Он не знал ответа. Не мог он больше и спорить. Но он дошел до понимания этого тем вечером в январе 1906 года, когда Иннес сказал ему о том, что его карьера в дальнейшем должна быть скорее политической, нежели литературной.

«Ни то ни другое. Религия».

Почему он высказал такое бессмысленное замечание? Может быть, потому, решил он, что устал. На следующее утро под снегом с дождем они с Иннесом пошли посмотреть, как идут к урнам избиратели. В приграничных городах вновь победили радикалы. Он был скорее подавлен, чем удивлен тем, что господин Томас Шоу победил его 3133 голосами против 2444.

Но он с нетерпением ждал лета, а оно, казалось, так долго не приходило. В июльском номере «Странда» появилась первая часть его нового романа «Сэр Найджел».

«Сэр Найджел» для него был чем-то намного большим, нежели просто «новым романом». Это была книга. Это была мечта. Это была попытка развенчать превратное представление о нем как прежде всего об авторе Шерлока Холмса и определить свое место писателя в подлинной перспективе. Вместе с «Сэром Найджелом», который составил пару с «Белым отрядом», Артур возвращался к теме рыцарства с ее копьями и вымпелами.

Он приступил к работе над книгой в начале 1904 года, заново изучая эпоху и накапливая исписанные ровным почерком записные книжки. Летом 1905 года начал писать. Писал с неистовой быстротой и закончил под занавес 1905 года — как раз накануне поездки для участия в выборах на север, в приграничные города, и когда Эдинбургский университет присудил ему степень доктора права. Открытка, которую он послал Мадам, показывает его умонастроения.

«Сэр Найджел», — коротко сообщал он, — Божьей милостью закончен. 132 000 слов. Это моя абсолютная вершина!» Перед глазами возникает его ликующий вид, с которым поздним вечером он отправлял открытку матери.

Роман, который вышел книгой только в декабре 1906 года, отражает события как бы в обратной последовательности. С точки зрения хронологии его действие предшествует тому, что описывается в «Белом отряде». Мы видим Найджела Лоринга мальчиком, происходящим из древнего, но бедного, как библейский Лазарь, рода: он горит желанием вершить великие дела, но у него даже нет доспехов. Он исполнен чувства упрямой гордости, но живет в доме рода, земля которого разворована, а его единственной собеседницей является полная достоинства бабушка, госпожа Эрминтруд.

Это одна из причин, объясняющих, почему эта книга была столь близка сердцу автора. Юный Найджел Лоринг, сидя с госпожой Эрминтруд у камина, учится у нее геральдике, познает, что такое рыцарство. Из этих познаний и проистекают его убеждения и надежды. Символически, если не в действительности, Найджелом Лорингом был сам автор, а госпожой Эрминтруд — Мадам.

У нас, видевших Мадам близко, первоначально может возникнуть искушение улыбнуться при этом. Мы видели нравы Мадам, ее раздражительные вспышки — ее ирландскую сущность. Но если отбросить эту сущность, из-за нее, как из-за завесы, появляется суровая пожилая леди, сочетающая в себе практичность и идеализм, обостренное чувство генеалогии, которая написала сыну: «Рука Конана тверда, а копье — остро». Точно так же поступила бы госпожа Эрминтруд. Та же символическая нить проходит сквозь подвиги Найджела Лоринга, который добивается славы и клянется совершить три великих подвига, чтобы завоевать сердце своей дамы. Прошло семнадцать лет после того, как автор описал дни Эдуарда III. Он приобрел искусство мастера, воспитал в себе вкус: описания морской схватки в Ла-Манше, осады замка Батчер, натиска в битве при Пуатье не меркнут при сравнении с «Белым отрядом».

Тем не менее, когда «Сэр Найджел» вышел в свет, автора постигло горькое разочарование.

Здесь, однако, надо понять, в чем заключалось это разочарование. Некоторые комментаторы были введены в заблуждение заявлением, сделанным им много лет спустя в своей автобиографии: «Он не привлек особого внимания критиков и публики». Из этого начали строить различные детские догадки, включая утверждения о том, что у публики изменились вкусы, что исторические романы стали невостребованны.

Беда подобных утверждений заключается в том, что они не соответствуют истине. В одном из его альбомов, названном «Отклики на «Сэра Найджела», мы находим шестьдесят пять страниц хвалебных материалов печати. Имеющиеся цифры продаж свидетельствуют о том, что в рождественский сезон роман был бестселлером.

«Весь вчерашний вечер, — писал из Бэруоша, графство Суссекс, Редьярд Киплинг, — я провел за чтением «Сэра Найджела» и проглотил его в один присест. Я прочел его от корки до корки, а когда закончил, мне хотелось читать еще». Неправильное толкование ретроспективного замечания Конан Дойла проистекает скорее из того, что он имел в виду, а не из того, что сказал.

Он надеялся и мечтал, что эта книга наряду с «Белым отрядом» будет считаться шедевром, лучшим образцом его творчества. Он со страстью ждал признаний типа: «Эта книга — живая история, она воспроизводит средневековые времена во всем их готическом великолепии». И в целом ряде обзоров, появившихся, в частности, в журналах «Спектейтор» и «Атенеум», так и писали. Но во многих случаях к книге отнеслись точно так же, как и к «Белому отряду». Раздавались восклицания: «Какие превосходные приключенческие небылицы!» Он знал о том, что проявлять раздражение и злость с его стороны могло оказаться неблагодарным.

