— Мысль интересная, — сказала миссис Оливер, — но я что-то не вижу…

— Я пока тоже, — перебил ее Пуаро. — Но, думаю, здесь нам помогут даты. Даты тех или иных известных нам событий. Необходимо выяснить, где был тот или иной человек такого-то числа и чем он там, собственно, занимался. Все, например, считают, что завещание подделала иностранка, — продолжал Пуаро, — и, поскольку она являлась практически единственной, кто был упомянут в завещании, основания для таких подозрений действительно есть. Хотя, погодите, погодите…

— Что? — спросила миссис Оливер.

— У меня возникло одно соображение, — сказал Пуаро.

Миссис Оливер вздохнула и взяла еще один финик.

— Кстати, — неожиданно спросил Пуаро, — а когда вы возвращаетесь в Лондон?

— Послезавтра, — ответила миссис Оливер. — Столько дел накопилось…

— А скажите, в вашей квартире — никак не запомню адрес… вы слишком часто переезжаете — есть комната для гостей?

— Я всем говорю, что нет, — ответила миссис Оливер. — Стоит только признаться, что у тебя в Лондоне есть свободная комната, и ты пропала. Все твои подруги, знакомые и дальние родственники этих знакомых тут же начинают забрасывать тебя письмами, выясняя, нельзя ли им у меня остановится — разумеется, ненадолго. А вот нельзя! Потому что это ужасная морока. Каждому подавай постельное белье и чай спозаранку, а некоторые так вообще рассчитывают чуть ли не на полный пансион — завтрак, обед и ужин. В общем, о свободной комнате я предпочитаю помалкивать. Друзей — тех, кого я действительно хочу видеть, — милости просим, но остальные — увольте. Не люблю, когда мне садятся на шею.

— А кто любит? — сказал Пуаро. — Ваша предусмотрительность имеет свои основания.

Да, а в чем все-таки дело? — опомнилась миссис Оливер.

— Не могли бы вы в случае крайней необходимости все-таки приютить двух человек?

— Могла бы, конечно, — ответила миссис Оливер. — Кого прикажете? Полагаю, речь идет не о вас. У вас у самого в Лондоне неплохая квартира. Ультрасовременная, вся в квадратах и кубах. Вы прямо такой модернист…

— Видите ли, возможно, нам придется принять некоторые меры предосторожности.

— Что? Неужели вы думаете, могут убить кого-то еще?

— Хотелось бы верить, что нет, но пути Господни неисповедимы.

— Но кого? Кого именно?

— Вы хорошо знаете свою подругу?

— Джудит? Если честно, не очень. Собственно, до этого мы и общались-то только на экскурсиях. Привыкли, знаете, всюду ходить вместе. В ней было что-то — как бы это сказать — неординарное. Она определенно выделялась из общей массы.

— И вы решили, что она может пригодиться вам для какого-нибудь романа. Угадал?

— Терпеть не могу такие разговоры! Меня всегда об этом спрашивают. Так вот: ничего подобного! Не вставляю я никого в свои книги. Ни тех, кого знаю, ни тех, кого случайно встретила.

— Да неужели? Положим, своих знакомых вы действительно не используете. Вам это попросту не интересно. А вот случайные встречные, уверен, нет-нет да и попадают в ваши романы.

— Ну ладно, тут вы меня поймали, — с досадой призналась миссис Оливер. — Порой вы чертовски догадливы. Кое-что действительно используешь. Увидишь, к примеру, в автобусе какую-нибудь толстуху: жует себе булку с корицей, да еще что-то бормочет, словно с кем-то общается или репетирует, как будет говорить по телефону, или, скажем, вслух письмо сочиняет. Смотришь на нее, и у тебя волей-неволей откладывается в голове, какие на ней туфли, юбка и просто уморительная шляпка. Ну а потом уже входишь в раж: пытаешься угадать, сколько ей лет, смотришь, есть ли на руке обручальное кольцо и так далее. А потом выходишь из автобуса, и тебе уже совершенно нет до нее дела, а только через некоторое время будто сам собой появляется в голове рассказ про некую миссис Карнаби. Про то, как она возвращается домой на автобусе после очень странной беседы, во время которой она заметила в окне кондитерской мужчину, как две капли воды похожего на ее знакомого, с которым она встречалась всего один раз в жизни и который, по ее сведениям, давно уже умер. А вот же, оказывается, жив… Ну и так далее… Боже мой, — сказала миссис Оливер, переведя дух. — А самое смешное, что так оно все и было. Перед отъездом из Лондона я действительно сидела в автобусе напротив какой-то женщины, и она чудненько подходит для одной истории… Осталось только придумать конец и проверить последовательность событий: что она сказала, вернувшись домой и на кого навлекла этим опасность. Мне кажется, я даже знаю уже, как ее будут звать. Констанс. Констанс Карнаби. Но весь мой рассказ может разлететься вдребезги, если случится непоправимое…

— Что же именно?

— Если я вдруг случайно столкнусь с ней снова, мы разговоримся, и я — увы! — узнаю ее получше. Тогда наверняка весь мой замечательный рассказ полетит к черту.

