– Ну ладно. А кто вас шантажирует?

– Его фамилия Бастион, Джером К. Бастион.

– Он сейчас здесь?

– Да, где-то здесь, на острове.

– Где именно?

– Не знаю. Ни в одной из гостиниц такого нет. И в туристическом бюро про него не знают.

– А Селму вы не знаете?

– Никогда про него не слыхала.

– Как с вами связывается Бастион?

– Называет мне место встречи.

– По телефону?

– Да.

– И давно он здесь?

– Наверно, около месяца.

– А вы давно приехали?

– Пару месяцев назад.

– Когда вы с ним встречались в последний раз?

– Около двух недель назад.

– И что вы ему сказали?

– Я дала ему понять, что со мной можно вести переговоры и что если он отдаст мне все улики, то я могла бы заплатить ему – может быть, не так много, как он просит, но вполне приличную сумму.

– А у него есть улики?

– Он утверждает, что есть.

– И теперь шантажист пытается заполучить письма, которые вы писали Норме?

– Да.

– Стало быть, вы обещали Бастиону деньги?

– Я сказала, что постараюсь найти некоторую сумму.

– И после этого он оставил вас в покое?

– Он знает, что я ищу эти деньги.

– И вы намерены ему заплатить?

Она вызывающе посмотрела на меня и ответила:

– Если не смогу избавиться от него другим способом.

– Так вы отравили своего мужа или нет?

– Вы мне не верите?

– Я бы не хотел отвечать на этот вопрос. Отравили или нет?

– Нет.

Я помолчал, потом сказал:

– Обещайте мне одну вещь.

– Какую?

– Что вы не заплатите шантажисту ни цента.

– Вы считаете, так лучше?

– Да.

– Хорошо. Обещаю.

– И никому не скажете, что беседовали со мной.

– Хорошо.

Я пригубил виски и обвел глазами комнату. Мне почему-то показалось, что одна из картин, висевших на стене, не вписывается в общий стиль интерьера. Я подошел и сдвинул ее в сторону. В стене за картиной была просверлена аккуратная круглая дырочка величиной с серебряный доллар, в глубине которой безошибочно угадывалась сетчатая головка микрофона.

Я подал знак Мире и Норме. Они подошли и, толкая друг друга, стали заглядывать мне через плечо, вытягивая шеи.

Мира, у которой от изумления перехватило дыхание, чуть не потеряла равновесие и схватила меня за руку. Я поддержал ее за талию; действительно, у нее под халатом ничего надето не было.

Норма налегла на меня всем телом, оперлась рукой о мое плечо и ошарашенно прошептала:

– Дональд!

Очень аккуратно, стараясь не издать ни малейшего звука, я вернул картину на место и сказал:

– Ну вот. Такие-то дела.

– Но… но откуда он может идти? – прошептала Мира.

Я приложил палец к губам, потом довольно громко спросил:

– Мира, где здесь комната для мальчиков?

Она прыснула.

– Вот сюда.

Я нарочито громко хлопнул дверью и, притянув Миру поближе, прошептал ей на ухо:

– Разговаривайте о чем-нибудь без остановки – о путешествии Нормы или о чем угодно. Разговаривайте обо мне, разберите меня по косточкам, задайте мне жару. Вообще, болтайте без умолку. Я должен выяснить, подслушивают нас или только записывают.

Я, конечно, дал маху, как самый наивный, легкомысленный любитель! Нужно было осмотреть комнату раньше, до того, как девицы разговорились.

Наличие микрофона говорило о многом. Ясно, что теперь мы в ловушке. Если его установила гавайская полиция, сотрудничающая с полицией Денвера, то мы погибли: они уже сегодня выдадут ордер на арест Мириам Вудфорд, и Эдгар Ларсон может готовиться к триумфальному возвращению на материк.

Если микрофон – дело рук шантажистов, то мы теперь оказываемся в их власти, конечно, при одном условии – что запись попадет к ним.

Я вышел в холл по соседству с гостиной, пододвинул стул и стал искать провода. Они оказались запрятаны очень тщательно: по простенку поднимались к лепному карнизу, а дальше шли поверх этого карниза. Двигаясь вдоль проводов, я в конце концов нашел-таки магнитофон, запрятанный под половицами на маленьком крыльце заднего служебного входа.

Я отсоединил микрофон, выключил магнитофон и вытащил его на свет, чтобы получше рассмотреть. Это был специальный магнитофон с большими бобинами, какими пользуются в профессиональных студиях звукозаписи. В обычных любительских магнитофонах скорость записи в два раза меньше, чем в студиях; если не требуется высокое качество звучания, то скорость можно снизить вдвое, а в некоторых небольших аппаратах – даже в четыре раза.

Этот же магнитофон был низкоскоростной с большими бобинами; мощные элементы питания обеспечивали длительную работу. По моим прикидкам, одной бобины должно было хватать часов на шесть работы.

Теперь обе девушки буквально повисли на мне и смотрели, что я делаю. Я довольно быстро сообразил, как работает магнитофон, включил обратную перемотку, дошел до начала пленки и сказал:

– Мне нужно ее послушать, чтобы понять, какой вред она может нам нанести.

