Агата Кристи - Часы. Пальцы чешутся. К чему бы? Вечеринка на хэллоуин

— Это точно, — согласился Томми, и его лицо просветлело. — Марри прекрасный врач. Добрый и терпеливый. Если бы что-то пошло не так, он бы тут же нам сообщил.

— Так что, думаю, нечего тебе переживать, — сказала Тапенс. — Сколько ей сейчас?

— Восемьдесят два, — ответил Томми и тут же поправился: — Восемьдесят три. Не слишком-то приятно, наверное, сознавать, что всех пережил.

— Это только так кажется, — сказала Тапенс. — Старики об этом не думают.

— Как знать.

— Ну уж тетя Ада точно не думает. Помнишь, с каким оживлением она перечисляла нам знакомых, которых пережила? А как закончила? «Ну, а что касается Эми Морган, так я слышала, что больше полугода она не протянет. А еще говорила, что я хрупкая. Хрупкая-то хрупкая, а ее, как видно, переживу. И на много лет переживу». Светилась прямо-таки вся.

— И все же… — заговорил Томми.

— Знаю, — перебила его Тапенс. — И все же ты считаешь своим долгом ее навестить.

— По-твоему, я не прав?

— К сожалению, прав. Совершенно. Я тоже с тобой поеду, — добавила она с жертвенной ноткой в голосе.

— Нет, — благородно сказал Томми. — Ты не должна. Она не твоя тетя. Я поеду один.

— Вот еще! — сказала миссис Бересфорд. — Я тоже обожаю страдать. Будем страдать вместе. Я, ты и, естественно, тетя Ада. Но долг превыше всего.

— Да не хочу я, чтобы ты ездила. Вспомни, как она грубила тебе в последний раз.

— Да ладно уж, — сказала Тапенс. — Возможно, это единственная радость, которую она извлекла из нашего визита.

— Ты всегда так мила с ней, — сказал Томми. — И это при том, что она никогда тебе особо не нравилась.

— А кому она нравится? — сказала Тапенс. — Сильно сомневаюсь, что это вообще возможно.

— Когда люди стареют, невозможно не испытывать к ним жалости, — заметил Томми.

— Очень даже возможно, — возразила Тапенс. — У меня не такой хороший характер, как у тебя.

— Женщины вообще безжалостней, — сказал Томми.

— Наверное. Видишь ли, из-за вечной нехватки времени нам просто приходится быть реалистками. Мне, конечно, тоже жаль стариков и больных, но только хороших людей. Когда же они гадкие, согласись, — совсем другое дело. Если ты противен в двадцать лет, к сорока будешь только хуже, в шестьдесят станешь просто омерзителен, а в восемьдесят станешь и вовсе невыносимым. Не понимаю, почему нужно жалеть кого-то только потому, что он старый. Измениться фактически невозможно. Я знаю нескольких старушек, которым по семьдесят и восемьдесят, так это сущие одуванчики! Старая миссис Бичем, Мэри Карр, бабушка булочника, старушка миссис Поплетт, которая была у нас приходящей прислугой. Такие все милые… Вот для них я бы сделала что угодно.

— Ладно, ладно, — сказал Томми, — будь реалисткой. Но если ты и впрямь хочешь проявить благородство и поехать со мной…

— Хочу, — сказала Тапенс. — В конце концов, я вышла за тебя замуж, чтобы делить и радость и горе — к последнему можно отнести и тетю Аду. Так что я еду с тобой. Захватим цветов, коробку хороших конфет, а может, и пару журналов. Ты мог бы написать этой мисс — как там ее? — и предупредить, что мы едем.

— Как-нибудь на той неделе? Может, во вторник? — сказал Томми, — если тебе удобно.

— Во вторник так во вторник, — согласилась Тапенс. — Как фамилия той женщины? Ну, надзирательницы, или кто она там? На букву П.

— Мисс Паккард.

— А, точно.

— Возможно, на этот раз все будет по-другому, — сказал Томми.

— По-другому? В каком смысле?

— Ну, не знаю. Может, произойдет что-нибудь интересное.

— Железнодорожная катастрофа! — заметно оживляясь, воскликнула Тапенс.

— За коем чертом тебе нужна железнодорожная катастрофа?

— Да нет, конечно не нужна. Просто…

— Что?

— Ну, хоть какое, а все приключение, верно? Может, нам удалось бы кого-нибудь спасти или сделать еще что-нибудь полезное. Полезное и в то же время волнующее.

— Ну и лезет же тебе в голову… — сказал мистер Бересфорд.

— Да уж, — согласилась Тапенс. — Иногда такое в голову лезет…

Трудно объяснить, откуда взялось название «Солнечный кряж». Ничего сколько-нибудь похожего на кряж там и в помине не было. Напротив, местность будто нарочно выровняли, чтобы угодить престарелым обитателям. Пансионат, окруженный просторным, хотя и ничем не примечательным садом, размещался в довольно большом викторианском, но хорошо отреставрированном особняке. В саду росло несколько красивых старых деревьев, а одна стена дома была увита диким виноградом. Две араукарии[122] придавали зданию экзотический вид. Рядом с домом на солнышке было расставлено несколько скамеек и два-три шезлонга, а для тех, кто боялся простудиться, построили крытую веранду.