— Да-да. Я понимаю. Тогда она уже больше не будет вам принадлежать. Сейчас эта толстуха — ваше творение, вы прекрасно ее понимаете, знаете, что она чувствует; вам известно, где она живет и чем занимается… Но, если она вдруг превратится в реального человека, то… то зачем тогда нужен рассказ, верно?

— Что ж, опять угадали, — улыбнулась миссис Оливер. — И про Джудит тоже. Я действительно не очень-то хорошо ее знаю. Во время круиза мы, конечно, много времени проводили вместе, но, в основном, ездили осматривать достопримечательности. Знаю только, что она вдова, что муж ее погиб, и она осталась одна с ребенком на руках, с Мирандой, вы ее видели. Осталась почти без средств к существованию. Признаться, обе они внушают мне довольно странное чувство. У меня такое ощущение, будто они что-то скрывают, будто они замешаны в какой-то драме. И мне почему-то совсем не хочется выяснять в какой.

И уж тем более не хочу, чтобы они мне об этом рассказали. Мне хотелось бы придумать все самой: и драму, и обстоятельства…

— Понятно. Да, теперь я вижу, что они… рискуют угодить в очередной бестселлер Ариадны Оливер!

— Иногда мне хочется вас убить. Какой цинизм! — Она задумалась и добавила: — А может быть, вы и правы.

— Но почему вы считаете это цинизмом? Такова человеческая натура или, точнее, природа творчества.

— Значит, вы хотите, чтобы я пригласила Джудит и Миранду к себе в Лондон?

— Пока еще нет, — ответил Пуаро. — Сначала я хочу убедиться в правильности одной моей идейки…

— Ох уж мне эти ваши идейки! А теперь моя новость — специально для вас.

— Мадам, вы меня интригуете.

— Ох уж эта ваша снисходительная улыбка. А ну как моя новость опрокинет вашу идейку? Что, если подделка, о которой вы так пространно сейчас рассуждали — вовсе и не подделка?

— Что вы такое говорите?

— Я говорю, что миссис Ап Джоунз Смайд или как там ее звали действительно написала к своему завещанию приложение, в котором оставила все свое имущество иностранке, и подписалась под ним в присутствии двух свидетелей, фамилии которых также значатся на этом документе. Можете намотать это на ваш замечательный ус.

Глава 19

— Миссис… Лиман… — повторил Пуаро, записывая фамилию в свою записную книжку.

— Совершенно верно. Хэрриет Лиман. Другим свидетелем был некий Джеймс Дженкинс. Последний раз его здесь видели, когда он уезжал в Австралию. А последнее, что помнят о мисс Ольге Семеновой — это то, как она уезжала в Чехословакию, или откуда она там родом. В общем, теперь концов не сыщешь.

— Насколько, по-вашему, можно доверять этой миссис Лиман?

— Не похоже, чтобы все это было плодом ее воображения, если вы это имеете в виду. Вероятно, она и в самом деле что-то такое подписывала. Потом ее замучило любопытство, и она при первой же возможности постаралась выяснить, что же это было.

— Она умеет читать и писать?

— Вероятно, да. Но я понимаю ваши сомнения. Старушечий почерк не всякий сумеет разобрать: сплошные углы да черточки. А если учесть, сколько разговоров было о дополнении к завещанию, не удивлюсь, если миссис Лиман решила, что это оно и есть, не сумев разобрать почерк.

— Подлинник… — проговорил Пуаро. — Но ведь была и подделка.

— Кто это вам сказал?

— Юристы.

— Да ну их!

— Нет, они просто так говорить не станут. И потом, они собирались представить суду заключение экспертизы.

— Да? — сказала миссис Оливер. — Ну все равно. Это очень даже легко объяснить.

— В самом деле? И как же?

— Наверняка через день-другой миссис Ллуэллин-Смайд либо повздорила со своей преданной славянкой, либо же помирилась с племянником и его женой, после чего, естественно, порвала или сожгла завещание.

— А потом?

— А потом умерла. И девушка, не долго думая, написала его заново, по мере сил копируя почерк и стиль хозяйки, а заодно уж подделав и подписи обоих свидетелей. Уж почерк миссис Лиман она должна была знать! Его образцы наверняка разбросаны по всему дому: медицинский полис, какие-нибудь счета, да мало ли чего еще она подписывала! Ну, и остается только предъявить фальшивку в расчете на то, что кто-то из свидетелей подтвердит его подлинность, и ей все сойдет с рук. Однако подделка оказывается недостаточно хороша, и начинаются неприятности.

— Вы позволите, chere madame, воспользоваться вашим телефоном?

— Я позволю вам воспользоваться телефоном Джудит Батлер.

— Кстати, где она?

— Пошла делать прическу. А Миранда гуляет. Аппарат в комнате, прошу.

Пуаро удалился в комнату и вернулся минут через пять.

— Ну? И кому вы звонили?

— Мистеру Фуллертону, поверенному. И вот что я вам скажу. Поддельное приложение, которое подали им в контору на утверждение, было засвидетельствовано вовсе не Хэрриет Лиман. Его подписала некая Мэри Дохерти, также бывшая одно время в услужении у миссис Ллуэллин-Смайд. К несчастью, она недавно скончалась. Вторым свидетелем, действительно, был Джеймс Дженкинс, который, как и утверждает ваша новая знакомая миссис Лиман, действительно отбыл в Австралию.