Я молчал. Спенглер все еще сидел с этой улыбкой на лице. Бриз постучал пальцем по сигаре, пепел не упал, и он опять сунул ее в рот.

— Этот парень готов для клиники. Но мы не собираемся превращать арестованного по делу об убийстве в пациента психиатрической лечебницы. Это должно быть ясно. Нам нужен парень, который не состоит на учете в психиатрических кабинетах.

— Я думал, вы убеждены, что Хенч невиновен.

Бриз неопределенно кивнул:

— Это было вчера вечером. Или я просто шутил. Во всяком случае, сегодня ночью у Хенча был приступ. Его отвезли в больницу и там накачали кое-какими инъекциями. Тюремный врач сделал. Это между нами. В документах никакие уколы не значатся. Поняли меня?

— Вполне, — сказал я.

— Вот так. — Он слегка заподозрил что-то в моем ответе, но был слишком занят своей темой, чтобы отвлекаться. — Ну, сегодня с утра парень в порядке. Инъекция еще действует, дружок наш бледноват, но ведет себя тихо. Мы идем его проведать. Как живешь? Не нужно ли чего? Ну хоть чего-нибудь? Рады будем принести тебе, что хочешь. С тобой здесь хорошо обращаются? Вы знаете, как это делается.

— Да, — сказал я. — Я знаю.

Спенглер облизал губы.

— И в конце концов он разговорился настолько, что сказал: «Палермо». Палермо — это имя итальянца, который держит похоронное бюро на той же улице, а владеет половиной квартала. Вы помните? Да, вы помните. Что-то он там говорил насчет высокой блондинки. По двенадцать за раз. Но этот Палермо не прост. Я поспрашивал там вокруг. Его так просто не столкнешь. Ну, я и не собираюсь его сталкивать. Я говорю Хенчу: «Хочешь сказать, что вы с Палермо друзья?» Он говорит: «Привезите Палермо». Ну, мы опять едем туда, звоним к Палермо, он говорит, что спустится сию минуту. Он спускается, мы ему говорим: «Мистер Палермо, вас хочет видеть Хенч, и мы не знаем зачем». Палермо говорит: «Он славный парень, этот Хенч, бедняга. Раз он хочет меня видеть, я еду. Я еду к нему. Поговорю с ним наедине. Без всяких легавых». Хорошо, мистер Палермо, говорю я, и мы едем в больницу, и Палермо говорит с Хенчем наедине. Через некоторое время Палермо выходит: все в порядке, он признается. Может быть, я заплачу за адвоката. Он мне нравится, бедняга. И уезжает.

Наступила пауза. Громкоговоритель на стене начал передавать сводку. Бриз наклонил голову, прослушал пару фраз, а потом забыл о ней.

— Ну, мы входим со стенографисткой, и Хенч диктует признание.

Филипс пытался приклеиться к его девушке. Позавчера это было, в коридоре. Хенч был у себя и видел это через открытую дверь, но Филипс успел вбежать к себе и захлопнуть дверь. Хенч не успел и сильно обиделся. Ударил в глаз девицу. Но это его не удовлетворило. Он обиделся, как могут обижаться только Пьяницы. Он говорит себе: как же так, этот парень клеится к моей барышне, но я его научу разбираться, что к чему. Так что он присматривает за Филипсом. Вчера он видит, что Филипс вошел в свою комнату. Говорит своей девице, чтобы она пошла погуляла. Она не захотела, и он ее ударил в другой глаз. Она пошла погулять. Хенч постучал к Филипсу, и тот открыл. Хенч этому несколько удивился, но я ему сказал, что Филипс ждал вас. Во всяком случаев дверь открылась, Хенч вошел, сказал Филипсу, что он о нем думает и что собирается с ним сделать. Тот испугался, вытащил пистолет. Хенч ударил его по голове, Филипс упал, но Хенча это не удовлетворило. Ты бьешь человека по голове, он падает, и все? Никакого удовлетворения, никакого возмездия. Хенч поднимает с пола пистолет. Он очень пьян, недоволен всем миром, и Филипс хватается за его ноги. Он не может объяснить, почему он это сделал. В голове туман. Он уволок Филипса в ванную и пристрелил из его же пистолета. Как вам это нравится?

— Изумительно, — сказал я.

— Вы же знаете, как ведут себя пьяные. Понимаете, пистолет Хенчу не принадлежал, но застрелиться он из него не мог. Он не видел в этом смысле удовольствия. Поэтому Хенч забрал пистолет и сунул к себе под подушку. А свой спрятал. И не говорит нам где. Может быть, передал кому-нибудь из своих дружков, кто живет по соседству. Потом нашел свою даму, и они пошли обедать.

— Хорошо придумано, — сказал я, — насчет того, чтобы положить пистолет под собственную подушку. Мне бы это и в голову не пришло.

Бриз откинулся на стуле и посмотрел в потолок. Поскольку основная часть развлечения кончилась, Спенглер тоже отвернулся, подобрал пару перышек и метнул одно в мягкую спинку стула.

