Агата Кристи - Часы. Пальцы чешутся. К чему бы? Вечеринка на хэллоуин

9 сентября совершенно ничем не отличалось от любого другого дня. Никто из тех, кто оказался вовлеченным в развернувшиеся тогда события, не мог бы сказать впоследствии, что хоть как-то предчувствовал надвигающееся несчастье. Исключение составляла разве лишь миссис Паркер из дома 47 по Уилбрэхем Крэсент, но иначе и быть не могло, поскольку предчувствия являлись ее призванием и специальностью. Она имела обыкновение — уже после того, как несчастье произошло, — нудно и обстоятельно описывать тревожные симптомы, наблюдавшиеся у нее накануне — вплоть до нервной дрожи во всем теле. Остается лишь удивляться, чего ради предчувствиям вздумалось мучить несчастную женщину, проживающую в нескольких кварталах от дома 19 и не имеющую ни малейшего отношения к тому, что там произошло.

В бюро «Кавэндиш» («Секретарские услуги и машинописные работы»), возглавляемом мисс К. Мартиндэйл, все шло по заведенному распорядку: телефон звонил, пишущие машинки стучали, работы было не больше, но и не меньше, чем обычно. Все как всегда. До двух часов тридцати пяти минут день 9 сентября мог считаться самым заурядным.

Ровно в два тридцать пять мисс Мартиндэйл позвонила из кабинета своей секретарше. Эдна Брэнт, жевавшая в этот момент ириску, поспешно протолкнула ее языком за щеку и ответила, как всегда гнусаво и с придыханием:

— Да, мисс Мартиндэйл?

— Послушайте, Эдна… Разве так я учила вас отвечать на звонки? Выговаривайте слова четко и не сопите в трубку!

— Извините, мисс Мартиндэйл.

— Ну вот, уже лучше. Ведь можете, когда захотите… Пришлите ко мне Шилу Уэбб.

— Она еще не вернулась с ленча, мисс Мартиндэйл.

— О! — послышалось в трубке. — Перерыв кончился шесть минут назад. Что-то она много вольничает в последнее время. Когда вернется, пусть заглянет ко мне.

— Хорошо, мисс Мартиндэйл.

Водворив ириску на место и с удовольствием ее посасывая, Эдна повернулась к машинке и продолжила печатать роман Арманда Ливайна «Обнаженная любовь». Напористый эротизм книги оставлял ее совершенно равнодушной, как, впрочем, — несмотря на все усилия мистера Ливайна — и большинство его читателей. Ничто не может быть скучнее плохой порнографии, и творения мистера Ливайна служили тому убедительным доказательством. Несмотря на броские обложки и вызывающе откровенные названия, с каждым годом его романы продавались все хуже, и счет за перепечатку последнего машинописное бюро «Кавэндиш» безрезультатно посылало ему уже трижды.

Открылась дверь, и вошла слегка запыхавшаяся Шила Уэбб.

— Рыжая тебя уже спрашивала, — сказала Эдна.

Шила скорчила гримаску.

— Ну конечно! Стоит разок опоздать…

Она пригладила волосы и, вооружившись карандашом с блокнотом, постучала в дверь начальницы.

Мисс Мартиндэйл подняла голову. Ей было уже за сорок, но жажда деятельности распирала ее так же безжалостно, как и в юности. Уложенные в высокую прическу светло-рыжие волосы и имя Кэтрин прекрасно подходили к данному ей подчиненными прозвищу — Рыжая Кошка.

— Вы опоздали, мисс Уэбб, — сказала она.

— Извините, мисс Мартиндэйл. Это из-за автобуса. По дороге сплошные пробки.

— В это время дня всегда пробки. И не говорите, будто это для вас новость. — Мисс Мартиндэйл заглянула в блокнот. — Звонила некая мисс Пэбмарш. К трем ей нужна стенографистка. Она просила прислать именно вас. Вы с ней уже работали?

— Нет, кажется. Или это было очень давно.

— Уилбрэхем Крэсент, девятнадцать, — назвала мисс Мартиндэйл адрес, вопросительно глядя на Шилу.

Девушка покачала головой.

— Нет, что-то не припомню.

Мисс Мартиндэйл взглянула на часы.

— К трем успеете. У вас есть еще другие заявки? — она пробежалась взглядом по журналу заказов. — Ах да, конечно. На семнадцать у вас профессор Парди, отель «Кроншнеп». Надеюсь, к этому времени вы уже вернетесь. Если нет, я пошлю Дженет.

Мисс Мартиндэйл кивнула, и Шила вышла из комнаты.

— Что-нибудь интересное? — спросила Эдна.

— Если бы! Тоска… Сначала какая-то старушка с Уилбрэхем Крэсент, а в семнадцать профессор археолог Парди со своими кошмарными терминами. Вечно одно и то же. А так хочется чего-нибудь необычного!

Дверь кабинета мисс Мартиндэйл открылась.

— Шила, здесь в журнале для вас приписка. На случай, если мисс Пэбмарш не успеет вернуться к трем, она оставила дверь открытой. Так что подождите ее в доме. Из холла первая комната направо. Запомните или вам записать?

— Я запомню, мисс…

Но мисс Мартиндэйл уже скрылась в своем убежище.

