— О, не говори со мной! — рыдая, ответила жена. — Ты меня разорил, и этого достаточно!

Едва услышав эти слова, произнесенные тоном скорбным и суровым, мистер Манталини, который несомненно хорошо обдумал свою роль, отступил на несколько шагов, придал своему лицу выражение беспредельной душевной муки и опрометью выбежал из комнаты, а вскоре после этого услышали, как наверху, в туалетной комнате, с силой захлопнулась дверь.

— Мисс Никльби! — вскричала мадам Манталини, когда этот звук коснулся ее слуха. — Ради бога, скорее! Он покончит с собой! Я говорила с ним сурово, и он этого не перенесет! Альфред, мой ненаглядный Альфред!

С такими возгласами она бросилась наверх, а следом за ней Кэт, которая хотя и не вполне разделяла опасения нежной жены, была тем не менее слегка встревожена. Когда они быстро распахнули дверь туалетной комнаты их взорам предстал мистер Манталини с симметрично отвернутым воротничком сорочки, точивший столовый нож о ремень для правки бритв.

— Ах! — воскликнул мистер Манталини. — Помешали! — И столовый нож мгновенно исчез в кармане халата мистера Манталини, в то время как глаза мистера Манталини дико выкатились, а волосы, развевавшиеся в диком беспорядке, перепутались с бакенбардами.

— Альфред! — вскричала жена, обвивая его руками. — Я не то хотела сказать, не то!

— Разорил! — вскричал мистер Манталини. — Неужели я довел до разорения самое лучшее и чистое создание, какое когда-либо благословляло жизнь проклятого бродяги? Проклятье! Пустите меня!

В порыве безумия мистер Манталини снова полез за столовым ножом, а когда жена удержала его, схватив за руку, он сделал попытку размозжить себе голову о стену, хорошенько позаботившись о том, чтобы находиться от нее на расстоянии по крайней мере шести футов.

— Успокойся, мой ангел, — сказала мадам. — Никто в этом не виноват, это столько же моя вина, сколько и твоя. Мы еще поживем хорошо. Приди в себя, Альфред, приди в себя!

Мистер Манталини не считал удобным прийти в себя сразу, но, после того как несколько раз потребовал яду и попросил какую-нибудь леди или какого-нибудь джентльмена пустить ему пулю в лоб, более нежные чувства нахлынули на него, и он трогательно расплакался. В таком размягченном состоянии духа он отдал нож — от которого, сказать по правде, пожалуй, рад был избавиться, как от предмета неудобного и опасного для кармана халата, — и в конце концов позволил нежной спутнице жизни увести его.

По прошествии двух или трех часов молодым леди сообщили, что без их услуг будут обходиться вплоть до особого распоряжения, а по истечении двух дней фамилия Манталини появилась в списке банкротов. В то же утро мисс Никльби получила уведомление по почте, что в дальнейшем фирма будет значиться под фамилией мисс Нэг и что в ее помощи больше не нуждаются,известие, которое заставило миссис Никльби заявить, едва эта славная леди о нем узнала, что она все время этого ждала, и привести ряд никому неведомых случаев, когда она предсказывала именно такие последствия.

— И я повторяю, — заявила миссис Никльби (вряд ли нужно упоминать, что раньше она никогда этого не говорила), — я повторяю, Кэт, что ремесло портнихи или модистки-тот род занятий, за который тебе следовало бы браться в самую последнюю очередь. Я тебя не упрекаю, моя милая, но все-таки я должна сказать, что если бы ты посоветовалась с родной матерью…

— Хорошо, мама, хорошо, — кротко сказала Кэт. — А что бы вы мне теперь посоветовали?

— Что бы я посоветовала! — воскликнула миссис Никльби. — Ну, разве не очевидно, дорогая моя, что из всех занятий для молодой леди и при таких обстоятельствах, в каких находишься ты, быть компаньонкой у какой-нибудь приятной леди — самая подходящая должность, к которой ты прекрасно подготовлена благодаря твоему образованию, манерам, наружности и всему прочему? Разве ты никогда не слыхала, как твой бедный дорогой папа рассказывал об одной молодой леди, которая была дочерью одной старой леди, жившей в том самом пансионе, где жил когда-то он в бытность свою холостяком… Ах, как ее фамилия?.. Начинается на «Б», а кончается на «г». Не Уотерс ли это, или… нет, тоже не то! Но как бы ее там ни звали, разве ты не знаешь, что эта молодая леди поступила компаньонкой к замужней даме, которая вскоре после этого умерла, а она вышла замуж за ее мужа, и у нее родился прелестный мальчик, — и все это за полтора года?

Кэт прекрасно звала, что этот поток воспоминаний вызвав какими-то перспективами, реальными или воображаемыми, которые открыла ее мать на жизненной стезе компаньонки. Поэтому она очень терпеливо ждала, пока не были исчерпаны все воспоминания и анекдоты, имевшие и не имевшие отношения к делу, и, наконец, осмелилась полюбопытствовать, какое было сделано открытие. И тогда истина обнаружилась.