— Взглянем на это иначе, — сказал Бриз. — Хенч был пьян, но голова у него работала. Он нашел чужой пистолет и показал его прежде, чем Филипс был найден мертвым. Мы сначала узнали о пистолете под подушкой Хенча, а уж потом увидели труп. Мы поверили его истории, она казалась разумной. А иное поведение! Хенча казалось бы идиотским. Оно не имело смысла. И мы поверили, что кто-то сунул пистолет Хенчу под подушку, забрал его револьвер и унес. А если бы Хенч спрятал пистолет, которым был застрелен Филипс, разве ему было бы лучше? При этих обстоятельствах мы должны были бы заподозрить и его, потому что он не давал нам никакой определенной картины о самом себе. А так он заставил нас думать о нем как о безобидном пропойце, который забыл закрыть дверь, а кто-то забрался в его комнату и спрятал там пистолет.

Он посмотрел на меня в ожидании, рот слегка приоткрыт, в тяжелой морщинистой руке у рта дымящаяся сигара. В его бледно-голубых глазах было смутное удовлетворение.

— Если он собирался делать признание, — сказал я, — все это не имело большого значения. Думаете, он выберется?

— Уверен. Палермо его и из петли вытащит. Впрочем, вот в этом я не уверен.

— Зачем Палермо это надо?

— Ну, они вроде как друзья. А Палермо такой тип, что нам его не столкнуть.

— Понимаю, — сказал я и встал. Спенглер посмотрел на меня искоса блестящими глазами. — Что с девушкой?

— Молчит. Ничего не можем с ней сделать, а пробовали по-всякому. Не бить же ее. Все-таки мундир не позволяет.

— А она ведь блондинка, высокая, — сказал я. — Не первой свежести, но высокая блондинка. Хотя и всего одна. Но я думаю, мистер Палермо не будет возражать.

— Черт, я об этом не подумал, — сказал Бриз. Он повертел эту мысль в голове и отверг ее. — Нет, Марлоу, не подходит. Та была выше классом.

— Помыть ее, дать протрезветься — и она может показаться совсем другой, — сказал я. — Класс — такая штука, которая быстро растворяется в алкоголе. Это все, что вы от меня хотели?

— Кажется, все, — сказал Бриз. Он поднял сигару и ткнул ею в мою сторону: — Я бы не прочь послушать вашу историю, но в этих обстоятельствах у меня уже нет абсолютного права на это.

— Это страшно любезно с вашей стороны, Бриз, — ответил я. — И с вашей тоже, Спенглер. Большого вам счастья обоим.

Они проводили меня глазами, слегка открыв рты.

Я выкатился в большой мраморный вестибюль, вышел на улицу и вывел свою машину со стоянки полицейских патрулей.

24

За исключением письменного стола, нескольких икон по стенам и большого распятья из слоновой кости и эбонита, все в комнате мистера Палермо напоминало гостиную времен королевы Виктории. Изогнутая подковой банкетка и кресла красного дерева, на каминной полке старинные часы, другие — напольные, времен наших дедов — тикают в углу. На овальном столике с мраморной крышкой и изящно изогнутыми ножками восковые цветы под стеклянным колпаком. На полу толстый ковер. Там был даже застекленный шкаф для безделушек, и в нем полно тонких фарфоровых чашечек, стеклянных и фаянсовых статуэток, мелочей из слоновой кости и черного дерева и тому подобного хлама.

На окнах были плотные шторы, но комната выходила на юг, и в ней было много света. Между шторами был виден клочок пустой улицы и окна квартиры, где был убит Джордж Ансон Филипс.

Высокий итальянец с темным лицом и красивой шапкой седых волос прочел мою карточку и сказал:

— Через двенадцать минут у меня будет работа. Что вам нужно, мистер Марлоу?

— Вчера в доме напротив убили человека. Тело нашел я. Он был моим другом.

Его холодные черные глаза оглядели меня с ног до головы:

— Люку вы сказали другое.

— Кто такой Люк?

— Мой администратор.

— Я мало разговариваю с незнакомыми людьми.

— Это хорошо. Но со мной вы разговариваете, а?

— Вы — другое дело, вы серьезный человек. С вами я могу говорить. Вы видели меня вчера. И описали меня полиции. Очень точно, как они говорят.

— Да. Я многое вижу, — сказал он без эмоций.

— Вы видели, как вчера из дома вышла высокая женщина со светлыми волосами.

Он изучающе смотрел на меня.

— Не вчера. Это было два или три дня назад. Я сказал полиции, что вчера. — Он пошевелил длинными темными пальцами. — Ох уж мне эта полиция.

— А вчера в доме вы не видели незнакомых людей, мистер Палермо?

— Там есть задняя дверь, — сказал он. — Со второго этажа можно выйти по черной лестнице. — Он посмотрел на свои часы.

— Значит, ничего не видели, — сказал я. — Вы сегодня встречались с Хенчем.

Он поднял глаза и лениво обшарил ими мое лицо.

— Это вам в полиции сказали?

— Мне сказали, что вы заставили Хенча признаться. Сказали, что он ваш друг. Насколько близкий друг, они, конечно, не знают.

— Хенч сделал признание? — На его лице вдруг появилась улыбка.

— Только Хенч никого не убивал, — сказал я.

— Нет?

— Нет.

— Это интересно. Продолжайте, мистер Марлоу.

— Все это признание — чистая ложь. Вы заставили его признаться по каким-то важным для вас причинам.

Он встал, подошел к двери и позвал:

— Тони. — И сел опять.

В комнату вошел невысокий, крепкий на вид итальянец, посмотрел на меня и сел на жесткий стул у стены.