И все-таки, сам того не желая, вопреки собственным принципам, устоям и стереотипам, Фуллертон жалел ее. Жалел всем сердцем. Слишком много на ее долю выпало страданий. Детство в стране с ужасным авторитарным режимом, смерть родителей, сестры, брата, постоянный голод, страх, унижение… Слишком уж благодатная почва, чтобы в человеке проснулась жажда к деньгам. Разумеется, это качество было заложено в самой ее натуре, но до сих пор у него не было возможности проявиться во всей своей полноте. И вот теперь такая возможность появилась.

— Все против меня, — говорила Ольга. — Все. И вы тоже. Вы не верите мне, потому что я иностранка, потому что я всем здесь чужая и не знаю, что говорить и что делать. Почему вы не хотите мне помочь?

— Потому что это практически невозможно. Единственный выход — чистосердечно во всем признаться.

— Если я скажу то, что вы хотите от меня услышать, это будет самая настоящая неправда. Завещание составила хозяйка. Составила и подписала. А затем она сказала, чтобы я вышла и его подписали другие.

— Имейте в виду: всегда найдутся люди, которые подтвердят, что очень часто миссис Ллуэллин-Смайд даже не знала, что именно она подписывает. Она далеко не всегда просматривала то, что давали ей на подпись.

— Ладно, тогда выходит, она не знала и что говорит.

— Дитя мое, — мягко проговорил Фуллертон, — у вас есть смягчающие вину обстоятельства: во-первых, вы никогда не привлекались к суду, это ваше первое дело, во-вторых, вы иностранка и не слишком хорошо владеете английским. Поэтому вы можете отделаться совсем небольшим или даже условным сроком.

— Все это неправда. Сплошная неправда. Меня засадят в тюрьму и никогда больше не выпустят.

— Вы несете вздор, — строго сказал Фуллертон.

— Лучше я сбегу! Сбегу и спрячусь, чтоб никто меня не нашел.

— Вас найдут, как только будет выдан ордер на арест.

— Не успеют, если бежать сейчас же. Мне надо уехать из Англии. На корабле или самолете — все равно. Нужно только найти кого-нибудь, кто продает паспорта и визы, или что там надо иметь… А дома у меня есть друзья. Есть люди, которые меня любят и помогут скрыться. Я изменю внешность, надену парик… буду ходить на костылях…

— Послушайте, — как можно убедительнее проговорил Фуллертон, — мне действительно жаль вас. Я поговорю с одним знакомым адвокатом, и он сделает для вас все, что в его силах. Но не надейтесь, что вам удастся скрыться. Вы точно ребенок.

— У меня хватит денег. Я скопила, — гордо заявила девушка и, помолчав, добавила: — Я знаю, вы желаете мне добра. Просто вы ничего не можете сделать, потому что связаны по рукам и ногам своим законом. Но кто-нибудь мне поможет. Кто-нибудь поможет. И спрячет там, где меня уже никто и никогда не найдет.

И пока ее действительно никто не нашел, подумал Фуллертон. Хотел бы он знать, очень хотел бы: где она сейчас?

Глава 14

Эркюля Пуаро провели в гостиную особняка «Яблони» и заверили, что миссис Дрейк не заставит себя ждать.

Откуда-то — насколько мог судить Пуаро, из столовой — доносился ровный гул женских голосов. В ожидании хозяйки дома Пуаро пересек гостиную и, подойдя к окну, принялся разглядывать сад. Это был на редкость опрятный и ухоженный, тщательно спланированный и старательно усмиряемый сад. Уже отцветали намертво привязанные к подпоркам буйные осенние георгины; едва теплилась жизнь в последних хризантемах, и из последних сил боролись с наступлением зимы одна-две упрямые розы.

Пуаро не сумел заметить ни единого намека на вольный стиль паркового дизайнера. На всем лежала печать традиции. Похоже, миссис Дрейк Майклу Гарфилду охмурить не удалось. Напрасно расставлял он свои сети. Ее сад так и остался обычным загородным садом с тщательно выкошенными газонами.

Дверь отворилась, и вошла миссис Дрейк.

— Прошу извинить, что заставила вас ждать, мосье Пуаро.

Снаружи в передней раздавался гул голосов, стихавший по мере того, как гостьи одна за другой, прощаясь, выходили из дома.

— В церкви намечается праздник по случаю Рождества, — объяснила миссис Дрейк. — Вот мы и собрали комитет, чтобы обсудить организационные вопросы и все прочее. Можете себе представить, насколько затягиваются подобные мероприятия. Кто-нибудь вечно против, или предлагает что-то более интересное, но зато совершенно неосуществимое. — В ее голосе проскользнула едва заметная жесткая нотка, и Пуаро живо представил, как Ровена Дрейк твердым и не терпящим возражений тоном разъясняет кому-нибудь полную нелепость его проекта. Из отзывов сестры Спенса и других местных жителей он уже успел понять, что Ровена Дрейк — натура крайне властная, из тех, от кого все ждут указаний, но которых никто не любит. И еще он подумал, что ее властность едва ли могла прийтись по вкусу ее престарелой, но от этого не менее своенравной родственнице. Впрочем, миссис Ллуэллин-Смайд затем и переехала в этот городок, чтобы быть поближе к племяннику и его жене, и вряд ли бы ей пристало жаловаться на то, что жена племянника принялась с неистовностью о ней заботиться, делая для нее все, что возможно сделать, не живя в ее доме. Миссис Ллуэллин-Смайд, вероятно, испытывала к Ровене весьма смешанные чувства — признательность за заботу и одновременно некоторое раздражение от чрезмерной опеки.

