Агата Кристи - Бремя любви

– Наверное… наверное. Совершенно правильно делаешь. А обо мне можно не беспокоиться.

Мистер Болдок, теперь уже почти инвалид, получал огромное удовольствие от жалости к самому себе.

– Друг мой, я очень сожалею, но…

– Но Ширли прежде всего. Хорошо, хорошо… Кто я тебе, в конце концов? Надоедливый восьмидесятилетний старик, глухой, полуслепой…

– Болди…

Мистер Болдок вдруг улыбнулся и закрыл один глаз:

– Лаура, я знаю, ты очень отзывчива на чужую боль. Но тот, кто жалеет себя, в твоем сострадании не нуждается. Жалость к себе поглощает практически все его время.

3

– Какое счастье, что я не продала дом, – сказала Лаура.

Прошло три месяца. Генри не умер, но был очень близок к смерти.

– Если бы он не заупрямился и не пошел играть в теннис после первых симптомов, положение не было бы таким серьезным, как сейчас…

– Что, дела плохи?

– Можно сказать почти с уверенностью, что он останется калекой.

– Несчастный!

– Ему, разумеется, этого не сказали. И небольшой шанс, кажется, есть… А может быть, так говорят, только чтобы ободрить Ширли. Во всяком случае, хорошо, что я не продала дом. Странно, но у меня все время было ощущение, что не следует этого делать. Я убеждала себя, что это глупо, дом для меня одной слишком велик, у Ширли детей нет, загородный дом им с Генри не нужен. И мне очень хотелось занять ту должность директора детского дома в Милчестере. Теперь же, раз продажа не состоялась, я могу уехать, и Ширли будет куда перевезти Генри, когда его выпишут из больницы. Конечно, это произойдет не раньше чем через несколько месяцев.

– А Ширли одобряет этот план?

– Нет, почему-то возражает. Но мне кажется, я знаю причину. – Лаура пристально взглянула на мистера Болдока. – Ширли, наверное, вам сказала то, что не хотела говорить мне? У нее не осталось собственных денег, да?

– Она со мной не делилась, – ответил мистер Болдок. – Но денег, думаю, у нее нет. Да и свои деньги Генри, мне кажется, все промотал.

– Я столько всего наслушалась от их друзей и знакомых! – сказала Лаура. – Ужасно несчастливый брак оказался. Генри растратил деньги Ширли, не заботился о ней, постоянно изменял с другими женщинами. Даже сейчас, когда он болен, я не могу ему этого простить. Как он посмел так обращаться с Ширли! Уж кто-кто, а Ширли заслуживает счастья. В ней столько жизнерадостности, энергии и доверчивости. – Лаура встала и прошлась по комнате, стараясь успокоиться. – Зачем только я разрешила ей выйти замуж за Генри, ведь я же могла предотвратить этот брак или, по крайней мере, отсрочить его и дать Ширли время получше узнать Генри. Но она так страдала! Генри ей был так нужен! И я хотела, чтобы она получила то, чего так желала.

– Успокойся, Лаура.

– Более того, я стремилась доказать, что не собираюсь на нее давить. И чтобы оправдать себя, сделала Ширли несчастной на всю жизнь!

– Я тебе уже говорил, Лаура, ты слишком большое значение придаешь счастью и несчастью.

– Вас-то это не тревожит, а мне невыносимо видеть, как страдает Ширли.

– Все «Ширли» да «Ширли». Меня всегда тревожила и по-настоящему тревожишь ты, Лаура. С тех самых пор, как я увидел, с каким серьезным, будто у судьи, видом ты разъезжала по саду на своем воображаемом велосипеде. Ты очень подвержена страданиям и не умеешь облегчать их, как делают это другие, бальзамом жалости к себе самой. Ты совершенно не думаешь о себе.

– Да при чем здесь я? Ведь это не моего мужа поразил детский паралич!

– Так-то оно так, но ты же сильно переживаешь! Знаешь, чего бы я хотел для тебя, Лаура? Каждодневного счастья. С мужем, шумными шаловливыми детишками. Ты всегда, сколько тебя помню, была трагической фигурой. Чтобы нормально развиваться, тебе нужно совсем другое. Не взваливай на себя груз человеческих страданий. Наш Господь, Иисус Христос сделал это за нас. Нельзя жить чужой жизнью, будь даже это жизнь Ширли. Помогай ей. Но не переживай так.

Лаура побелела:

– Вы не понимаете.

– Ты, как и все женщины, по любому поводу устраиваешь ажиотаж.

Лаура молча посмотрела на него, потом повернулась и вышла из комнаты.

– Старый набитый дурак – вот я кто, – сказал вслух мистер Болдок. – Как всегда, сморозил глупость.

Он вздрогнул, когда дверь снова открылась и вошла Лаура. Быстрым шагом приблизилась к его креслу.

– Несносный вы старикан! – сказала она и поцеловала его в лоб.

Она снова ушла, а мистер Болдок замер в кресле, смущенно моргая.

