Агата Кристи - Багдадская встреча. Смерть приходит в конце (сборник)

Камени не протестовал. Он пристально смотрел на Ренисенб, не отводя взгляда. А когда заговорил, голос его звучал серьезно, а на лице не было улыбки.

– Я не буду лгать тебе, Ренисенб.

Он немного помолчал, нахмурившись, словно пытался привести в порядок свои мысли.

– В каком-то смысле я даже рад, что ты узнала. Хотя все не так, как ты думаешь.

– Ты дал ей половинку амулета… точно так же, как хотел дать мне… в знак того, что вы две половинки одного целого. Это твои слова.

– Ты сердишься, Ренисенб… И я рад – это свидетельство того, что ты меня любишь. Но все равно я должен тебе объяснить. Я не давал амулет Нофрет. Это она дала его мне…

Камени помолчал.

– Ты можешь мне не верить, но это правда. Клянусь, это правда.

– Я не говорю, что не верю тебе… – медленно произнесла Ренисенб. – Это вполне может быть правдой.

Она вспомнила мрачное, несчастное лицо Нофрет.

Камени продолжал убеждать ее – страстно, по-детски:

– Попытайся меня понять, Ренисенб. Нофрет была очень красива. Я был польщен и доволен, как и любой другой на моем месте. Но я никогда по-настоящему ее не любил…

Ренисенб вдруг охватило странное чувство – жалость. Нет, Камени не любил Нофрет… однако Нофрет любила Камени… Это была горькая, безответная любовь. Однажды утром именно на этом месте на берегу Реки она заговорила с Нофрет, предлагая ей любовь и дружбу. И очень хорошо помнила черную волну ненависти и страдания, исходившую от девушки. Теперь причина ясна. Бедная Нофрет… наложница напыщенного старика, сгоравшая от любви к веселому, беззаботному, красивому юноше, которому она была почти или совсем безразлична.

– Разве ты не понимаешь, Ренисенб, – с жаром продолжал Камени, – что когда я оказался тут, то влюбился в тебя с первого взгляда? И с того момента больше не мог думать ни о ком другом. Нофрет сразу это поняла.

Да, подумала Ренисенб, Нофрет поняла. И в ту же секунду возненавидела ее – Ренисенб не могла ее в этом винить.

– Я даже не хотел писать письмо твоему отцу. Больше не желал иметь отношения к коварным планам Нофрет. Это было непросто… Попытайся понять, как это было непросто.

– Да-да, – нетерпеливо кивнула Ренисенб. – Все это неважно. Важно то, что происходило с Нофрет. Она ужасно страдала. Думаю, она очень тебя любила.

– А я ее не любил, – раздраженно ответил Камени.

– Ты жесток.

– Нет, я просто мужчина. Если женщина желает страдать из-за меня, то меня это раздражает – я не спорю. Но мне не нужна была Нофрет. Мне нужна ты. Послушай, Ренисенб, как ты можешь сердиться на меня за это?

Женщина невольно улыбнулась.

– Не позволяй мертвой Нофрет поссорить нас, живых. Я люблю тебя, Ренисенб, а ты любишь меня. Важно только это.

Да, подумала Ренисенб, важно только это…

Она посмотрела на Камени, который стоял перед ней, чуть склонив голову набок, с выражением мольбы на веселом, решительном лице. Он казался таким молодым…

«Он прав, – подумала Ренисенб. – Нофрет мертва, а мы живы. Теперь я понимаю, почему она меня ненавидела… И мне жаль, что она страдала… Но это не моя вина. И Камени не виноват, что полюбил меня, а не ее. Такое бывает».

Тети, игравшая на берегу Реки, подошла к матери и потянула ее за руку:

– Мы пойдем домой? Мама, мы пойдем домой?

Ренисенб вздохнула.

– Да, – ответила она. – Мы пойдем домой.

Они направились к дому; Тети бежала чуть впереди. Камени удовлетворенно вздохнул:

– Ты не только красива, Ренисенб, но и великодушна. Между нами все будет как прежде?

– Да, Камени, все как прежде.

– Там, на Реке… – Он понизил голос. – Я был очень счастлив. А ты была счастлива, Ренисенб?

– Да, я была счастлива.

– Ты выглядела счастливой. Но мне казалось, что мысли твои были где-то очень далеко. Я хочу, чтобы ты думала обо мне.

– Я думала о тебе.

Камени взял ее за руку, и Ренисенб не протестовала.

– Сестра моя подобна персиковому дереву… – тихо пропел он.

Рука Ренисенб задрожала, дыхание участилось, и Камени наконец почувствовал удовлетворение…

Ренисенб позвала Хенет к себе.

Та вбежала в комнату и резко остановилась, увидев Ренисенб, которая стояла рядом со шкатулкой и держала в руке половинку амулета. Лицо девушки было строгим и сердитым.

– Это ты подбросила шкатулку ко мне в комнату, так, Хенет? Хотела, чтобы я нашла амулет. Хотела, чтобы однажды…

– Ты поняла, у кого вторая половинка? Вижу, ты поняла… Знать – это всегда хорошо, правда, Ренисенб?

Хенет злорадно рассмеялась.

– Ты хотела, чтобы знание причинило мне боль. – Гнев Ренисенб вспыхнул с новой силой. – Тебе нравится делать людям больно, да, Хенет? Ты никогда ничего не говоришь прямо. Все ждешь и ждешь… подходящего момента. Ты нас всех ненавидишь, правда? И всегда ненавидела…

– Что ты такое говоришь, Ренисенб? Я уверена – на самом деле ты так не думаешь.

В голосе Хенет не было жалобных ноток – только скрытое торжество.

– Ты хотела поссорить меня с Камени. Ничего не вышло.