В самом деле, вся критика, адресованная ему в связи с «Сэром Найджелом», была направлена как раз против того, что он и задумывал. Некоторые говорили, что он чересчур заботился о том, чтобы быть точным. Он упивался описанием красок, атмосферы и фона событий. Лишь время от времени отвлекался на описание военных действий только для того, чтобы объяснить, из-за чего они происходили.

Но ведь вся красота исторического романа состоит в красках, атмосфере и фоне. Лиши этих качеств, скажем, «Историю Генри Эсмонда» или «Собор Парижской Богоматери», и уничтожишь все чувства, которые они вызывают. Действительная причина этой странной критики крылась глубже. «Белый отряд», который поначалу воспринимался лишь как красивая небылица, теперь мог быть признан одним из величайших исторических романов. Но это было в прошлом. Нельзя делать этого во второй раз, даже если ты написал намного лучшую книгу, чем «Белый отряд».

Однако появление «Сэра Найджела» было еще впереди, а весной он занялся серией рассказов-бесед под названием «Через магическую дверь» для журнала «Касселз мэгэзин». Она вызывала воспоминания о далеких днях в Саутси, о давних увлечениях, о потрепанных книгах в старом разваливавшемся шкафу. И тогда, в то жаркое лето 1906 года, пришла беда.

Умирала Туи.

И хотя это представлялось неизбежным на протяжении тринадцати лет с тех пор, как доктор Далтон отпустил ей на жизнь всего несколько месяцев. Это продолжалось так долго, что сам факт — и его полное осознание — стал для них шоком. Луиза Конан Дойл, самый неунывающий и бескорыстный человек из всех, кого когда-либо знали ее муж и семья, казалась лишь немного более слабой, чем обычно — ничего более. Первые признаки муж заметил однажды ночью в середине июня, когда Туи немного бредила. На следующее утро прибыли специалисты из Лондона.

Модель железной дороги стояла без движения. Было тихо на стрельбище. У Иннеса Дойла, который тогда учился в Штабном колледже в Бедфорде, долгое время хранилась небольшая пачка писем и открыток, которые ему присылал брат в тот месяц, когда хрупкой Туи становилось то лучше, то хуже. Это были только короткие сообщения, не больше одной-двух строк. Поначалу они были полны надежд. «Т. держится хорошо», «Туи лучше», «Лучше; поднималась к чаю; надеюсь на лучшее».

А 30 июня:

«Остались, возможно, дни, а может, недели, но конец теперь кажется неотвратимым. У нее ничего не болит, она спокойна и все воспринимает с обычной для нее доброй и мягкой невозмутимостью. Сознание вяло, но проясняется временами, она с интересом слушала письма о свадьбе Клер, которые я ей читал».

Конец был недалек. За один день пришло еще две открытки. В утренней говорилось: «Примерно то же самое». А в вечерней: «Не слишком хорошо — угасает». У ее постели дежурил господин Хокинс, который жил в Хиндхеде неподалеку, в «Коттедже». Там же находился муж Туи, державший ее слабую руку. 5 июля в печати появилось короткое сообщение:

«Леди. Конан Дойл, жена писателя сэра Артура Конан Дойла, скончалась вчера в три часа утра в «Андершо» в Хиндхеде. Покойная, сорока девяти лет, на протяжении нескольких лет страдала слабым здоровьем. Она была младшей дочерью господина Дж. Хокинса из Минстеруорта, графство Глостер, и вышла замуж в 1885 году».

На тот момент это был самый мрачный день в жизни ее мужа. Хотя и не влюбленный в Туи, он был привязан к ней больше, чем к кому-либо другому; сказать это — значит сказать много. Все было так, будто в тот год каждое происшествие обращало его разум к давно ушедшим временам. Все происшествия, будто сговорившись, напоминали ему о борьбе и бедности в Саутси; о Туи, такой веселой и преданной в те времена, какой она и оставалась на протяжении тринадцати лет болезни. В маленькой пачке писем, которые хранились у Иннеса, было последнее послание, написанное после похорон, окаймленное черным и говорящее само за себя.

«Спасибо тебе, старичок, за твое искреннее сочувствие, которое сильно меня поддерживало. Сейчас иду к ней с цветами».

Туи похоронили в Хиндхеде и на могиле установили мраморный крест. Его собственное состояние можно описать рассказом о том, что происходило в последующие месяцы. Он, который никогда ни на что не жаловался, ни на что, кроме зубной боли и несварения желудка, вдруг серьезно заболел. «Нет никаких симптомов, только слабость». Чарльз Гиббс, его советник по медицинским вопросам со времен Южной Африки, сделать ничего не мог. Подводили нервы. Опять началась бессонница, еще хуже, чем раньше. «Я старался, — писал он Мадам, — никогда не доставлять Туи неприятностей; уделить ей все внимание, оказать утешение, которого она только хотела. Удалось ли мне это? Думаю, да. Видит Бог, я надеюсь на это».