— Значит, поддельное завещание все же существовало, — сказала миссис Оливер. — Но ведь и подлинное, судя по всему, тоже! Послушайте, Пуаро, вам не кажется, что все как-то чересчур запуталось?

— О да, невероятно, — подтвердил Пуаро. — Слишком много подделок.

— Но в таком случае подлинник и сейчас лежит в библиотеке «Дома у карьера», — заметила миссис Оливер, — между страниц книги «Открой меня — все узнаешь».

— К сожалению, после смерти миссис Ллуэллин-Смайд все ее вещи, за исключением нескольких предметов фамильной мебели и кое-каких картин, были проданы.

— Вот бы нам тоже такую книжку, — сказала миссис Оливер, — «Открой меня — и все узнаешь». Замечательное название, правда? Я помню, у моей бабушки была такая. И знаете, из нее действительно можно было узнать о чем угодно. Там были и советы юристов, и кулинарные рецепты, и подробное описание, как сводить с белья чернильные пятна, и как приготовить в домашних условиях пудру, которая не портит кожу, и многое-многое другое. Вы как, не прочь были бы заглянуть сейчас в такую книгу?

— Без всякого сомнения, — ответил Эркюль Пуаро, — особенно, если в ней нашлось бы средство от мозолей.

— Там их множество! Но почему вы не носите нормальную обувь, подходящую для сельской местности?

— Мадам, я привык выглядеть soigne[256].

— Ну что ж, тогда продолжайте носить модные туфли и кривиться от боли, — сказала миссис Оливер. — Должна признаться, я уже ничего не понимаю. Выходит, эта Лиман только что наврала мне с три короба?

— Не исключено.

— И уж конечно, придумала она это не сама.

— Тоже возможно.

— Иными словами, кто-то ей заплатил.

— Продолжайте, продолжайте, — подбодрил ее Пуаро. — У вас очень хорошо получается.

— Видимо, — с глубокомысленным видом продолжала миссис Оливер, — миссис Ллуэллин-Смайд обожала составлять завещания. С состоятельными дамами это бывает. И, видимо, написала их на своем веку немало. Знаете как: то одного облагодетельствует, то другого, а потом опять поменяет. Дрейки и так вполне состоятельные люди. Тем не менее она каждый раз отписывала им приличную сумму. Но, видимо, это не шло ни в какое сравнение с тем, что должна была получить служанка… Опять же, если верить словам миссис Лиман. Да-а… Вот бы узнать об этой Ольге побольше. Уж очень кстати она исчезла, да еще так ловко…

— В скором времени, надеюсь, мне удастся узнать о ней побольше, — заметил Эркюль Пуаро.

— Каким образом?

— Рассчитываю получить кое-какие сведения.

— Ах да, вы же справлялись о ней в местных инстанциях.

— И не только в местных. В Лондоне у меня есть агент, который добывает для меня информацию за границей. В том числе и в Герцеговине.

— Значит, вы узнаете, возвратилась ли она на родину?

— И это тоже, но сейчас меня больше интересует информация иного рода… к примеру, письма, которые она писала домой во время своего пребывания в Англии. Это может оказаться весьма любопытно… У нее ведь наверняка были здесь друзья или хорошие знакомые…

— А учительница?

— Которую вы имеете в виду?

— Ту, что задушили. О которой вы говорили с Элизабет Уиттакер. Признаться, мне эта Уиттакер не нравится, — добавила миссис Оливер. — Устаешь от нее быстро. Но, вроде бы, неглупа. Не удивилась бы, узнав, что она собиралась кого-нибудь убить.

— Задушить еще парочку своих коллег, вы это хотите сказать?

— Необходимо отработать все версии, — назидательно произнесла миссис Оливер.

— Что ж, я, как всегда, полагаюсь на вашу интуицию, мадам.

Миссис Оливер рассеянно потянулась за очередным фиником.

Глава 20

Выйдя из дома миссис Батлер, Пуаро направился той же дорогой, которой накануне его привела Миранда. Проход в изгороди на этот раз показался ему не таким уж и узким… Разве что… Разве что за это время им пользовался человек куда более крупного телосложения, чем Миранда. Да, возможно… Пуаро поднялся по тропинке и снова остановился, очарованный открывшейся ему панорамой. Чудесное место… Как ни странно, ощущение, что он попал в обитель лесных духов было на этот раз даже сильнее. От всего этого буйного великолепия веяло чисто языческой жестокостью. Уж не по этим ли извилистым тропам преследовали свою добычу злые феи, и не здесь ли безжалостная богиня повелевала заклать жертву…

Теперь он понимал, отчего люди не приезжают на пикники. Вряд ли кому захочется расположиться здесь с сандвичами, зеленым салатом и апельсинами, а потом, всласть наевшись, поваляться на травке и подурачиться. Да, для пикников тут как-то диковато. Не та атмосфера, совсем не та. Ему вдруг подумалось, что было бы куда лучше, если бы миссис Ллуэллин-Смайд действовала с меньшим размахом. Устроила бы в бывшей каменоломне скромный, пусть и «низинный» сад, а не обиталище фей и эльфов. Слишком уж она была богата и честолюбива. С богатства его мысли тут же перескочили на завещания… завещания состоятельных дам, сопутствующие им слухи… и неординарность мест, в которых эти завещания прячут. Подумав об этом, он попытался вникнуть в психологию человека, решившегося подделать завещание. Не было никаких сомнений, что на утверждение подали именно поддельный вариант. Фуллертон — слишком осторожный и сведущий юрист, чтобы что-то подвергать сомнению, не имея на то достаточных оснований. Равно как и для того, чтобы советовать клиенту подавать в суд или предъявлять иск, имея хоть малейшие сомнения в правомочности и обоснованности таких действий.