Эдна Брэнт выудила откуда-то из-под стула довольно экстравагантную туфлю и водрузила ее на стол. В другой руке она держала отвалившийся каблук-«шпильку».

— Ну и как же я доберусь домой? — жалобно протянула она.

— Перестань ныть по пустякам. Что-нибудь придумаем, — не отрываясь от машинки, заметила одна из ее соседок.

Эдна вздохнула и заложила в каретку чистый лист.

— A-а, черт! — пробормотала Эдна и потянулась за ластиком.

Шила подхватила свою сумочку и вышла.

Уилбрэхем Крэсент — настоящая викторианская[1] фантазия, воплощенная в жизнь в 1880 году — представляла собой расположенные полумесяцем два ряда домов с небольшими садами, примыкавшими друг к другу тыльной стороной. Эта архитектурная причуда являлась источником значительных трудностей, постоянно возникавших у людей, с ней не знакомых. Тот, кто пытался найти нужный ему номер на внешней стороне «полумесяца», не мог найти начальных номеров; у того же, кто подходил к нему с внутренней, практически не было шансов найти последние. Все дома на Уилбрэхем Крэсент были украшены балконами, опрятны, чопорны и в высшей степени респектабельны. С внешней — лицевой — стороны, модернизация едва их затронула. Ветер перемен коснулся прежде всего комнат и кухонь.

Дом 19 не представлял собой ничего особенного. Аккуратные занавески на окнах, начищенная медная ручка входной двери. Дорожка к подъезду, с обеих сторон обсаженная кустами штамбовых роз…

Шила Уэбб открыла калитку, подошла к парадной двери и позвонила. Никто не ответил, и, выждав минуту-другую, она поступила так, как ей было предписано поступить: повернула ручку, открыла дверь и вошла, оказавшись в небольшой передней. Дверь с правой стороны была распахнута настежь. Шила постучала о дверной косяк, подождала немного и вошла. Это была довольно уютная гостиная, разве что — по современным меркам — чересчур уж заставленная мебелью. Необычным в ней было великое множество часов: в углу — солидно тикающие высокие напольные часы; на камине — часы из дрезденского фарфора[2]; на письменном столе — серебряные часы; на этажерке для безделушек возле камина — изящные позолоченные часики, и на столе у окна — дорожные часы в потрепанном кожаном футляре, на уголке которого полустертыми золотыми буквами было написано: «Розмари».

Шила посмотрела на них с удивлением: стрелки показывали чуть больше десяти минут пятого. Она перевела взгляд на камин. То же самое.

Неожиданно над ее головой раздалось какое-то жужжание, сменившееся резким щелчком, и Шила вздрогнула. Маленькая дверца резных деревянных часов на стене открылась, оттуда выскочила кукушка и громко и четко пропела: «Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!» Голос у нее был резкий и, как показалось Шиле, немного зловещий.

Слегка улыбнувшись, Шила обошла диван и резко остановилась, отпрянув…

На полу, раскинув руки, лежал человек. Невидящие глаза были полузакрыты. На сером костюме виднелось темное влажное пятно. Машинально нагнувшись, Шила коснулась его щеки… Она была холодной… Рука тоже… Шила потрогала пятно и, взглянув на свои пальцы, в ужасе отдернула руку.

Во дворе щелкнул замок калитки, и Шила, невольно обернувшись, посмотрела в окно. По дорожке к дому шла женщина. Шила нервно сглотнула. Во рту у нее пересохло, она будто приросла к полу. Она смотрела туда, где лежал человек, не в силах ни шевельнуться, ни закричать.

Дверь открылась, и в гостиную вошла высокая пожилая женщина с хозяйственной сумкой в руках. Ее волнистые седые волосы были зачесаны назад, красивые голубые глаза широко открыты. Взгляд женщины невидяще скользнул мимо девушки.

У Шилы вырвался какой-то странный звук, похожий на всхлип. Большие голубые глаза сразу повернулись в ее сторону, и женщина резко спросила:

— Здесь кто-то есть?

— Я… я… — девушка запнулась, увидев, что женщина быстро направилась к ней, обходя диван, и вдруг закричала: — Нет… нет! Вы на него наступите… Наступите!.. А он мертвый!..

Девятого сентября я (придерживаясь принятого в полиции стиля) двигался по Уилбрэхем Крэсент в западном направлении. Это было мое первое знакомство с Уилбрэхем Крэсент, и, откровенно говоря, оно изрядно меня озадачило.

Мое появление там объяснялось одной возникшей у меня догадкой. Я искал, руководствуясь своей интуицией, — с настойчивостью, возраставшей по мере того, как надежда на успех становилась все более призрачной. Со мной всегда так.

Я искал дом под номером 61. Думаете, нашел? Ничуть не бывало! Проследовав от номера 1 до номера 35, я обнаружил, что Уилбрэхем Крэсент кончилась. Дорогу преградила оживленная улица, и указатель совершенно недвусмысленно утверждал, что это Олбани-роуд. Я повернул назад. В северной части Уилбрэхем Крэсент домов вообще не было — только стена, за которой начинался квартал современных многоэтажек, вход в которые был с другой улицы. Поиски зашли в тупик.