Агата Кристи - Бремя любви

– Как тебе мои бегонии? Правда, хороши?

Мистер Болдок был никудышным садовником, но всегда очень гордился успехами и совершенно забывал о неудачах. От друзей же требовалось не напоминать о них. Лаура послушно взглянула на довольно хилые бегонии и сказала, что они очень приличные.

– Приличные? Они великолепны! – За последние восемнадцать лет мистер Болдок постарел и значительно потолстел. Он с кряхтеньем нагнулся и снова принялся выдергивать сорняки. – Такое влажное лето стоит! Не успеваешь выполоть грядки, как они снова зарастают. А уж эта повитель! Слов не хватает сказать, что я о ней думаю. Не знаю, как ты, а я лично считаю, что она просто порождение самого дьявола. – Тяжело переведя дыхание, спросил: – Ну что, молодая леди? Неприятности! Выкладывай!

– Я всегда прихожу к вам, когда меня что-то беспокоит. С шестилетнего возраста.

– Ты была странноватым ребенком. Заостренное личико и огромные глаза.

– Я хотела бы знать, правильно ли я поступаю.

– На твоем месте я бы не беспокоился, – сказал мистер Болдок. – Грр! Убирайся, тварь проклятая! (Это относилось к повители.) Нет, не беспокоился бы. Некоторые люди знают, что правильно, что нет, а другие понятия не имеет. Это как музыкальный слух.

– Я не имею в виду – правильно или нет в моральном смысле. Я хотела сказать, разумно ли я себя веду.

– А, тогда другое дело. Человек, в общем, совершает больше глупых, чем разумных поступков. А в чем проблема?

– Ширли.

– Ну конечно, Ширли. Ты больше ни о чем и ни о ком не думаешь.

– Я хотела, чтобы она поехала в Лондон и освоила специальность секретарши.

– По-моему, это ужасно глупо, – сказал мистер Болдок. – Ширли – милая девочка, но хорошей секретарши из нее никогда не получится.

– Но ей же надо что-то делать.

– Да, так теперь считают.

– И мне хочется, чтобы она общалась с людьми.

– Проклятущая крапива! – воскликнул вдруг мистер Болдок, тряся обожженной рукой. – С людьми? Кого ты имеешь в виду? Толпы народа? Работодателей? Подруг? Молодых мужчин?

– Пожалуй, молодых мужчин.

Мистер Болдок усмехнулся:

– Она, кажется, и здесь имеет успех. Я заметил, как этот маменькин сынок Робин бросает на нее нежные взгляды. А Питер – так тот по-настоящему страдает. И даже Эдвард Уэстбери стал напомаживать остатки волос. В прошлое воскресенье от него так разило бриллиантином, что я еще подумал: ради кого же он так старается? А когда вышел из церкви, увидел, что он, извиваясь, будто провинившаяся собака, разговаривает с Ширли.

– Не думаю, что кто-то из них ей нравится.

– А почему они должны ей нравиться? Дай ей время, Лаура. Она еще очень молода. Скажи, а почему ты хочешь отослать ее в Лондон? Ты и сама туда собираешься?

– Нет. В том-то и дело.

Мистер Болдок разогнулся и бросил на нее пытливый взгляд:

– Значит, дело в этом? Что же именно тебя беспокоит?

Лаура опустила взгляд на дорожку:

– Как вы сами только что сказали, Ширли для меня – самое главное в жизни. Я… я так сильно ее люблю, что боюсь… ей это повредит. Боюсь слишком привязать ее к себе.

– Она на десять лет моложе тебя и в некотором смысле приходится тебе скорее дочерью, чем сестрой, – с неожиданной нежностью сказал мистер Болдок.

– Да, я и была ей как мать.

Он кивнул:

– И ты, умница, поняла, что материнская любовь – собственническое чувство?

– Да, именно так. А я хочу, чтобы Ширли была свободной.

– И поэтому стремишься выкинуть ее из родного гнезда? Отправить в большой мир, чтобы она встала на собственные ноги?

– Да, но не уверена… разумно ли поступаю.

Мистер Болдок раздраженно потер нос:

– Ох уж эти женщины! Беда с вами. Из всякой ерунды делаете событие. Откуда человеку знать, что разумно, а что нет? Если Ширли уедет в Лондон, свяжется там со студентом из Египта и родит кофейного цвета ребенка, ты обвинишь в этом себя, в то время как это будет вина исключительно Ширли и, возможно, этого египтянина. А если она выучится, получит хорошее место и выйдет замуж за своего босса, ты скажешь, что была права. Вздор все это! Невозможно управлять жизнью другого человека. А у Ширли либо есть рассудок, либо нет. Время покажет. Если ты считаешь поездку в Лондон хорошей идеей, претворяй ее в жизнь, но не принимай близко к сердцу. Твоя беда, Лаура, в том, что ты слишком серьезно относишься к жизни. Впрочем, как и большинство женщин.

– А вы – нет?

– К повители вот отношусь серьезно, – ответил мистер Болдок, бросив злобный взгляд на кучку сорняков на дорожке. – И к тле тоже. Серьезно отношусь к своему желудку, потому что, если за ним не следить, он превращает мою жизнь в ад. Но мне и в голову не придет вмешиваться в чужую жизнь. И прежде всего потому, что я слишком уважаю людей.