Тропинка резко сворачивала вправо. Пуаро последовал по ней дальше, чувствуя, что придется на время отложить свои рассуждения и позаботиться о ногах. Стоит ли пойти к дому Спенса напрямик? Напрямик, конечно, короче, но в таких туфлях… На тропинке ни травы, ни мха, одни камни… Неожиданно он остановился, обнаружив прямо перед собой две человеческие фигуры.

На небольшом валуне сидел Майкл Гарфилд и, положив на колени альбом, что-то увлеченно рисовал. Чуть поодаль от него, возле маленького, мелодично журчащего ручейка, ниспадающего со склона, стояла Миранда Батлер. Эркюль Пуаро тут же забыл о своих ноющих ногах и прочих неприятностях, зачарованный красотой, столь щедро дарованной двум этим существам. Майкл Гарфилд, без сомнений, был необыкновенно красив. Тем не менее Пуаро отнюдь не был уверен, что Майкл Гарфилд ему нравится. С красавцами всегда так: никогда не поймешь, насколько они вам нравится и нравятся ли вообще. Мужская красота вызывает почти инстинктивное отторжение. Красота, все-таки — привилегия женщин. Эркюль Пуаро, например, был абсолютно уверен, что ни в коем случае не хотел бы быть красивым молодым человеком, впрочем, это ему никогда и не грозило. Единственное, что по-настоящему радовало его в собственной наружности, так это роскошные усы, столь послушные и густые благодаря его неусыпным заботам. Они были изумительны! Никто из знакомых Пуаро не мог похвастаться и половиной того великолепия, каким обладал он. Что же касается мужской привлекательности — нет, чего не было, того не было. Тем более — красоты.

А эта девочка, Миранда? Он снова подумал, что это ее не по-детски серьезное выражение придает ей совершенно особое очарование. Интересно, какие мысли бродят в этой головке? Вот это как раз и неизвестно… И ведь наверняка ни о чем не расскажет. Даже если спросить. Слишком уж у нее пытливый и нестандартный ум. И в то же время она очень уязвима. Слишком уязвима. Он знал про нее и кое-что другое — или ему только казалось… Пока всего лишь догадка, но он был почти уверен…

Майкл Гарфилд поднял голову:

— Ха! Senor Moustachios[257]. Наше вам почтение, сэр.

— Можно взглянуть что вы там делаете, или вас это смутит? Не хотелось бы помешать…

— Смотрите, мне все равно, — пожал плечами Майкл Гарфилд и томно добавил: — Я даже получаю от этого удовольствие.

Пуаро подошел поближе, заглянул ему через плечо и одобрительно кивнул. Перед ним был совершенно прекрасный карандашный рисунок. Оказывается, Майкл Гарфилд умел создавать не только сады.

— Изумительно! — тихо проговорил Пуаро.

— Я тоже так думаю, — отозвался художник.

Он, правда, не уточнил, относятся ли его слова к самому рисунку или же к изображенной на нем девочке.

— А зачем это вам? — спросил Пуаро.

— По-вашему, нужны какие-то причины?

— А разве нет?

— Вы совершенно правы. Это на случай, если я отсюда уеду. Хотелось бы прихватить с собой кое-какие воспоминания. Миранда — одно из них.

— А без этого вы что же, сможете ее забыть?

— Очень даже смогу. Такой уж я человек. Хотя, когда что-то или кого-то забываешь, когда не можешь вспомнить лица, разворота плеча, жеста, цветка, очертаний пейзажа… когда прекрасно знаешь, как это должно выглядеть, но не в состоянии вызвать эту картину в памяти, это причиняет, как бы поточнее сказать… муку. Что-то видишь, помнишь — и вдруг оно пропадает, словно его и не было.

— А ваш парк? Уж он-то точно никуда не пропадет.

— Вы думаете? Пропадет и он, причем очень скоро, если за ним не будут следить. Природа, знаете ли, берет свое. Парку нужны любовь и внимание, уход и знания. А перейди он в ведение городского совета — как это теперь случается сплошь и рядом, — тут же приведут, что называется, в «соответствие». Насадят каких-нибудь новомодных кустов, проложат дорожки, понаставят скамеек… И обязательно понатыкают везде урны для мусора. Они, конечно, очень заботливые, наши отцы города, и очень все стараются сохранить, только ничего у них не выходит. Потому что сохранить это невозможно. Это — природа. А поддерживать что-то в естественном состоянии куда труднее, чем в «соответствующе м».

— Мосье Пуаро! — донесся от ручейка звонкий голос Миранды.

Пуаро шагнул вперед, чтобы лучше слышать.