Первое сообщение о смерти племянницы мистер Фэрли получил от своей сестры, мадам Фоско, но и в этом письме никаких дат не упоминали. Он дал свое согласие на предложение графини похоронить леди Глайд рядом с ее матерью на кладбище в Лиммеридже. Сам граф Фоско сопровождал гроб с останками леди Глайд в Кумберленд и присутствовал на похоронах, имевших место 30 июля. Похороны были очень многолюдными и пышными. За гробом в знак памяти и уважения шли все обитатели деревни и окрестностей. На следующий день надгробная надпись (как говорили — предварительно начертанная рукой родной тетки умершей леди), с одобрения главы семьи, то есть мистера Фэрли, была выгравирована на памятнике, стоявшем над могилой.

В день похорон и на следующий день граф Фоско был гостем в Лиммеридже, но мистер Фэрли не пожелал лично повидать его. Они обменялись письмами. Граф Фоско познакомил мистера Фэрли с подробностями болезни и смерти его племянницы. В его письме не было даты, не было также никаких новых фактов, кроме уже известных. Но в приписке к письму говорилось об одном весьма примечательном обстоятельстве. Дело касалось Анны Катерик.

Содержание приписки сводилось к следующему.

Сначала мистера Фэрли уведомляли о том, что Анну Катерик (о которой он мог подробно узнать от мисс Голкомб, когда та приедет в Лиммеридж) проследили и нашли по соседству с Блекуотер-Парком и вторично водворили в психиатрическую лечебницу, откуда она когда-то бежала.

Затем мистера Фэрли предупреждали, что душевная болезнь Анны Катерик обострилась, оттого что она долго пребывала на свободе без медицинской помощи, и что ее безумная ненависть и подозрительность к сэру Персивалю Глайду (и ранее бывшая одним из пунктов ее помешательства) приняла теперь новую форму. Несчастная женщина была теперь во власти новой мании, связанной с сэром Персивалем, — она выдавала себя за его покойную жену, очевидно для того, чтобы досадить ему и возвыситься в глазах окружавших ее больных и сиделок. По-видимому, эта затея пришла ей в голову после того, как она добилась тайного свидания с леди Глайд, во время которого она собственными глазами убедилась в необыкновенном сходстве, существовавшем между умершей леди и ею. Возможность вторичного ее побега из сумасшедшего дома была совершенно исключена, но, быть может, она собиралась надоедать родственникам покойной леди Глайд письмами — в этом случае мистера Фэрли заранее предупреждали, как относиться к этому.

Когда мисс Голкомб приехала в Лиммеридж, ей показали эту приписку. Также отдали ей и одежду, в которой леди Глайд уехала из Блекуотер-Парка, вместе с другими вещами, которые она привезла с собой в дом своей тетки. Мадам Фоско заботливо переслала их в Кумберленд.

Так обстояли дела, когда в начале сентября мисс Голкомб приехала в Лиммеридж.

Вскоре она опять слегла, болезнь ее повторилась, ослабевшие силы ее были подорваны тяжелым душевным состоянием, какой-то внутренней неуверенностью, от которой она теперь страдала. Через месяц, когда она поправилась, подозрения ее по поводу обстоятельств, при которых умерла ее сестра, отнюдь не рассеялись. За этот промежуток времени она не получала никаких известий от сэра Персиваля Глайда, но до нее доходили письма мадам Фоско. Та очень внимательно и любезно осведомлялась о ее здоровье от имени своего мужа и от своего. Вместо того чтобы отвечать на эти письма, мисс Голкомб наняла частного сыщика для наблюдения за домом в Сент-Джонз-Вуде и за его обитателями.

Но ничего сомнительного обнаружено не было. Те же результаты дало и наблюдение за миссис Рюбель. Она и ее муж приехали в Лондон за полгода до этого. Они прибыли из Лиона и сняли дом около Лестер-сквера, чтобы сдавать меблированные комнаты иностранцам, съезжавшимся в Лондон в большом количестве в связи со всемирной выставкой 1851 года. Ничего подозрительного об этой чете не было известно. Они были скромными людьми, всегда платили свою ренту вовремя и вообще вели себя вполне добропорядочно. Что касается сэра Персиваля Глайда, он обосновался в Париже и спокойно проживал там в кругу друзей — англичан и французов.

Потерпев всюду неудачу, но не успокоившись, мисс Голкомб решила тогда съездить в психиатрическую лечебницу, где, как ей было известно, снова находилась Анна Катерик. Она и раньше очень интересовалась этой женщиной. Теперь ее интерес к Анне Катерик возрос. Во-первых, мисс Голкомб хотела убедиться, правда ли Анна выдает себя за леди Глайд, а во-вторых (если это было на самом деле так), мисс Голкомб хотелось выяснить, почему это жалкое существо пытается ввести всех в заблуждение.