– Ты очень добрая и великодушная, Ренисенб. Совсем не такая, как Нофрет, да?

– Не будем говорить о Нофрет.

– Да, пожалуй, не стоит. Камени не только красавчик, но еще и везунчик, а? Я хочу сказать: ему повезло, что Нофрет вовремя умерла. Она могла бы доставить ему много неприятностей. Через твоего отца. Ей не понравилось бы, что Камени женится на тебе… нет, совсем не понравилось бы. Думаю, она нашла бы способ расстроить вашу свадьбу. Даже нисколько не сомневаюсь в этом.

Ренисенб с отвращением посмотрела на нее:

– У тебя, Хенет, все время яд на языке. Жалишь, словно скорпион… Но тебе не удастся сделать меня несчастной.

– Но ведь это чудесно, правда? Должно быть, ты сильно влюблена. О, он красивый юноша, этот Камени… и умеет петь любовные песни. Не бойся, он всегда получает то, что хочет. Я им восхищаюсь, правда. А на первый взгляд такой простодушный и искренний…

– На что ты намекаешь, Хенет?

– Ни на что, просто говорю, что восхищаюсь Камени. И я уверена, что он простодушный и искренний. Он не притворяется. Прямо как в сказках, которые рассказывают для развлечения публики на базаре. Бедный юный писец женится на дочери хозяина, получает наследство, и они потом живут долго и счастливо. Просто удивительно, как всегда везет молодым красивым юношам…

– Я права, – сказала Ренисенб. – Ты нас ненавидишь.

– Как у тебя только поворачивается язык говорить такое, Ренисенб? Ты же знаешь, как верно я служила всем вам после смерти твоей матери.

Но в голосе Хенет вместо привычной жалобной ноты по-прежнему звучало злобное торжество.

Ренисенб опустила взгляд на шкатулку и вдруг поняла еще кое-что.

– Это ты положила ожерелье с золотыми львами в шкатулку. Не отпирайся, Хенет. Я точно знаю.

Хенет сникла. Вид у нее был испуганный.

– Мне пришлось это сделать, Ренисенб. Я боялась…

– Что значит – боялась?

Хенет шагнула к ней и принизила голос:

– Это она дала мне ожерелье… я имею в виду Нофрет. Незадолго до смерти. Она сделала мне несколько… подарков. Если хочешь знать, Нофрет была щедрой. Да, она всегда была щедрой.

– Я бы выразилась иначе – хорошо тебе платила.

– Какие злые слова, Ренисенб… Но я все тебе расскажу. Она подарила мне ожерелье с золотыми львами, аметистовую заколку и еще пару вещиц. А потом, когда мальчишка стал рассказывать, что видел женщину с ожерельем… я испугалась. Ведь все могли подумать, что это я отравила вино Яхмоса. Поэтому я положила ожерелье в шкатулку.

– Это правда, Хенет? Ты когда-нибудь говоришь правду?

– Клянусь, Ренисенб. Я боялась…

Молодая женщина с любопытством посмотрела на нее.

– Ты дрожишь, Хенет. Как будто и сейчас боишься.

– Да, я боюсь… И на то есть причина.

– Какая? Скажи мне.

Хенет облизнула губы. Потом испуганно оглянулась. Глаза у нее были как у затравленного зверя.

– Скажи мне, – повторила Ренисенб.

Хенет покачала головой. Голос ее звучал неуверенно.

– Мне нечего сказать.

– Ты знаешь больше других, Хенет. Так было всегда. Тебе это нравилось, но теперь это опасно. Я права, да?

Хенет снова покачала головой. Потом злобно рассмеялась:

– Подожди, Ренисенб. Однажды я стану главной в этом доме. Подожди, и ты все увидишь.

– Ты не причинишь мне вреда, Хенет. – Ренисенб вскинула голову. – Моя мать не позволит тебе это сделать.

Глаза Хенет изменились – теперь они сверкали.

– Я ненавидела твою мать, – сказала она. – Я всегда ее ненавидела… И тебя, у которой те же глаза… тот же голос… ее красота и надменность… Я тебя ненавижу, Ренисенб.

Молодая женщина рассмеялась:

– Наконец-то. Я заставила тебя признаться!

Старая Иса, хромая, с трудом дотащилась до своей комнаты.

Она очень устала, и мысли ее путались. Возраст, поняла она, начинает брать свое. До сих пор она осознавала, что стала слаба телом, но разум у нее оставался ясным, как прежде. Теперь же пришлось признать, что умственное напряжение последних дней истощило ее силы.

Теперь она знала – сомнений больше не осталось, – где притаилась угроза, и это знание не позволяло расслабиться. Наоборот, после того как она намеренно привлекла к себе внимание, следовало удвоить осторожность. Доказательства… доказательства… Она должна получить доказательства. Но как?

И вот здесь, поняла она, старость была для нее помехой. Она слишком устала и уже не могла ничего придумать… Ее разум больше не способен на творческое усилие. Она может только защищаться – оставаться внимательной, бдительной, соблюдать осторожность.

Потому что убийца – иллюзий на этот счет не оставалось – готов убивать снова.

Нет, она не намерена становиться следующей жертвой. Можно не сомневаться, орудием преступления станет яд. Насильственные действия невозможны, поскольку она ни на минуту не оставалась одна – ее всегда окружают слуги. Значит, это будет яд. Но от яда у нее есть защита. Готовить и подавать еду будет Ренисенб. В комнату ей принесли подставку и кувшин с вином, и после того, как вино попробовал раб, она ждала двадцать четыре часа, чтобы убедиться в отсутствии нежелательных последствий. Она заставила Ренисенб делить с нею пищу и вино… хотя за Ренисенб она не боялась… пока. Возможно, что за нее и не нужно было бояться – никогда. Хотя ни в чем нельзя быть уверенным.