В то утро миссис Никльби взяла — в трактире, откуда приносили портер, вчерашнюю газету, отличавшуюся величайшей респектабельностью, и в этой вчерашней газете было помещено объявление, изложенное на самом чистом и грамматически безупречном английском языке, возвещавшее, что замужняя леди ищет в компаньонки молодую леди из хорошей семьи и что фамилию и адрес замужней леди можно узнать, обратившись в библиотеку в Вест-Энде, упомянутую в этом объявлении.

— И я скажу, что стоит попробовать! — воскликнула миссис Никльби, с торжеством откладывая газету. — Если у твоего дяди нет возражений.

Кэт была слишком обескуражена жестоким столкновением с жизнью и в сущности в тот момент слишком мало интересовалась тем, какая судьба ей уготована, чтобы приводить какие бы то ни было возражения.

Мистер Ральф Никльби не привел никаких, напротив — весьма одобрил эту мысль. Не выразил он и особого удивления по случаю внезапного банкротства мадам Манталини, да и странно было бы, если бы он его выразил, поскольку банкротство было подготовлено и подстроено главным образом им самим. Итак, не теряя времени, узнали фамилию и адрес, и мисс Никльби в то же утро отправилась со своей матушкой на поиски миссис Уититерли, Кэдоген-Плейс, Слоун-стрит.

Кэдоген-Плейс служит единственным легким мостиком, соединяющим две великие крайности, — связующим звеном между аристократическими тротуарами Бельгрев-сквера и варварством Челси. Кэдоген-Плейс вливается в Слоун-стрит, но сторонится ее; Обитатели Кэдоген-Плейс смотрят сверху вниз на Слоун-стрит и считают Бромтон вульгарным. Они притворяются людьми великосветскими и делают вид, будто не знают, где находится Нью-роуд. Нельзя сказать, чтобы они притязали быть на равной ноге с аристократами Бельгрев-сквера и Гровенор-Плейс, но по отношению к ним они занимают приблизительно то же положение, что незаконные дети знати, которые довольствуются тем, что хвастают своей родней, хотя она от них отрекается. Подражая по мере сил виду и манерам знатных особ, обитатели Кэдоген-Плейс принадлежат к среднему классу. Кэдоген-Плейс-проводник, передающий электрическую искру гордыни, рожденной происхождением и званием, населению других районов, — искру, ему не принадлежащую, но заимствованную из чужого источника: или же, подобно связке, соединяющей сиамских близнецов[47], он содержит частицу жизненной сущности обоих тел, но не принадлежит ни тому, ни другому.

В этом сомнительном районе проживала миссис Уититерли, и в дверь миссис Уититерли постучала дрожащей рукой Кэт Никльби. Дверь открыл дюжий лакей с головой, посыпанной мукой или мелом, а может быть выкрашенной (похоже на то, что напудренной она не была), и дюжий лакей, взяв визитную карточку, передал ее маленькому пажу — такому маленькому, что на нем не могли поместиться в должном порядке пуговицы, необходимые для костюма пажа, и поэтому они были пришиты в четыре ряда. Сей юный джентльмен понес карточку на подносе наверх, а в ожидании его возвращения Кэт и ее мать были проведены в столовую, довольно неопрятную и запущенную и так удобно устроенную, что она годилась для любых занятий, кроме принятия пищи.

Как полагается и согласно всем достоверным описаниям светской жизни, которые мы находим в книгах, миссис Уититерли надлежало быть в своем будуаре, но возможно, что в то время в будуаре брился мистер Уититерли. Как бы там ни было, несомненно одно: миссис Уититерли дала аудиенцию в гостиной, где было все, что требуется и что необходимо, включая занавески и обивку розового цвета — дабы придавать мягкий оттенок лицу миссис Уититерли, а также маленькую собачку — чтобы хватать посетителей за ноги для развлечения миссис Уититерли, и упомянутого выше пажа — чтобы подавать шоколад для услаждения миссис Уититерли.

У леди вид был нежный и томный, а лицо отличалось интересной бледностью; было что-то увядшее и в ней, и в мебели, и в самом доме. Она полулежала на диване в такой естественной позе, что ее можно было принять за актрису, совсем готовую для первой сцены в балете и ожидавшую только поднятия занавеса.

— Подайте стулья.

Паж подал.

— Выйдите, Альфонс.

Альфонс вышел; но если у какого-нибудь Альфонса было ясно написано на лице «Билл», то именно таким мальчуганом был этот паж.

— Увидев ваше объявление, я взяла на себя смелость зайти к вам, сударыня, — сказала Кэт после нескольких секунд неловкого молчания.

— Да, — отозвалась миссис Уититерли, — кто-то из моих людей поместил его в газете… Да.

— Я подумала, — скромно продолжала Кэт, — быть может, если вы еще не приняли окончательного решения, вы простите, что я вас потревожила своей просьбой…

— Да-а-а, — снова протянула миссис Уититерли.

— Если вы уже сделали выбор…

— Ах, боже мой, нет! — перебила леди. — Меня не так легко удовлетворить. Право, не знаю, что вам сказать. Вы еще никогда не занимали места компаньонки?

Миссис Никльби, нетерпеливо подстерегавшая удобный случай, ловко вмешалась, прежде чем Кэт успела ответить.

— У чужих людей никогда, сударыня, — сказала славная леди, — но моей компаньонкой она была в течение нескольких лет. Я — ее мать, сударыня.

— О! — сказала миссис Уититерли. — Я вас понимаю.