В дни тяжелых утрат каждый человек в этом мире задается вопросами: «Все ли я сделал? Был ли я достаточно добр?» Он, который поставил перед собой почти недосягаемый идеал, делал то же самое. Уныние прошло. Оно должно было пройти.

Но лето сменилось осенью, а осень зимой, прежде чем он оправился от болезни и апатии, которая за ней последовала.

Потом, как раз накануне Рождества, он воспрял духом.

Его перепиской — он получал в среднем шестьдесят писем в день, и большинством из них занимался сам — во время болезни управлял секретарь. Но если Альфред Вуд находил среди писем что-то такое, что, по его мнению, могло бы представлять интерес, он отсортировывал это и оставлял на письменном столе в кабинете.

Однажды вечером Конан Дойлу среди других попался конверт с газетными вырезками о криминальной истории трехлетней давности. От нечего делать он стал читать вырезки. Случай был таинственным, сенсационным, с причудливыми поворотами, как и его собственные детективные рассказы. Но не это привлекло и удерживало его внимание. Присланные ему вырезки были мольбой о помощи человека, который оказался глубоко втянутым в это дело.

Если утверждения этого человека соответствовали истине, — а ему казалось, что они были правдоподобны, — дело требовало дальнейшего расследования. Оно требовало глубокого расследования для того, чтобы устранить вопиющую несправедливость.

Теперь проследим за подробностями этой детективной истории трехлетней давности по мере того, как будет раскрываться каждая деталь. Потому что он занялся расследованием криминальной загадки из реальной жизни.

Глава 15

ТАЙНА ГРЕЙТ-УИРЛИ

В графстве Стаффордшир, от предприятий керамической промышленности на севере до участков горных разработок на юге, в то туманное августовское утро люди собирались на работу. Деревня Грейт-Уирли, находившаяся менее чем в двадцати милях от Бирмингема, располагалась в районе, который был отчасти сельскохозяйственным и отчасти горнодобывающим. Угольные копи Грейт-Уирли, на которой утренняя смена начинала работу в шесть утра, находились на некотором расстоянии от деревни среди полей, куч шлака и свалок отработанного угля.

Прошедшая ночь была ненастной, с дождем и порывистым ветром, которые начались за полчаса до полуночи и продолжались до рассвета. Земля вокруг копей была вязкой смесью желтовато-красной глины и песка. Молодой шахтер по имени Генри Гарретт, идя на работу в 6.20 утра, вдруг обнаружил то, что произошло ночью. В луже крови, все еще живая, лежала принадлежавшая шахте пони. Ее брюхо было распорото каким-то очень острым предметом. Внутренности вынуты не были; порез, хотя и очень острый, не проник слишком глубоко. Пони совершала слабые движения, а из раны струилась кровь.

«Крови было довольно много», — рассказывал юный Генри Гарретт.

Он позвал на помощь. На крик сбежались толпы шахтеров. Приехала полиция. Двадцать констеблей и людей в штатском, собранные со всех округов, патрулировали эти места всю ночь, как они уже делали это на протяжении какого-то времени каждую ночь. Это был уже восьмой за последние шесть месяцев случай нанесения увечья животному.

В период с февраля по август 1903 года от рук какого-то маньяка, который казался неуловимым, гибли лошади, коровы и овцы. В это же время в полицию поступал поток издевательских писем, подписанных фальшивыми и вымышленными именами. На самом же важном из них, с которым мы здесь будем иметь дело, стояла «подпись» некоего парня из Грамматической школы Уолсалла, находившейся в шести милях от Грейт-Уирли; а этот мальчик, как было доказано со всех сторон, не имел к письмам абсолютно никакого отношения.

Читать анонимные письма было делом не из приятных. Они напоминали пляски какого-то маниакального паяца. В первом письме его автор несколько раз упоминал море; он с дьявольским удовольствием причмокивал губами, смакуя подробности очередной жестокости. Он заявлял, что был участником банды, беспочвенно обвинял в соучастии других людей, рассказывал о том, с каким удовольствием они распарывали животы скотине! Вот одно из описаний: «У него орлиные глаза, слух острый, как бритва, он быстроног, как лис, бесшумен, он подползает на всех четырех к бедным зверям…» И дальше фыркал: «Веселые времена начнутся в Уирли в ноябре, когда они примутся за маленьких девчонок, до марта они, как лошадей, забьют двадцать девчонок».

Эта последняя угроза добавила ужаса в кипящую гневом общину. А потом, утром 18 августа, в поле была найдена умирающая лошадка. Кто-то это сделал опять, несмотря на то что район патрулировали двадцать бдительных полицейских, причем трое из них наблюдали за полем.

Все было так, как будто в этой сельской местности объявился Джек-потрошитель, который владел искусством обращения с животными, прежде чем вспарывать им брюхо. Инспектор полиции графства Стаффордшир Кэмпбелл осмотрел лошадь и принял решение.

