Агата Кристи - Часы. Пальцы чешутся. К чему бы? Вечеринка на хэллоуин

Мне не оставалось ничего другого, как перейти в наступление…

— Это были ваши часы, не так ли?

Шила онемела от изумления.

— Как… Как вы узнали? — наконец произнесла она.

— Выкладывайте все!

Она принялась беспорядочно и сбивчиво рассказывать, и постепенно я кое-что уяснил. Эти часы были у Шилы с самого детства. Лет до шести все звали ее Розмари, но она терпеть не могла этого имени и настояла на том, чтобы ее звали Шилой. Последнее время часы работали все хуже и хуже, и в конце концов она взяла их с собой на работу, чтобы отнести в мастерскую, расположенную неподалеку от бюро «Кавэндиш», да где-то потеряла… То ли в автобусе, то ли в кафе-молочной, куда заходила перекусить во время ленча.

— Когда это случилось? За сколько дней до убийства?

По мнению Шилы, это случилось приблизительно за неделю до убийства. Потеря часов не особенно ее огорчила: они были старые, вечно отставали, да и вообще — давно пора было купить себе новые.

— Тогда, в гостиной мисс Пэбмарш, я их сразу и не заметила, — продолжала Шила. — Во всяком случае, когда вошла, точно не заметила. Потом… потом я увидела мертвого и просто остолбенела. А вот когда дотронулась до него и распрямилась — тут-то я их и увидела… мои часы! А на руке кровь… а тут входит она, и я перепугалась, что она на него наступит… я про все забыла и… побежала. Мне хотелось только одного: поскорее оттуда убежать.

Я кивнул.

— А потом?

— Потом я начала думать. Мисс Пэбмарш сказала, что не звонила… А кто же тогда звонил? Кто подкинул туда мои часы и подстроил, чтобы я тоже там оказалась? Ну, я и сказала, что забыла перчатки… Вернулась, схватила часы и сунула в сумочку. Глупо, да?

— Глупее не придумаешь! — заверил я. — Иногда вам явно не хватает благоразумия.

— Но кто-то явно пытался меня подставить! И потом, эта открытка… Ее послал человек, который знает, что я взяла часы. И что на ней изображено? Олд Бэйли!.. Если мой отец был преступником…

— А что вы знаете о своих родителях?

— Оба погибли, когда я была еще совсем маленькой. По крайней мере, так говорит тетя. Только она никогда о них не рассказывает, а если я пристаю к ней с расспросами, начинает путаться и по-разному отвечать на один и тот же вопрос. Я всегда чувствовала, что здесь что-то неладно.

— Продолжайте.

— В общем, я думаю, мой отец был каким-нибудь преступником. Может быть, даже убийцей! Или мать преступница. Потому что, если бы они действительно умерли, тетя конечно могла бы мне о них рассказать. Значит, есть что-то такое, о чем даже узнать страшно.

— Вы себя только накручиваете! Может быть, вы просто незаконнорожденная…

— Я думала об этом. Иногда люди скрывают от детей правду. И очень глупо. Лучше бы сказали. Тем более что теперь на это уже никто не обращает внимания. Но понимаете, Колин, дело в том, что я не знаю. Не знаю, что за всем этим кроется. Почему меня назвали Розмари? В нашей семье такого имени не было. Розмари… Розмарин — это символ памяти…

— Может быть, это в хорошем смысле, — заметил я.

— Может быть, только мне так почему-то не кажется. После того как инспектор задавал мне в тот день вопросы, я задумалась. Почему кому-то нужно было, чтобы я пришла в тот дом и нашла убитого? Или этот человек должен был встретиться со мной? Может, это был мой отец… Может, он хотел о чем-то попросить меня, но пришел кто-то другой и убил его? Или кто-то с самого начала хотел, чтобы все выглядело так, будто я его убила? В общем, я совсем запуталась и испугалась! Как-то так получилось, что все показывало на меня… Меня туда вызвали… я нашла убитого… и мое имя на моих же часах, которые непонятно как там оказались! Я запаниковала и сделала, как вы сказали, невероятную глупость.

— Шила, вы прочли и перепечатали на своей машинке слишком много триллеров, — заметил я, стараясь ее успокоить. — Да, а что с Эдной? Что она вбила себе в голову? Зачем пошла к вам домой, хотя каждый день видела вас в конторе?

— Понятия не имею! Не думала же она, что я замешана в убийстве?! Просто не могла…

— Может быть, она что-то услышала и не так поняла?

— Да ничего такого не было! Говорю же вам, ничего!

Однако я не мог избавиться от мысли, что Шила о чем-то недоговаривает… Даже сейчас.

— Возможно, у вас есть враги? Отвергнутые поклонники, ревнивые девушки или кто-то слишком уж нервный и мнительный, кто затаил на вас обиду?

Я сам чувствовал, как неубедительны мои слова, и заранее знал ответ.

— Конечно нет! — воскликнула Шила.