Томми нажал на кнопку звонка, и вскоре их впустила несколько утомленная молодая женщина в нейлоновом белом халатике. Проводив их в маленькую гостиную, она едва слышно сказала:

— Мисс Паккард ждет вас. Сейчас она спустится. Подождите немного, ладно? У нас снова проблемы с миссис Каррэвей. Понимаете, она опять проглотила наперсток.

— Зачем же она это сделала? — удивилась Тапенс.

— Шутки ради, — кратко объяснила прислуга. — И это уже не в первый раз.

Когда она ушла, Тапенс села и задумчиво произнесла:

— Не понимаю, что за удовольствие — глотать наперстки? Представляю, что творится у нее в желудке! Правда, Томми?

Ждать им пришлось недолго: вскоре дверь открылась, и, на ходу извиняясь, вошла мисс Паккард. Это была крупная женщина лет пятидесяти с песочного цвета волосами. От нее веяло спокойной деловитостью, которая всегда так восхищала Томми.

— Прошу прощения, что заставила вас ждать, мистер Бересфорд, — сказала она. — Здравствуйте, миссис Бересфорд. Очень хорошо, что вы тоже приехали.

— Я слышал, кто-то проглотил наперсток? — сказал Томми.

— Ах, вы уже знаете? Да, старая миссис Каррэвей… Постоянно глотает разные предметы. Трудно с ними, знаете. За всеми не уследишь. Ладно еще, когда это делают дети, но в таком преклонном возрасте… Это просто смешно. И самое странное, ей это, похоже, нисколько не вредит.

— Может, ее отец был шпагоглотателем? — улыбнулась Тапенс.

— Весьма интересная мысль, миссис Бересфорд. Возможно, именно этим все и объясняется. Я сообщила мисс Фэншо о вашем приезде, мистер Бересфорд, — продолжала она. — Не уверена, правда, что она вполне меня поняла. С ней стало довольно трудно общаться.

— Как она последнее время?

— К сожалению, сдает, — участливо сказала мисс Паккард. — Право, теперь уже даже трудно сказать, понимает она вас или нет. Вчера вечером я сказала ей о вашем приезде, а она ответила, что быть этого не может, поскольку семестр еще не кончился. Она, кажется, думает, что вы еще учитесь. Бедные старушки… Когда речь заходит о времени, у них в голове все ужасно путается. Кстати, когда утром я напомнила ей о вашем визите, она заявила, что это совершенно невозможно, поскольку вы умерли. Но, думаю, — бодро продолжала мисс Паккард, — увидев вас, она поймет, что ошиблась.

— А как ее здоровье? Без изменений?

— Не хотелось бы вас обнадеживать. Откровенно говоря, думаю, что конец близок. Страданий она никаких не испытывает, но с сердцем у нее все хуже и хуже. Откровенно говоря, гораздо хуже. Так что, думаю, вам нужно готовиться к худшему.

— Мы привезли ей цветы, — сказала Тапенс.

— И конфеты, — добавил Томми.

— Очень мило с вашей стороны. Мисс Фэншо будет рада. Подниметесь к ней прямо сейчас?

Томми и Тапенс встали и вышли за мисс Паккард из комнаты. Она повела их наверх по широкой лестнице. Когда они поднялись на второй этаж и уже проходили мимо одной из комнат, дверь вдруг распахнулась, и оттуда выскочила крохотная старушка футов[123] пяти росту.

— Я требую мое какао, — возмущенно закричала она пронзительным голосом. — Я требую мое какао. Где нянечка Джейн? Я требую мое какао.

Женщина в форме сестры выскочила из соседней двери, приговаривая:

— Успокойтесь, дорогая моя, все в порядке. Вы уже пили какао. Вы пили его двадцать минут назад.

— А вот и неправда, няня. Не пила я никакого какао. Меня мучает жажда.

— Ну, давайте я налью вам еще чашку.

— Как же я могу выпить еще одну, если пока не пила ни одной?

Они зашагали дальше, и мисс Паккард, коротко постучав в дверь в конце коридора, открыла ее и вошла в комнату.

— Ну, мисс Фэншо, — бодро сказала она. — А вот и ваш племянник. Пришел вас навестить. Правда, замечательно?

Лежавшая на кровати у окна престарелая леди резко приподнялась на взбитых подушках. У нее были волосы стального цвета и худое морщинистое лицо с крупным носом. Всем своим видом она показывала, что ей помешали. Томми шагнул вперед.

— Здравствуйте, тетушка Ада, — сказал он. — Как вы поживаете?

Не обратив на него ровным счетом никакого внимания, тетушка Ада злобно повернулась к мисс Паккард:

— Ума не приложу, как это вы додумались привести мужчину в спальню к даме, — заявила она. — Во времена моей юности это бы сочли в вышей степени неприличным! И еще заявляете, будто он мой племянник! Нет, право! Кто это? Слесарь? Или электрик?

— Ну-ну, будьте с ним поласковей, — мягко сказала мисс Паккард.

— Я ваш племянник Томас Бересфорд, — сообщил Томми, протягивая тетушке коробку. — Вот… принес вам конфет… шоколадных.

— Нечего ко мне подъезжать, — сказала тетушка Ада. — Знаю я вас. Соврете — недорого возьмете. А это что за женщина? — Она с отвращением оглядела миссис Бересфорд.