— Что вы имеете в виду? — спросил Клинг.

— От жары как rigor mortis, так и обратный процесс ускоряются.

— То есть вы хотите сказать…

— Я хочу сказать, что rigor нам тоже не поможет. Так же, как и процесс разложения. Мы выделили гнилостные бактерии вида Clostridium welchii, которые размножаются в теле вскоре после смерти, а также Escherichia coli и Proteus vulgaris… Эй, вы все это записываете?

— Нет, — честно признался Клинг.

— И хорошо, потому что вам все это не надо. Все эти бактерии могут быть обнаружены на ранних стадиях разложения. Но мы нашли также Micrococcus albus и Bacillus mesentericus, которые, как правило, появляются только через несколько дней после смерти. Другими словами, поскольку жара в помещении сильно ускорила разложение, определить время смерти на основании этого фактора также невозможно.

— То есть вы хотите сказать, что установить, когда он умер, невозможно?

— Я хочу сказать, что утверждать что-то наверняка было бы рискованно. Весьма сожалею. Это все из-за этой чертовой жары.

— Но дело действительно в смертельной дозе секонала? — спросил Клинг.

— Однозначно. Доза, превышающая пять грамм.

— Около двадцати пяти капсул.

— Или даже больше, — подтвердил Райт.

— Ну, спасибо вам, — сказал Клинг. — Пришлите, пожалуйста, письменное заключение.

— Ладно, — сказал Райт и повесил трубку. Клинг тоже повесил трубку и взглянул на свои записи. Обвел слово «секонал», взял блокнот и подошел к Карелле, который как раз заканчивал свой разговор.

— Ну что? — спросил Карелла.

— Секонал. Доза, превышающая пять грамм.

— А сколько это будет в капсулах? — тотчас же спросил Карелла.

— Двадцать пять штук.

— Сходится.

— В смысле?

— Я только что говорил с мистером Ральфом Эмброузом, владельцем аптеки «Эмброуз» на Джексон-Серкл. Спросил, сколько капсул секонала было в пузырьке, который он продал миссис Ньюмен двадцать девятого июля. Он проверил по своим записям и сказал, что там была месячная норма — тридцать капсул.

— Наверно, она запаслась на дорогу в Калифорнию, — предположил Клинг.

— Тогда почему же она оставила пузырек дома?

— Хороший вопрос. Надо будет у нее спросить.

— Ага, — кивнул Карелла.

— В пузырьке оставалась только одна, — сказал Клинг.

— Только одна. Ну, предположим, она принимала по капсуле каждый вечер, с двадцать девятого июля по первое августа, когда она улетела в Калифорнию. Это будет три капсулы, верно? В июле ведь тридцать один день?

— Верно, три капсулы, — сказал Клинг.

— Плюс одна, оставшаяся в бутылочке — итого четыре.

— Значит, он проглотил двадцать шесть.

— На одну больше, чем было нужно, чтобы его убить.

Оба помолчали.

— Она говорила, что он казался угнетенным, когда с ней разговаривал, — сказал Клинг.

— Да, но предсмертной записки он не оставил, — возразил Карелла.

— Не все же самоубийцы оставляют записки.

— Не все. Что там медик сказал насчет времени смерти?

— Они ничего не могут сказать, Стив. Жара работает против нас.

— Интересно, зачем этот мужик отключил кондиционер? — спросил Карелла. — Это лето — самое жаркое за последние десять лет…

— Человеку, который собирается покончить жизнь самоубийством, все равно, холодно в комнате или жарко, — заметил Клинг.

— Ладно, предположим, он зашел в ванную, нашел пилюли жены, проглотил двадцать шесть штук, вернулся в гостиную и умер, так? Но разве стал бы он перед этим отключать кондиционер?

— Н-ну… да, это маловероятно.

— Тогда кто же отключил кондиционер? — осведомился Карелла.

— Медик говорил, он был пьян, — сказал Клинг. — Может, он даже не заметил, что кондиционер не работает.

— Жара началась в пятницу утром, в тот день, когда его жена уехала в Калифорнию, — принялся рассуждать Карелла. — Она говорила с ним в следующий вторник. Ты хочешь сказать, что с пятницы до вторника он пьянствовал и сидел с закрытыми окнами и выключенным кондиционером?