Последнее время он часто что-то бормотал про себя. И сейчас, уставившись в потолок, произнес как молитву:

– Господи, позаботься о ней. Я не могу. Я пытался, но, наверное, это было слишком самонадеянно с моей стороны.

4

Узнав о болезни Генри, Ричард Уилдинг прислал Ширли письмо с выражением сочувствия. Через месяц вновь написал, с просьбой о встрече. Ширли ответила:

«Думаю, нам лучше не встречаться. Единственная теперь реальность в моей жизни – это Генри. Надеюсь, ты поймешь. Прощай».

В ответном письме он написал:

«Ты ответила так, как я и ожидал. Да благословит тебя Господь, дорогая, отныне и навеки».

«Ну вот и конец», – подумала Ширли.

Генри будет жить, но перед ней встали теперь трудности и чисто практического порядка. У них с Генри фактически не осталось денег. Когда он выйдет из больницы, первой насущной проблемой станет дом.

Очевидным решением мог бы стать дом Лауры.

Щедрая верная Лаура считала само собой разумеющимся, что Ширли и Генри переедут в Беллбери. Но Ширли по какой-то непонятной причине была решительно против.

Генри, капризный, озлобленный калека, от беззаботности которого не осталось и следа, обозвал ее сумасшедшей.

– Не понимаю, почему ты возражаешь. Это же самый простой выход. Слава богу, Лаура не продала дом. Там полно места. Мы сможем иметь несколько комнат и держать сиделку и слугу, если мне это потребуется. Не знаю, почему ты не решаешься.

– А к Мюриэл мы не могли бы переехать?

– Ты же знаешь, у нее был удар. И может случиться второй. За ней ухаживает сиделка, а сама она впала в детство. К тому же ее доход наполовину съедают налоги. Нет, это исключено. А почему не поселиться у Лауры? Она же предлагала переехать к ней.

– Конечно, много раз.

– Ну вот. Так почему ты отказываешься? Лаура же тебя обожает.

– Меня она любит… но…

– Ну понятно! Лаура обожает тебя и терпеть не может меня. Что ж, может радоваться, я теперь беспомощный калека.

– Генри, как ты можешь такое говорить! Лаура не такая, ты же знаешь.

– Плевать мне, какая она! Мне вообще на все наплевать! Ты хоть представляешь, что мне приходится терпеть? Каково быть беспомощным, не в состоянии даже в постели повернуться! Но тебе это безразлично.

– Нет, не безразлично.

– Много радости быть привязанной к калеке!

– Я нормально к этому отношусь.

– Небось, как все женщины, рада-радехонька, что с мужчиной можно обращаться как с ребенком! Представляю, как тебе нравится, что я от тебя завишу.

– Можешь говорить что угодно, – сказала Ширли, – но я понимаю, как тебе тяжело.

– Ничего ты не понимаешь. Это невозможно. Как я хочу умереть! Почему эти проклятые доктора не приканчивают таких больных? Это было бы только благородно с их стороны. Ну давай, что еще скажешь утешительного?

– И скажу, хотя тебе это не понравится. Мне тяжелее, чем тебе.

Генри окинул ее злобным взглядом и делано рассмеялся:

– Считаешь, я притворяюсь, да?

5

Месяц спустя Ширли написала Лауре письмо:

«Дорогая Лаура! Очень благородно с твоей стороны нас принять. Только не обращай внимания на то, что говорит Генри. Ему очень тяжело. Никогда еще ему не приходилось мириться с тем, чего он не хотел. И это приводит его в ярость. Для такого человека, как Генри, случившееся особенно ужасно».

Ответное письмо Лауры, полное любви, пришло обратной же почтой.

Через две недели Ширли с больным мужем вернулась домой.

Оказавшись в любящих объятиях Лауры, Ширли сама не могла понять, почему не хотела сюда возвращаться.

Это же ее родной дом. Она снова будет окружена заботой, снова окажется под защитой Лауры. И она вновь ощутила себя маленькой девочкой.

– Лаура, как я рада, что вновь здесь… Я так устала… так ужасно устала…

Лаура была потрясена видом сестры.

– Моя милая Ширли, ты так много пережила… Не беспокойся больше ни о чем.

– Только не сердись на Генри, – озабоченно попросила Ширли.

– Конечно, не буду, что бы он ни говорил и ни делал. Да и как можно сердиться? Это же ужасно для мужчины, особенно такого, как Генри, оказаться совершенно беспомощным. Пусть дает выход своим чувствам столько, сколько ему нужно.

– О Лаура, значит, ты понимаешь…

– Конечно, понимаю.

Ширли облегченно вздохнула. До этого дня она вряд ли осознавала, в каком напряжении жила.

1

Перед очередным путешествием сэр Ричард Уилдинг заехал в Беллбери.

Прочитав его письмо за завтраком, Ширли протянула его Лауре.

– Ричард Уилдинг. Это тот путешественник?