— Ну вот, теперь все ушли, — заметила Ровена Дрейк, когда входная дверь хлопнула в последний раз. — Чем могу служить? Что-нибудь еще, связанное с этим злополучным праздником? И зачем только я согласилась устроить его здесь? Хотя в других домах это вряд ли было бы возможно. А миссис Оливер по-прежнему гостит у Джудит Батлер?

— Да. Через пару дней, вероятно, уедет в Лондон. Вы с ней не были знакомы прежде?

— Нет, но книги ее мне нравятся.

— Ее, кажется, считают весьма хорошей писательницей, — заметил Пуаро.

— Так и есть. Вне всякого сомнения. К тому же она на редкость интересный человек. А, кстати, у нее нет никаких соображений о том, кто… ну, кто бы это мог сделать?

— Думаю, нет. А у вас, мадам?

— Я ведь уже сказала. Даже представить себе не могу.

— Да, я помню. Но, вероятно, какое-то мнение у вас все таки создалось? Пусть самое неопределенное. Хотя бы в общих чертах…

— Почему вы так думаете? — Она озадаченно посмотрела на него.

— Возможно, вы что-то видели… что-нибудь незначительное, что потом, по размышлении, могло вдруг показаться более важным, чем вначале.

— Мне кажется, вы имеете в виду что-то определенное, мосье Пуаро?

— Признаться, да. Мне тут кое-что рассказали…

— Вот как! И кто же?

— Некая миссис Уиттакер. Учительница.

— Ах да, конечно. Элизабет Уиттакер. Она, кажется, ведет математику в «Вязах»? Она, разумеется, тоже была на празднике. Так она что-нибудь видела?

— Нет, но ей показалось, что это «что-нибудь» могли видеть вы.

Миссис Дрейк с удивленным видом покачала головой.

— Не могу сообразить, что же такое я могла видеть… хотя никогда не знаешь…

— Там еще была ваза, — подсказал Пуаро, — с цветами.

— Ваза с цветами? — озадаченно переспросила Ровена Дрейк. Потом лоб ее разгладился. — Ну конечно! Большая ваза с желтыми листьями и хризантемами… На столике у изгиба лестницы. Очень красивая ваза. Ее нам подарили на свадьбу. Листья были какие-то поникшие и один-два цветка тоже. Помню, я это заметила, когда вышла в переднюю: думаю, это было уже ближе к концу праздника, впрочем, не уверена… Так вот, меня заинтересовало, почему у них такой вид, и я подошла к вазе и окунула туда пальцы. Оказалось, там не было воды. Растяпа, которая поставила туда цветы, забыла ее налить. Я, естественно, разозлилась и понесла вазу в ванную, чтобы наполнить. Но что я могла увидеть в ванной? Там никого не было. В этом я совершенно уверена. Возможно, кое-кто из старшеклассниц и забегал туда под шумок с мальчиками, чтобы, как говорят американцы, «пообжиматься», но уж никак не больше. В любом случае, когда я туда вошла, там никого не было.

— Нет-нет, я не это имел в виду, — сказал Пуаро. — Насколько я понял, произошел некий досадный казус, ваза выскользнула у вас из рук и разбилась.

— О да, — миссис Дрейк тяжко вздохнула. — Вдребезги. Вы не представляете, как я расстроилась! Все-таки свадебный подарок, к тому же она идеально подходила для больших букетов: достаточно устойчивая и тяжелая. Я так себя ругала… Но что поделаешь, бывает. Вдруг выскользнула, и я не успела ее подхватить. А, ну конечно… Элизабет Уиттакер. Она-то и помогла мне собрать осколки. Мы их замели в угол, где стоят часы.

Она вопросительно посмотрела на Пуаро.

— Вы это имели в виду?

— Да, — ответил Пуаро. — Только мисс Уиттакер никак не может понять, почему вы выронили вазу. Она считает, что вас, возможно, что-то испугало.

— Испугало? — Ровена Дрейк слегка нахмурилась. — Нет, не помню. Иногда вещи выскакивают из рук словно живые. Особенно, когда моешь посуду. Скорее всего, это от переутомления. В тот день было столько хлопот: и с подготовкой, и с самими аттракционами. Праздник, надо сказать, прошел неплохо. Так что… просто неловкость. Когда устаешь, делаешься довольно неуклюжей.

— Значит, вы уверены, что вас ничто не испугало? Может, вы что-то внезапно увидели?

— Внезапно? Где? Внизу в передней? Да нет, там было пусто, потому что в тот момент все играли в «цап-царап»; за исключением, конечно, мисс Уиттакер. Я и ее-то заметила, только когда сбежала вниз, когда она подошла помочь.

— Может быть, вы видели, как кто-то выходил из библиотеки?

— Из библиотеки? Понимаю, что вы хотите сказать. Да, такое вполне могло случиться. — Она довольно долго молчала, потом подняла на Пуаро очень прямой, твердый взгляд и сказала: — Но я никого не видела. Никого.