добираться до крохотной линкольнширской[127] деревеньки, где были похоронены большинство членов семьи и предков тети Ады.

— А бывают другие? — резонно спросил Томми.

— Ну, иногда они проходят довольно весело, — сказала Тапенс. — Вот ирландцы, например, на поминках веселятся — нет, разве? Сначала что-то там голосят и причитают, а потом напиваются и устраивают дебош. Выпьем? — добавила она, бросив взгляд на буфет.

Томми принес то, что считал приличествующим случаю, — «белую даму»[128].

— Вот так-то лучше, — заметила Тапенс. Она сняла черную шляпку, швырнула ее через всю комнату и сбросила черное пальто.

— Ненавижу траур, — заявила она. — От этой одежды так и разит нафталином…

— Тебе вовсе не обязательно носить это платье и дальше. Оно только для похорон, — сказал Томми.

— Да знаю я, знаю. Знаешь что? Поднимусь-ка я, пожалуй, наверх и надену свое любимое, ярко-красное. Будем веселиться. Можешь пока приготовить еще одну «белую даму».

— Вот уж не думал, Тапенс, что похороны настроят тебя на такой веселый лад.

— Я сказала, «грустные похороны», — продолжила Тапенс, появляясь через минуту в блестящем вишневом платье с приколотой к плечу рубиново-бриллиантовой ящерицей, — и действительно, какие это похороны? Вокруг одни старики, а никто не плачет… Даже носом никто не шмыгнул. Цветов тоже мало… Получается, никто особенно не огорчен смертью занудной тетушки Ады… Умерла одинокая старая тетка, и никого это, по правде говоря, не расстроило.

— Просто ты, наверное, вообще легко переносишь похороны. Интересно, как насчет моих?

— Вот тут ты совершенно не прав, — заявила Тапенс. — Я даже думать не хочу о твоих похоронах, поскольку предпочла бы умереть раньше. Но, должна тебе сказать, довелись мне на них присутствовать, это была бы оргия горя. Я бы прихватила с собой уйму носовых платков.

— С черной каймой?

— Ну, до черной каймы я не додумалась, но мысль неплохая. А вообще, похоронные ритуалы всегда настраивают на возвышенный лад.

— Слушай, Тапенс, что-то мне перестают нравиться все эти разговоры о похоронах. Давай побыстрее об этом забудем.

— Согласна. Забудем.

— Бедная старушка умерла, — сказал Томми. — Отошла в мир иной тихо и без страданий. Так что не будем больше об этом. Вот только разберусь с бумагами…