Инспектор Кэмпбелл, как и все его коллеги вплоть до главного констебля, совершенно искренне считал, что знает, чья тут вина. Он полагал, что знал это давно. На расстоянии полмили от поля, за проходившей поверху железнодорожной веткой Лондон — Норт-Уэстерн, находился дом священника Грейт-Уирли. Захватив нескольких своих людей, инспектор Кэмпбелл туда отправился. Если найдутся какие-либо свидетельства, он собирался арестовать сына викария.

Его преподобие Шапуржи Эдалжи, который был викарием прихода на протяжении почти тридцати лет, был парсом. Это означает, что он происходил из индийской секты; в просторечии он слыл чернокожим, а потому — личностью чужестранной и темной. Как могло случиться, что парс стал пастором Англиканской церкви? Этого никто не знал. Но преподобный Шапуржи Эдалжи женился на англичанке, мисс Шарлотт Стоунмэн, и старшим из их троих детей был двадцатисемилетний Джордж Эдалжи.

Темнокожий, с глазами навыкате, Джордж Эдалжи имел адвокатскую практику в Бирмингеме. Каждое утро он отправлялся туда в свой офис поездом, который отходил в 7.20, и каждый вечер возвращался в половине седьмого. Джордж Эдалжи рос маленьким и хрупким, нервным и замкнутым, но был блестящим студентом. В колледже Мейсона, а позднее в Бирмингемском университете он с отличием сдал выпускные экзамены. У него были награды Юридического общества, он написал хорошо известный учебник по железнодорожному праву. Сами его добродетели заставляли мещан считать этого молодого чернокожего с глазами домового намного более ужасным, чем его отец.

«Он странный, — тихо говорили о нем. — Не пьет, не курит. Едва тебя замечает, даже когда в упор смотрит. А что было в последний раз?»

Именно из-за этого «последнего раза» пошли все слухи.

За несколько лет до этого, между 1892-м и концом 1895 года, начиная с того времени, когда Джордж учился в школе Руджли, пошел поток анонимных писем и отвратительных мистификаций. Некоторые из таких посланий были отправлены посторонним людям, одно из них — директору Грамматической школы в Уолсалле. Но больше всего гонениям подвергся преподобный Шапуржи Эдалжи. Письма с проклятиями в адрес его жены, дочери и в особенности старшего сына подбрасывали под дверь или через окна в дом священника. Викария также изводили злыми шутками.

В газетах помещались фальшивые объявления, подписанные его именем. Другим священникам, также от его имени, рассылались открытки. Один священник, живший в далеком Эссексе, с удивлением получил от «Ш. Эдалжи» следующее послание:

«Если ты не извинишься немедленно телеграммой за оскорбительные намеки в своих проповедях, касающиеся моей непорочности, я уличу тебя в супружеской измене и изнасиловании».

Подобного рода послания могли казаться просто смешными. Но человеку, получившему анонимные злобные письма, обычно не до смеха. Под покровом темноты кто-то забросал лужайку дома Эдалжи старыми ложками и ножами, содержимым мусорных баков. Однажды на ступенях его дома был оставлен большой ключ, украденный в Грамматической школе. Эти злобные забавы продолжались на протяжении трех с лишним лет.

Но главный констебль Стаффордшира капитан Джордж Александер Энсон сохранял хладнокровие. Капитан Энсон был одним из тех, кто считал чернокожих хуже животных. Капитан Энсон полагал, что преступником был не кто иной, как молодой Джордж Эдалжи, который будто бы подвергал травле свою собственную семью. Викарий протестовал против таких утверждений, называя их явным абсурдом, потому что письма подбрасывались под дверь тогда, когда Джордж (как это своими глазами видели его отец и мать) находился дома. Главный констебль оставался непреклонен. В отношении оставленного на ступенях ключа он писал: «Могу сразу сказать, что не поверю никаким утверждениям о неведении, которые может представить ваш сын о ключе». Позднее капитан Энсон заявил, что надеется добиться для преступника «каторжного наказания». Но мистическое шутовство продолжалось.

В конце декабря 1895 года гонения внезапно прекратились. В одной из газет Блэкпула появилось последнее фальшивое объявление за подписью Ш. Эдалжи. А потом на Грейт-Уирли опустилась спокойная тишина, и она беспрерывно продолжалась семь лет, до 1903 года.

Потом кто-то начал вспарывать животы лошадям и домашнему скоту. Каждому животному наносилась длинная неглубокая рана, из которой струей вытекала кровь, но не проникала настолько глубоко, чтобы пронзить внутренности. Кто нападал на скот?

«Джордж Эдалжи», — полагали власти. В местность нахлынула специальная полиция. Капитан Энсон распорядился установить наблюдение за домом священника и наблюдать, выходит ли кто-нибудь из него по ночам. Так они и делали, перед тем как хлынул новый поток анонимных писем, одно из которых мы уже цитировали: «У него орлиные глаза, слух острый, как бритва…» Наконец, в этих письмах Джордж Эдалжи неоднократно обвинялся в том, что он возглавляет банду, которая режет скот.

Кто, по мнению главного констебля, писал эти письма?