– Вы имеете в виду наш разговор? На ней записан весь разговор?

– Думаю, что да. Весь ваш разговор со мной и…

– И все, о чем мы говорили до этого вдвоем?

Я кивнул.

– О господи! – в ужасе воскликнула Норма Радклиф.

А Мириам Вудфорд рассмеялась:

– Да, это хороший способ узнать, о чем болтают девушки в отсутствие старших!

Я кивнул и добавил:

– Вот я как раз и собираюсь сейчас это узнать, – и понес магнитофон в ванную.

– Нет, Дональд! Я запрещаю! Вам нельзя! Вы…

До нее вдруг дошло, что, собственно, я собираюсь делать, и она рванулась, чтобы остановить меня. Но я успел захлопнуть дверь в ванную перед ее носом и запер ее.

Найдя розетку для электробритвы, я включил магнитофон в сеть, нажал кнопку воспроизведения и устроился поудобнее.

Сначала мне пришлось на высокой скорости прокрутить часть пленки, на которой ничего не было записано; потом, услышав писклявые голоса, обозначавшие начало разговора, я переключил магнитофон на обычную скорость.

Вскоре я дошел до того места, когда Норма «сбросила эту ужасную одежду» и они с Мирой уселись поговорить по душам.

Разговор получился захватывающий.

Между дверью ванной и полом оставалась узкая полоска света. Я то и дело замечал, как на эту полоску набегала тень: это значило, что подружки, или хотя бы одна из них, стоят за дверью и слушают.

Вся беседа прослушивалась ясно и четко. Это был великолепный магнитофон.

Через тридцать минут после начала разговора я уже успел узнать много нового. Я понял, насколько эти девушки дружны; услышал парочку веселых историй; узнал некоторые интимные подробности, касавшиеся их туалетов и других мелочей личной жизни.

Потом Норма рассказала Мириам обо мне, о том, как я был любезен и как ей помог. Мириам спросила, не может ли она меня где-нибудь найти. Норма ответила, что я остановился в отеле «Моана».

Затем я услышал, как кто-то крутит телефонный диск; это оказалась Мириам. Вернувшись от телефона, она сказала Норме:

– Он… Портье говорит, что видел, как он вышел на пляж в плавках.

– Ну что ж, действуй, – предложила Норма. – Надевай свой банановый купальник, иди на пляж, и пусть он на тебя потаращится.

– Думаешь, сработает? – спросила Мириам.

– А то как же! – с восхищением произнесла Норма. – Милая моя, такими бедрами можно разбередить любого твердокаменного святошу.

– Ты думаешь, он сможет мне помочь?

– Безусловно.

– А он захочет помогать?

– Он не псих, не слепой, и ему не сто два года, – уверенно ответила Норма. – Ты же много раз в этом убеждалась. Мне даже завидно.

– Могла бы и сама попробовать, – ответила Мириам. – Посмотри на себя!

– С телесами у меня все в порядке, – согласилась Норма, – но мне как-то не по себе этим пользоваться.

Дальше все шло в том же духе. Видимо, Мириам облачалась в свой купальник, и обсуждались такие анатомические подробности, от которых у меня невольно вспыхнули щеки.

– Дональд Лэм, немедленно выключите эту гадость, иначе я отлуплю вас так, что свои не узнают! – прокричала из-за двери Мириам каким-то сдавленным голосом.

Но я дослушал запись до того места, когда раздался стук закрываемой двери, означавший, что Мириам Вудфорд ушла на пляж меня кадрить. Тогда я выключил магнитофон и открыл дверь ванной.

Мириам сидела на кровати в смешанных чувствах – то ли смущаясь, то ли улыбаясь. А Норма уже готова была расхохотаться.

– Ну что, узнали? – спросила она.

– Узнал, – ответил я.

– Мало того, что вам стало известно, о чем говорят женщины между собой, – сказала она, – вы теперь знаете обо мне так много, словно я замужем за вами уже пять лет.

И они обе покатились со смеху.

– Смеяться-то особенно нечему, – заметил я. – Тот, кто установил этот микрофон, теперь…

– Знаю, знаю, – простонала Мириам. – Знаю, что нужно плакать. Но все равно это ужасно смешно. Только представить себе, как вы там сидите и слушаете всю эту чушь про себя и про то, как я собираюсь вас охмурять…

– И действительно, сработало, – признался я.

– Конечно, сработало! – воскликнула Норма. – Все как мы и планировали.

И снова взрыв смеха.

– Ну ладно. Скажите лучше, кто у вас здесь занимается хозяйством?

– Одна девушка, Мицуи. Полугавайка-полуяпонка.

– Как вы полагаете, не могла ли она…

Мириам покачала головой.

– Она совершенно незаметное существо. Ходит тут тихонько, словно мышонок, делает разные дела, меняет полотенца и все такое.

– Где она сейчас?

– Я послала ее в город кое-что купить.

– У нее здесь есть комната?

– Она у нас не ночует. Приходит около восьми часов утра и уходит примерно в восемь вечера.

– Она что-нибудь с собой носит? – спросил я.

– Сумку, – ответила Мириам. – У нее там униформа, она переодевается в ванной для прислуги.