– Вы не понимаете. Я не вынесу, если Ширли загубит свою жизнь и будет несчастна.

– Чушь! – грубо отреагировал мистер Болдок. – Ну и что, если Ширли будет несчастна? Большинство людей временами бывают несчастны. Нужно уметь мириться с тем, что ты несчастен в этой жизни, как миришься со всем остальным. Чтобы жить в этом мире, нужно мужество, мужество и жизнерадостность. – Мистер Болдок пристально взглянул на Лауру. – А как насчет тебя, Лаура?

– Насчет меня? – удивилась она.

– Да. Если несчастна будешь ты? Сможешь это вынести?

Лаура улыбнулась:

– Никогда об этом не думала.

– Почему? Надо думать о себе побольше. Бескорыстие для женщины может быть столь же губительно, как неуклюжая рука в кондитерском деле. А чего ждешь от жизни ты? Тебе двадцать восемь. Хороший возраст для замужества. Почему бы тебе немного не поохотиться на мужчин?

– Что за глупости вы говорите, Болди!

– Какие глупости, черт возьми! – рявкнул мистер Болди. – Ты женщина или нет? Вроде недурна собой, вполне нормальная! Как ты ведешь себя, если тебя пытается поцеловать мужчина?

– Нечасто такое случалось.

– А почему, спрашивается? Потому, что ты не выполняешь своего предназначения. – Он погрозил ей пальцем. – Постоянно думаешь о чем-то другом. Вот ты стоишь тут в симпатичном чистеньком костюмчике, скромненькая милая девушка, какая наверняка понравилась бы моей матушке. Почему не покрасишь ярко губы, вон в цвет почтового ящика, и ногти в тон?

– Но вы же всегда говорили, что ненавидите губную помаду и лак.

– Ненавижу? Я-то, конечно, ненавижу. Мне семьдесят девять! Но это символ, знак того, что ты вышла на торжище и готова вступить в игру природы. Своего рода призыв к спариванию. Вот что это такое. Видишь ли, Лаура, ты не из тех женщин, которые нравятся всем. Ты не выставляешь напоказ свою сексуальность, делая при этом невинный вид, как поступают многие женщины. Есть такая категория мужчин, которые обратили бы на тебя внимание без всяких уловок с твоей стороны. У такого мужчины хватит ума понять, что ты женщина, которая ему нужна. Но шансов, что это произойдет, мало. Значит, ты должна сыграть свою роль. Должна помнить, что ты женщина, и исполнить роль женщины, ищущей своего мужчину.

– Дорогой мой Болди, мне нравятся ваши наставления, но я же всегда была безнадежной дурнушкой.

– Так ты что, хочешь остаться старой девой?

Лаура слегка покраснела:

– Нет, конечно, не хочу. Но, думаю, вряд ли выйду замуж.

– Пораженческое настроение! – воскликнул мистер Болдок.

– Вовсе нет. Просто я не верю, что в меня может кто-то влюбиться.

– Мужчины влюбляются во что угодно и в кого угодно, – грубо сказал мистер Болдок. – В заячью губу, прыщи, выпирающую челюсть, в тупицу, в кретинку! Вспомни добрую половину знакомых тебе замужних женщин! Нет, молодая леди, вы просто не желаете приложить усилия. Ты хочешь любить, Лаура, но не быть любимой. И в этом есть какое-то преимущество, ибо быть любимой – значит нести тяжелое бремя.

– Вы считаете, что я слишком люблю Ширли? И предъявляю на нее права?

– Нет, – задумчиво произнес мистер Болдок, – не думаю, что тебя можно в этом обвинить.

– Так, значит, можно любить кого-то слишком сильно?

– Конечно, можно! – с горячностью заметил мистер Болдок. – Все можно делать чрезмерно. Слишком много есть, слишком много пить, слишком сильно любить… – Он неожиданно процитировал: – «Я познал тысячу способов любви, но каждый из них нес любимой печаль». Заруби это себе на носу, Лаура.

Лаура шла домой, улыбаясь собственным мыслям. Едва она вошла в дом, как из задней половины появилась Этель и таинственным шепотом сообщила:

– Вас ждет джентльмен – мистер Глин-Эдвардс, совсем молодой джентльмен. Я провела его в гостиную. Он сказал, что будет ждать. Видно, приличный человек. Не какой-нибудь там торговец пылесосами или попрошайка с жалостливой историей.

Лаура слегка улыбнулась, но мнению Этель она доверяла.

Глин-Эдвардс? Фамилия не была ей знакома. Может, это один из офицеров военно-воздушных сил, которые были расквартированы в этом доме во время войны?

Лаура прошла в гостиную. Молодой человек поспешно поднялся. Он и впрямь был ей незнаком.

Это впечатление от Генри сохранится у нее на все последующие годы. Он навсегда останется незнакомцем. И никогда, ни на миг не станет другим.

Радостная обаятельная улыбка на лице молодого человека вдруг погасла. Вид у него был растерянный.

– Мисс Фрэнклин? Но вы не… – Неожиданно он снова улыбнулся. – Она, наверное, ваша сестра?