Вот и все, что я от нее услышал! А рассказанная ею фантастическая история с часами, признаться, показалась мне не слишком убедительной. А что означает время четыре тринадцать? Почему эти же цифры написаны на открытке вместе со словом «Помни!»? Возможно ли, чтобы это совсем ничего не говорило той, кому предназначалась открытка?

Я вздохнул, заплатил по счету и поднялся из-за столика.

— Не волнуйтесь, — сказал я. (Поистине, самые пустые и глупые слова в английском, впрочем, как и в других языках!) — Спецслужбы в лице Колина Лэма приведены в действие. Все образуется. Мы поженимся и заживем счастливо на мою более чем скромную зарплату. Между прочим, — продолжал я, не в силах остановиться, хотя прекрасно понимал, что лучше бы мне на этой романтической ноте и закончить. Но… мое неумное любопытство заставило меня допытываться дальше. — Что вы сделали с часами? Спрятали их в ящик с чулками?

Чуть помешкав, она ответила:

— Я спрятала их в мусорном баке соседнего дома.

На меня это произвело впечатление. Просто и надежно. Остроумный выход! Нет! Пожалуй, я все-таки недооценил Шилу.

Когда Шила ушла, я вернулся к себе в номер, уложил вещи и оставил свою сумку у портье. В «Кларендоне» очень строго следили за тем, чтобы, отказавшись от номера, вы освободили его до двенадцати.

Пристроив вещи, я отправился по своим делам. Около полицейского участка я замедлил шаги, не зная, как поступить… но все-таки решил зайти. Мне сказали, что инспектор у себя, и я прошел к нему в кабинет. Дик сидел за столом и с угрюмым видом читал какое-то письмо.

— Дик, — сказал я, — сегодня вечером я уезжаю в Лондон.

Он пытливо на меня посмотрел.

— Хочешь совет?

— Не хочу, — тут же ответил я.

Дик не обратил на мою реплику никакого внимания. Впрочем, это, кажется, в порядке вещей: давать советы тому, кто меньше всего в них нуждается.

— На твоем месте, — назидательно произнес Дик, — я бы уехал… и держался отсюда подальше. Для твоего же блага.

— Позволь уж мне самому решать, что для меня благо, а что нет.

— Рад бы, да не уверен, что ты сумеешь.

— Дик, я хочу кое-что тебе сообщить. Я ухожу со службы. Как только покончу с этим заданием. Во всяком случае… я надеюсь на это.

— Почему?

— Понимаешь, я уподобился старомодному викторианскому священнику. Меня одолевают сомнения.

— Не стоит горячиться.

Я не очень понимал, что он хочет этим сказать, но на всякий случай не стал уточнять и, чтобы сменить тему, спросил, чем он так расстроен.

— Почитай! — Дик передал мне письмо, которое так внимательно изучал перед моим приходом.

— Почерк у нее довольно твердый, — заметил я, — хотя, должен признаться, фиолетовые чернила у меня всегда вызывали неприязнь. У этого убитого и правда есть шрам?

— Да, и как раз там, где она сказала.

— А она не могла его видеть, когда ей показывали тело?

Хардкасл покачал головой.

— Шрам за ухом. Чтобы его увидеть, нужно оттопырить ухо.

— Ну, тогда все в порядке! Еще одно подтверждение. Не понимаю, что тебя гложет?

Хардкасл буркнул, что дельце попалось чертовски трудное, и вдруг спросил, не увижусь ли я в Лондоне со своим то ли французским, то ли бельгийским другом.

— Может, и увижусь. А что?

— Я обмолвился о нем начальнику полиции, и тот мигом его вспомнил — в связи с нашумевшим когда-то расследованием убийства девочки из отряда скаутов. Мне поручено передать, что, если он вдруг надумает сюда приехать, мы будем ему безумно рады.

— Он не приедет, — заверил я. — Этот человек ни за что не сдвинется с места. Прирос к своему креслу, точно моллюск к раковине.

Было уже четверть первого, когда я позвонил в дверь шестьдесят второго дома по Уилбрэхем Крэсент. Открыла сама миссис Рэмзи.

— Что вам угодно? — спросила она.

— Могу я с вами поговорить? Я был у вас дней десять назад. Помните?

Она внимательно в меня вгляделась и слегка нахмурилась.

— Вы приходили… с инспектором полиции, если я не ошибаюсь?

— Совершенно верно. Могу я войти?

— Прошу. Разве можно не впустить полицию? Выйдет себе дороже!

Она прошла в гостиную, жестом указала мне на кресло и села напротив. Ее голос показался мне неожиданно резким, а манере поведения — непривычно вялой.

— Как у вас тихо, — заметил я. — Мальчики, видимо, вернулись в школу?

— Да, теперь здесь тихо… Полагаю, — она чуть помолчала, — теперь вы станете спрашивать уже о другом убийстве… о девушке, которую задушили в телефонной будке?