— После всего, что мы трое выстрадали вместе, — сказала она, — у нас не может быть другой разлуки, кроме самой последней. Только смерть разлучит нас. Мое сердце и мое счастье, Уолтер, с Лорой и с вами. Подождем немного, пока у домашнего очага не зазвучат детские голоса. Я буду учить их говорить, и первым уроком, который они перескажут своим родителям, будет: «Мы не можем обойтись без нашей тети Мэриан!»

Поездку в Париж я совершил не один. В последнюю минуту Песка решил сопровождать меня. Обычная его веселость оставила его с той поры, как мы побывали в опере. Он считал, что кратковременные каникулы поднимут его настроение.

На четвертый день после нашего прибытия в Париж я закончил все свои дела и написал необходимую докладную записку. Пятый день я решил провести в обществе Пески и вместе с ним побродить по городу, осматривая достопримечательности Парижа.

Отель, в котором мы остановились, был так переполнен, что нас не могли устроить на одном этаже. Моя комната была на втором этаже, а комната Пески — надо мной, на третьем. Утром я пошел наверх узнать, готов ли профессор. Я был уже в коридоре, когда вдруг дверь его комнаты открылась — ее придерживала тонкая нервная рука (не рука моего друга). В то же время я услышал голос Пески — он говорил тихо, но возбужденно, на своем родном языке:

— …я помню имя, но этого человека я не узнал. Вы сами видели в театре — он так изменился, что я не мог узнать его. Я отошлю ваш рапорт — больше я ничего не могу сделать.

— Больше ничего и не требуется, — ответил второй голос.

Дверь распахнулась, и светловолосый незнакомец со шрамом на щеке — тот самый, который неделю назад ехал за кебом графа, — вышел из комнаты Пески. Он поклонился мне, когда проходил мимо. Лицо его было мертвенно-бледным, и он крепко ухватился за перила, когда спускался вниз по лестнице.

Я открыл дверь и вошел в комнату. Песка лежал на диване, свернувшись в клубочек самым фантастическим образом. Мне показалось, что он отшатнулся от меня, когда я подошел ближе.

— Я помешал вам? — спросил я. — Я не знал, что у вас сидит приятель, пока не увидел, как он вышел от вас…

— Он не мой приятель! — нетерпеливо перебил меня Песка. — Сегодня я видел его в первый и последний раз.

— Боюсь, он принес вам плохие вести?

— Ужасные, Уолтер! Вернемся в Лондон — я не хочу оставаться здесь, я жалею, что приехал. Несчастья моей молодости лежат на мне тяжелым бременем! — сказал он, отворачиваясь к стенке. — Они со мной до сих пор. Я стараюсь позабыть о них, но они не забывают меня…

— Мы можем выехать только в середине дня, — отвечал я. — Вы не хотите пока что пойти погулять со мной?

— Нет, друг мой, я подожду вас здесь. Но уедем сегодня, прошу вас! Вернемся в Лондон!

Уверив его, что он сегодня же покинет Париж, я ушел. Накануне вечером мы условились, что взберемся на башню собора Парижской Богоматери, — нашим гидом будет благородный роман Виктора Гюго. Больше всего в столице Франции я хотел повидать этот собор и отправился туда один.

Я шел к Нотр-Дам со стороны реки. По дороге мне пришлось проходить мимо морга — зловещего Дома мертвых в Париже. У входа в него теснилась взволнованная толпа. По-видимому, какое-то необычайное происшествие возбуждало любопытство праздного люда, охочего до страшных зрелищ.

Я прошел бы мимо, прямо к собору, если бы мое внимание не привлек разговор двух мужчин с какой-то женщиной. Они только что вышли из этого здания и рассказывали в кругу любопытных о мертвеце — мужчине огромного роста, со странным шрамом на левой руке.

Не успели слова эти долететь до меня, как я уже стоял за теми, кто шел в морг. Когда через открытую дверь в отеле я услышал голос Пески и вслед за этим увидел лицо незнакомца, прошедшего мимо меня к лестнице, в моем мозгу уже мелькало смутное предчувствие. Теперь истина открылась мне благодаря случайным словам каких-то прохожих. Другое отмщение, а не мое последовало за этим обреченным человеком от Оперного театра до дверей его дома в Лондоне — оттуда до его убежища в Париже. Другое отмщение, а не мое призвало его к ответу и покарало смертью. В тот миг, когда в театре я показал на него Песке в присутствии незнакомца, который разыскивал его, — в тот миг участь его была решена. Мне припомнилась моя душевная борьба с самим собою, когда граф и я стояли лицом к лицу в его доме. Я вспомнил, как я дал ему уйти от меня, и содрогнулся при этом воспоминании.

Медленно, шаг за шагом, шел я в толпе, приближаясь к огромной стеклянной стене, которая отделяет в морге мертвых от живых, — все ближе и ближе, пока не очутился в первом ряду зрителей.



Он лежал передо мной — никому не известный, выставленный напоказ легкомысленной, равнодушной толпе! Таков был страшный конец этой долгой жизни, презревшей таланты, ей отпущенные, прошедшей в бессердечных преступлениях! В гробовой тишине вечного покоя лицо его — массивное, широкое, властное — предстало пред нами во всем своем великолепии. Мертвый, он выглядел так внушительно, что болтливые француженки вокруг меня всплескивали руками и восклицали хором: «О, какой красивый мужчина!» Он был убит кинжалом прямо в сердце. На теле его не было обнаружено никаких других следов насилия, кроме шрама на левой руке. На том самом месте, где я видел выжженное клеймо на руке Пески, у него было два глубоких пореза в форме буквы Т, которые полностью скрыли знак Братства. Одежда его говорила о том, что он сознавал опасность, ему грозившую, — он был в костюме простого рабочего. Одно мгновение, не больше, смотрел я на него через стекло. Мне нечего больше сказать о нем…