Эд Макбейн - Златовласка

– Что же нам теперь делать?

– Не знаю, Мэттью. Так что мы будем делать?

– Не знаю.

– А когда ты будешь знать?

– Мне нужно время, чтобы…

– А у меня нет времени! – перебила она и бросила трубку. Послышался щелчок, а затем молчание. Я снова набрал ее номер. Раздались гудки. Я решил подождать, но вдруг испугался, что оставшиеся таблетки…

– Алло?

– Эгги, только не бросай трубку.

– Чего тебе, Мэттью?

– Когда я смогу с тобой увидеться?

– Зачем?

– Нам нужно поговорить.

– Неужели?

– Ты знаешь это так же, как и я.

– Не уверена.

– Эгги, ради всего святого…

– Решай, – сказала она. – Позвони мне, когда решишь наконец, что собираешься делать дальше.

– Не вешай трубку, Эгги.

– Именно это я и хочу сделать, – отрезала она.

– Эгги…

Гудки оборвали меня на полуслове.

Я повесил трубку на рычаг и уставился на телефон, размышляя о том, сколько же часов мы с Эгги проговорили по телефону в прошлом году. Тайные звонки из конторы, звонки из телефонных будок – как теперь обходиться без них? «Позвони мне, когда решишь…» Я поднял трубку и снова опустил. Потом встал из-за стола и начал мерить шагами кабинет.

Сегодня утром многое нужно было сделать, причем именно мне. Майкл. Я должен повидаться с Майклом. Я хотел поговорить с ним о письме, которое он написал сестре, да и о телефонном звонке своей матери тоже. После того, как он сказал, что не хочет вмешиваться в это дело: «В общем, мама, так: я не хочу говорить с папой об этих чертовых алиментах». Джоанна называла меня «папа» или «папочка», а как, интересно, Карин называла своего отца? Правильно, «папа»: «Факт номер один – у папы есть другая женщина…» Правда, дочка отцу не позвонила, все любящие звонки для мамы, наплевать ей на папу, у которого теперь другая женщина. Позвонила маме в субботу утром, хотела перезвонить ей сегодня утром, потому что самолет… «Я пыталась дозвониться ей прошлой ночью из Нью-Йорка, но ее не было дома».

Карин говорила о воскресной ночи. Воскресная ночь! Предполагалось, что в эту ночь Бетти Парчейз сидела дома и смотрела телевизор.

«Я пыталась дозвониться ей прошлой ночью из Нью-Йорка, но ее не было дома».

И тут до меня наконец дошло.

Когда она в конце концов подошла к двери, поверх ночной рубашки у нее был накинут халат. В течение нескольких минут я названивал в дверь, а потом барабанил кулаком. Наконец она открыла дверь и уставилась на меня, часто моргая от солнечного света. На ее заспанном лице не было никакой косметики.

– Извини, что беспокою, – сказал я, – но у меня к тебе несколько вопросов.

– Сколько времени? – спросила она.

– Девять тридцать.

– Приходи позже, – сказала она и начала было прикрывать дверь.

– Нет, Бетти. Сейчас, – решительно проговорил я.

Она раздраженно вздохнула, повернулась и вошла в дом. Я последовал за ней в гостиную, обставленную в современном стиле – всюду никель и хром. Над камином висела абстрактная картина, выдержанная в красно-оранжевых тонах: сплошь углы и полосы. Двери на другом конце комнаты были закрыты. Напротив камина за раздвижными стеклянными дверями была терраса, выходившая на море.

– Бетти, – обратился я к ней, – где ты была ночью в воскресенье?

– Здесь.

– Нет.

– Я была здесь, – спокойно сказала она. – Всю ночь напролет смотрела телевизор.

– Со скольких до скольких?

– Всю ночь.

– Нет, – возразил я и покачал головой.

– Что такое, Мэтт? Я ведь уже рассказывала полиции…

– Тебя здесь не было, Бетти. Тебе из Нью-Йорка пыталась дозвониться твоя дочь. Ей никто не ответил. Где ты была?

– Если у полиции возникли…

– Наплевать на полицию! Твой сын сидит в тюрьме, он сознался в убийстве, но у меня много сомнений. Я хочу знать, где ты была в воскресенье ночью. Это ты звонила Майклу на катер?

– Нет. Звонила ему? О чем ты говоришь?

– Ты просила его о встрече в доме Джейми? Ты была в доме Джейми в воскресенье ночью? Где ты была, Бетти?!

– Здесь, – ответила она. У нее начали дрожать губы. Она стиснула руки.

– Ладно, – сказал я, – как хочешь. Я собираюсь сообщить Юренбергу, что ты ему лжешь. Расскажу, что в воскресенье ночью тебе пыталась дозвониться твоя дочь, но так и не смогла. Пусть выяснит, где же, черт возьми, ты была, потому что, возможно, в доме у Джейми, убивая…

– Она была со мной!

Я резко обернулся. На другом конце комнаты одна из дверей была открыта. В проеме стояла женщина лет сорока – высокая, широкоплечая, рыжеволосая. Лицо усеяно веснушками, руки сложены под пышной грудью, короткая ночная рубашка едва прикрывает мощные бедра.

Бетти поднялась и протянула руки, как бы пытаясь запихнуть эту женщину обратно в проем.

– Джеки, пожалуйста! – умоляюще проговорила она. – Пожалуйста, как же! – грубо отрезала Джеки. – Ты что, не понимаешь, что он хочет повесить на тебя это преступление?!

– Пожалуйста… – беспомощно повторила Бетти.

– Со мной она была, мистер. Она подцепила меня в баре на Набережной Люси. Потом мы отправились ко мне. И провели вместе всю ночь.

Само собой воскресло в памяти все то, что рассказал Джейми о первых годах своего брака. Мне вспомнилось, что не далее как вчера сама Бетти жаловалась на то, что в этом городе, полном вдов и разведенных, трудно найти подходящего мужчину. Пришло в голову, что она не раз и не два говорила о защите своей репутации и своей неустроенной личной жизни. И вдруг стало ясно как день, что она скорее солгала бы полиции о своем местопребывании в воскресенье ночью, чем призналась в том, что провела ее с женщиной, которую подцепила в баре.

– Ладно, – сказал я. – Извини.

– А теперь уматывай отсюда, – распорядилась Джеки.

Майкл сидел в той же камере в конце коридора. На часах было пол-одиннадцатого. В семь часов ему принесли завтрак, а теперь он ждал, когда его переведут в городскую тюрьму. Десять минут назад я позвонил Юренбергу, и он велел мне поторопиться, если я хочу переговорить с ним, прежде чем он будет переведен. При виде меня Майкл особой радости не выказал.

– Твоя сестра в городе, – сообщил я. – Я разговаривал с ней прошлой ночью.

– Хорошо, – отозвался он и кивнул.

– Она вручила мне письмо, которое ты написал ей. Я собираюсь показать его полиции.

– Зачем она это сделала?

– Она хочет помочь тебе.

– Она может помочь, только если не будет лезть, куда ее не просят.

– У меня несколько вопросов к тебе, Майкл.

– Я не буду отвечать ни на какие вопросы. Кстати, почему вас впустили? Сколько им можно говорить…

– В своем письме ты…

– Господи!

– В своем письме ты не похож на человека, обдумывающего убийство.

– Мне плевать, на кого я похож в этом самом письме!

– Ты напоминал своей сестре, что приближается день рождения Морин. Ты просил ее прислать открытку. Помнишь?

– Да, помню.

– Если бы ты собирался убить Морин…

– Ничего я не собирался.

– Значит, это было непреднамеренно, так?

– Да. Я уже рассказывал. Почему бы вам не прослушать запись? Там все записано. Так какого же черта вам еще нужно?

– Мне нужно знать причину.

– Я не знаю.

– Расскажи, о чем вы с Морин говорили по телефону.

– Я уже рассказывал. Она сказала, что напугана, и попросила приехать.

– Чего она боялась?

– Она не сказала.

– Просто сообщила, что напугана?

– Да.

– Но не сказала, чего боится?

– Она сказала, будто не знает, как ей быть.

– Насчет чего? Майкл, ты только повторяешь…

– Проклятье, это именно то, что она тогда сказала. Точно.

– И ты даже не поинтересовался, в чем причина? Человек говорит: «Я не знаю, что мне делать…»

– Это правда. Я не спросил у нее.

– Даже не полюбопытствовал?

– Нет.

– Но отправился к ней домой?

– Это прекрасно известно.

– Зачем?

– Потому что она была напугана.

– И не знала, что ей делать?

– Вот именно.

– Но и позже она не сказала тебе, чего боялась?..

– Послушайте, вы что – хотите поймать меня? – внезапно окрысился он.

– Поймать тебя?

– Вы плохо слышите?

– Как это «поймать»?

– Да ладно.

– Никто не собирается ловить, Майкл…

– Хорошо.

– …поверь мне.

– Ладно, тогда почему бы вам не отправиться отсюда, а? Я больше не желаю говорить о Морин, ясно?

– Зачем ты попросил свою сестру отправить Морин открытку?

– Я только что сказал вам, что не желаю больше…

– Ты тоже хотел отправить ей открытку?

– Нет. Я хотел купить ей что-нибудь.

– Что именно?

– Какое это имеет значение? – спросил он. – Ведь он мертва.

– Майкл… когда ты той ночью пришел к ней в дом, о чем у вас был разговор?

– Не помню.

– Вы зашли на кухню, уселись за кухонным столом… Так, по-моему, ты рассказывал?

– Да, верно.

– О чем вы тогда разговаривали, вспомни?

– Не знаю.

– Вы говорили о твоем возвращении в колледж?

– Да. Точно, мы обсуждали возвращение в колледж. И алименты. Прекращение отцом выплаты алиментов.

У него была своеобразная манера ухватиться за предложение и повернуть его по своему усмотрению. Только что он не мог припомнить, о чем они с Морин разговаривали. Но как только я предложил приемлемую для разговора тему, он тут же за нее ухватился и готов был расширить и углубить ее. Задай я подобный вопрос своему клиенту в зале суда, адвокат противной стороны тут же вскочил бы и протестовал на том основании, что я, мол, подсказываю свидетелю. Я решил быть с ним более осторожным.

– Как долго вы разговаривали, Майкл?

– Ну… допоздна. У меня нет часов.

– Тогда как же ты определил, что уже поздно?