Хотя в письме графа Фоско к мистеру Фэрли не указывался адрес лечебницы, это важное препятствие не затруднило мисс Голкомб. Анна Катерик во время своего свидания на кладбище в Лиммеридже с Уолтером Хартрайтом сказала ему, где находится ее больница. Мисс Голкомб тогда же записала этот адрес в своем дневнике вместе с другими подробностями этого свидания в точности так, как слышала о нем из собственных уст Уолтера Хартрайта. Она просмотрела дневник, выписала адрес и, взяв с собой вместо рекомендации, которая могла бы ей понадобиться, письмо графа Фоско к мистеру Фэрли, отправилась одна в лечебницу.

В ночь на одиннадцатое октября она прибыла в Лондон. Она намеревалась заночевать у старой гувернантки леди Глайд. Но миссис Вэзи так разволновалась и расстроилась при виде ближайшей подруги и сестры своей горячо любимой, недавно умершей воспитанницы, что мисс Голкомб решила не оставаться у нее, а сняла на ночь номер в одном почтенном отеле, рекомендованном ей замужней сестрой миссис Вэзи. На следующее утро она поехала в лечебницу, находившуюся неподалеку от Лондона, на севере от столицы.

Ее немедленно провели к директору (он же владелец) лечебницы для умалишенных.

Сначала он, казалось, был решительно против того, чтобы она повидала его пациентку. Но когда она показала ему приписку к письму графа Фоско и напомнила ему, что она та самая мисс Голкомб, о которой там упоминалось, а кроме того, ближайшая родственница покойной леди Глайд и по семейным причинам, естественно, интересуется заблуждением Анны Катерик и присвоением ею имени своей умершей сестры, тон и манеры директора лечебницы изменились, и он больше ей не препятствовал. Очевидно, он почувствовал, что при данных обстоятельствах отказ его будет не только невежливым, но может вызвать сомнения в порядках лечебницы и содержании его пациенток, и поэтому решил показать, что уважаемые посторонние лица могут беспрепятственно посещать его учреждение.

У самой мисс Голкомб создалось впечатление, что директор лечебницы отнюдь не был посвящен в планы сэра Персиваля и графа Фоско. Доказательством этого было то, что он все же согласился на ее свидание с Анной Катерик, а кроме того, охотно рассказал ей о вторичном поступлении в лечебницу прежней его пациентки, чего, конечно, не сделал бы, если бы был сообщником сэра Персиваля и графа.

Он рассказал мисс Голкомб, что Анну Катерик привез обратно к нему с необходимыми медицинскими свидетельствами и документами сам граф Фоско 27 июля вместе с объяснительным письмом и просьбой принять ее в лечебницу от сэра Персиваля. Принимая больную обратно, директор лечебницы заметил в ней некоторую любопытную перемену. За долгие годы своей профессии он знал, что с душевнобольными иногда такие перемены бывают. Они могут чувствовать себя то хуже, то лучше. Соответственно с этим их внутреннее состояние отражается на их внешности. Не удивила его и не вызвала никакого подозрения также и новая мания Анны Катерик, вследствие которой изменились ее манеры и речь. Но до сих пор ему иногда резко бросалась в глаза некоторая разница между его пациенткой до того, как она убежала из лечебницы, и той же пациенткой, когда ее привезли обратно. Разница была в мелочах, трудно было передать ее словами. Он, конечно, не говорил, что она была теперь другого роста, или что у нее был другой цвет глаз, волос, кожи, другой овал лица, — он, скорее, чувствовал, чем видел, какую-то перемену в ней. В общем, случай был интересным с самого начала, а теперь временами был просто загадочным.

Нельзя сказать, чтоб разговор этот хотя бы частично подготовил мисс Голкомб к тому, что за ним последовало. Однако он произвел на нее серьезное впечатление. Она так взволновалась, что ей пришлось подождать и несколько успокоиться, прежде чем она смогла собраться с силами и проследовать за директором лечебницы в ту часть здания, где находились больные.

Выяснилось, что Анна Катерик совершает в это время прогулку в парке при лечебнице. Одна из сиделок согласилась провести туда мисс Голкомб, а директор остался, чтобы заняться одной из больных, обещав потом прийти в парк к мисс Голкомб.



Сиделка провела мисс Голкомб в глубину красивого парка, а потом свернула на обрамленную кустарником аллею, ведущую к группе деревьев. Навстречу им медленно шли какие-то две женщины. Сиделка показала на них и сказала: