Агата Кристи - Часы. Пальцы чешутся. К чему бы? Вечеринка на хэллоуин

— Успокойтесь, мадам, — поморщился Пуаро. — У нас нет никаких оснований думать, что эта служанка убита, — скорее наоборот.

— Что значит, «скорее наоборот»? Бессмыслица какая-то!

— Возможно. И тем не менее…

Он вынул записную книжку и сделал в ней пометку.

— Что это вы там пишете? — заинтересовалась миссис Оливер.

— Кое-что относительно прошлого.

— Вы вообще, кажется, обеспокоены им куда больше, чем настоящим.

 — Прошлое определяет будущее, — назидательно сказал Пуаро, протягивая ей свою книжку. — Хотите посмотреть?

— Конечно хочу. Хотя все равно я там наверняка ничего не пойму. Вы как будто нарочно стараетесь записывать то, что имеет как можно меньшее отношение к делу.

Она раскрыла маленькую черную книжицу.

Ниже стояла запись: «Пропала подживалка».

— Что еще за подживалка? — удивилась миссис Оливер.

— Это слово, которое сестра моего друга Спенса использует для обозначения лиц, именуемых обычно иностранными служанками.

— А зачем ей было пропадать?

— Затем, что иначе у нее могли быть неприятности с законом.

Палец Пуаро скользнул вниз и остановился на следующей записи. Она состояла всего из одного слова: «Фальшивка» и заканчивалась сразу двумя вопросительными знаками.

— Фальшивка? — спросила миссис Оливер. — Почему фальшивка?

— Нет, это я спрашиваю: «почему фальшивка?»

— Вы, вообще, о чем?

— Было подделано завещание, вернее, завещательное распоряжение. Распоряжение, изменившее завещание в пользу подживалки.

— Злоупотребление влиянием? — предположила миссис Оливер.

— Подделка — это куда серьезнее, чем злоупотребление влиянием, — возразил Пуаро.

— Я что-то не понимаю, какое отношение это имеет к убийству бедняжки Джойс.

— Я тоже, — сказал Пуаро. — Это-то и настораживает.

— А это еще что за слово? Никак не могу разобрать.

— Слоны[246].

— Ну это уж полный абсурд! — возмутилась миссис Оливер.

— Не скажите, — хитро улыбнулся Пуаро. — А впрочем, время покажет.

Он поднялся.

— Вынужден вас покинуть, — сказал он. — Досадно, конечно, что не успеваю попрощаться с хозяйкой, но вы уж передайте ей, пожалуйста, мои извинения. Мне было чрезвычайно приятно познакомиться и с ней, и с ее чудной дочуркой. Передайте, чтобы берегла ее.

— «В лесу с детьми не смей играть, сказала строго дочке мать», — продекламировала миссис Оливер. — Что ж, прощайте, раз уж вы такой любитель загадок. Сказали бы по старой дружбе, что намерены предпринять дальше.

— На завтрашнее утро у меня назначена встреча в фирме «Фуллертон, Харрисон и Ледбеттер» в Медчестере.

— С какой целью?

— Поговорить о поддельном завещании и прочих любопытных вещах.

— А потом?

— Хочу побеседовать кое с кем из тех, кто присутствовал…

— На празднике? — живо перебила его миссис Оливер.

— Нет, на его подготовке.

В помещении фирмы «Фуллертон, Харрисон и Ледбеттер» все свидетельствовало о том, что это — в высшей степени почтенная и уважающая традиции контора. Безжалостная рука времени не пощадила, однако, и ее. Ни Харрисонов, ни Ледбеттеров уже не было. Теперь их место занимали некто Эткинсон и молодой человек по фамилии Коул. Но, как и прежде, главой фирмы был Джереми Фуллертон, старший партнер.

Фуллертон оказался худым стариком с бесстрастным лицом, безжизненным голосом сухаря-законника и неожиданно острыми и живыми глазами. Его ладонь покоилась на листке бумаги с какой-то коротенькой записью, которую он, видимо, только что прочел. Перечитав ее для надежности еще раз и убедившись, что ошибки нет, он удивленно поднял глаза на человека, имя которого там стояло.

— Мосье Эркюль Пуаро?

Он окинул посетителя цепким оценивающим взглядом. Немолод… Явно иностранец… Одет с иголочки, но ужас как непрактично. Чего стоят одни лакированные туфли, которые — судя по едва заметным страдальческим морщинкам возле уголков глаз незнакомца — еще и жмут! И такого вот щеголя, фата и иностранца рекомендует ему не кто иной, как инспектор Тимоти Реглан из уголовного розыска. Более того, за него ручается старший инспектор Спенс, бывший сотрудник Скотленд-Ярда!

— Старший инспектор Спенс, я верно понял? — недоверчиво переспросил Фуллертон.

Спенса он знал. В свое время тот хорошо потрудился и был на отличном счету у начальства. В памяти Фуллертона промелькнули смутные воспоминания. То нашумевшее некогда дело: вначале никто и подумать не мог, что оно будет иметь такой фурор. Казалось бы: психопат и неврастеник, даже не думающий отпираться и будто сам напрашивающийся на виселицу, ибо тогда еще вешали… Эх, были же времена! Какая жалость, что все это теперь отменили, думал отнюдь не склонный к новомодным сантиментам Джереми Фуллертон. Пятнадцать лет, пожизненное заключение… Ну что это, в самом деле? И вот вам итог: тем юнцам и в голову не могло прийти, во что это может вылится… Нет человека — нет и свидетеля… Дело тогда поручили Спенсу, который очень спокойно, но настойчиво втолковывал всем, что подозреваемый не совершал убийства, а самое смешное, тот, как выяснилось, и впрямь его не совершал. Доказал это, помнится, какой-то иностранец… Какой-то отставной детектив, служивший раньше в бельгийской полиции. Уже тогда был в летах. Сейчас, верно, уже дряхлый старец, думал Фуллертон. Но как бы там ни было, сам он будет действовать осторожно. От него требуется информация. Что ж, он готов ее предоставить, хотя вряд ли он располагает сведениями, которые могут пролить свет на данное дело. Убийство ребенка…

Фуллертону казалось, что он в состоянии довольно точно назвать тех, кто был способен совершить это убийство. Возможных подозреваемых было по меньшей мере трое, и убить мог любой из них. В его памяти всплыли знакомые формулировки: умственно отсталый… психиатрическое обследование… Скорее всего, именно этим и кончится. Как обычно… Впрочем, утопить ребенка во время праздника — это что-то новенькое. Обычно они исчезают, согласившись прокатиться на машине, хотя им по сто раз было говорено не делать этого… А потом их тела находят в соседней роще или в яме из-под гравия. В яме, да… Когда же это было? Что-то очень давно, много-много лет назад.

Его воспоминания длились минуты три, после чего Фуллертон с еле заметным астматическим придыханием прокашлялся и заговорил снова:

— Мосье Эркюль Пуаро? Чем могу служить? Я полагаю, вы по делу этой девочки, Джойс Рейнольдс. Прескверная история. По правде говоря, сомневаюсь, что сумею вам помочь. Я, в сущности, ничего не знаю.

— Но вы, насколько мне известно, поверенный семьи Дрейков?

— О да, да. Хьюго Дрейк, бедняга. Хороший был человек. Дрейков я знаю давно: собственно, с тех самых пор, как они купили «Яблони» и переехали сюда жить. Тяжкий крест — полиомиелит, он заболел, когда ездил с женой отдыхать за границу. Слава Богу, его блестящий интеллект нисколько не пострадал. Но когда такое случается с человеком, который вел спортивный образ жизни, великолепно играл в теннис… волейбол… это поистине невыносимо. Да. Тяжко осознавать, что ты на всю оставшуюся жизнь калека.

— И вы, кажется, вели дела миссис Ллуэллин-Смайд?

— Это его тетушка, да. Без всяких сантиментов, замечательная была женщина. Обосновалась здесь после того, как у нее появились проблемы со здоровьем, чтобы жить поближе к племяннику и его жене. Приобрела этот несуразный «Дом у карьера». Изрядно переплатила; впрочем, для нее это не имело особого значения. Дама она была очень богатая. Могла присмотреть себе домишко и поприятней, но ее прельстила каменоломня. Отыскала где-то дизайнера, большого, говорят, доку. С виду он такой же, как все эти длинноволосые ребята со смазливыми мордочками, только толковый. Он ей весь этот сад — низинный, как его называют, — и сделал. И всем хорошо. И ей радость, и он после этого пошел в гору. Сделался знаменитостью: о нем даже в «Хоумз энд Гарденз» писали, с фотографиями, да. Что ни говори, а в людях миссис Ллуэллин-Смайд разбиралась. И, похоже, наняла она его действительно для работы, а не в качестве, как бы это сказать… protege[247]. У пожилых дам бывают подобные причуды. Нет, у парня действительно голова на плечах, и в своем деле он один из лучших. Однако я отвлекся… Миссис Ллуэллин-Смайд умерла почти два года назад.

— И умерла совершенно неожиданно.

Фуллертон взглянул на Пуаро повнимательней.

— Я бы не сказал. У нее было больное сердце, и врачи советовали ей не перетруждаться. Но ведь таким, как она, врачи не указ. Уж чем-чем, а ипохондрией[248] она точно не страдала. — Он кашлянул и сказал: — Однако мы, кажется, снова отклонились от темы…

— Ну что вы! — возразил Пуаро. — То, что вы говорите, очень важно, но позвольте мне задать парочку вопросов на совершенно иную тему. Насчет одного из ваших служащих, некоего Лесли Феррира.

На лице Фуллертона отразилось неподдельное удивление.

— Лесли Феррира? — переспросил он. — Лесли Феррира… Погодите. Я и впрямь, знаете ли, едва вспомнил, о ком речь. Да-да, конечно. Которого убили, да?

— Именно.

— Право! Не знаю даже, что вам и рассказать. Дело давнее. Однажды вечером его зарезали возле «Зеленого лебедя». Вот, собственно, и все. Никого тогда не задержали. Думаю, у полиции были догадки насчет того, кто это сделал, но, как обычно, не хватило улик.

— И каков, по-вашему, мотив? Эмоции?

— Скорее всего, да. Ревность, знаете ли. У него был роман с замужней женщиной. Ее муж — владелец той самой пивной, «Зеленый лебедь». Прямо скажем, есть пивные и поприличней. Впрочем, к моменту убийства этот Лесли вроде бы завел шашни с другой женщиной, и, поговаривают, не с одной. Падок он был на это дело. Пару раз попадал в весьма щекотливые… э-э… ситуации.