— Да нет, может, только в тот вечер. В тот вечер, когда он решил покончить жизнь самоубийством.

— И перед этим отключил кондиционер, да? Не может быть, — сказал Карелла.

— Не может быть… — повторил Клинг. — А может, он сломался или что-нибудь в этом духе? Может, он просто не заметил…

— Вчера я включил его, как только техники управились со своими делами. Он прекрасно работал!

— Ага… — сказал Клинг.

— В такую жару кондиционер должен был работать, черт бы его побрал!

Оба снова замолчали. В другом конце комнаты Уиллис принялся стучать на машинке. По улице, завывая сиреной, промчалась машина «Скорой помощи».

— Наверно, надо опять поговорить с Энн Ньюмен, — сказал Карелла и поглядел на настенные часы. Была почти половина четвертого. Полчаса до конца их рабочего дня.

— Поедем к ней сегодня или у тебя другие планы?

— Нет, — ответил Клинг. — Никаких планов у меня нет.

— Ты еще не разговаривал с Огастой?

— Нет еще.

— Ты же обещал…

— Сегодня вечером, — сказал Клинг. — Когда вернусь домой.

— Тогда, может, ты прямо сейчас домой поедешь? К этой Ньюмен я и один могу смотаться, без проблем.

— Да нет, это подождет, — сказал Клинг.

Глава 3

Сьюзен Ньюмен, мать погибшего, жила у самой Кондон-сквер. На площади Кондон-сквер стояла большая статуя генерала Ричарда Джозефа Кондона, которая должна была напоминать суетным горожанам, что во времена Гражданской войны здесь проживал столь блестящий, остроумный и отважный офицер. Теперь статуя была уделана голубиным пометом, но тем не менее лицо генерала по-прежнему сияло улыбкой во всем своем бронзовом великолепии, вызывая ответные улыбки прохожих, которым случалось поднять голову и посмотреть ему в лицо. К сожалению, в этом городе прохожие редко поднимали голову — они предпочитали смотреть себе под ноги, чтобы не вляпаться в подарочек от одного из представителей многочисленного собачьего поголовья.

Карелла остановил машину в двух кварталах от того дома, адрес которого дала Энн. Детективы прошли мимо статуи, улыбнулись генералу, свернули за угол и нашли дом номер двенадцать по улице Шарлотт-Террас. Швейцар попросил их представиться, позвонил наверх и сообщил миссис Ньюмен, что внизу, в вестибюле, ждут господа Карелла и Клинг. Выслушал ответ и сказал детективам, что они могут пройти наверх. Им нужна квартира 3-Е.

Миссис Ньюмен было сильно за шестьдесят. Она носила длинный свободный халат, который должен был скрывать ее полноту. Карелла прикинул, что роста в ней примерно пять футов три дюйма. Морщинистое, как печеное яблоко, лицо, аккуратно прибранные седые волосы. На щеках и предплечьях, выступавших из рукавов халата, были толстые жировые складки. Она сказала им по телефону, что ее невестка вернется из похоронного бюро к четырем. Они пришли в четверть пятого. Миссис Ньюмен извинилась и сказала, что Энн только что позвонила и сообщила, что задерживается. Глаза у нее опухли и покраснели — видно, она только что плакала.

— Мы его завтра хороним, понимаете ли, — сказала она. — Энн занимается похоронами…

Она достала из единственного кармана халата платок и вытерла глаза, на которых вновь выступили слезы.

— Миссис Ньюмен, — сказал Карелла, — мы понимаем, как вам должно быть тяжело. Я должен извиниться за то, что мы беспокоим вас в такое время…

— Ничего, ничего, — сказала миссис Ньюмен. — Я понимаю, это ваша работа.

— Ничего, если мы зададим вам несколько вопросов?

— Да-да, мы ведь говорили об этом по телефону.

— Я ценю ваше великодушие, — сказал Карелла. — Миссис Ньюмен, ваша невестка сказала нам, что она уехала в Калифорнию первого августа. Это так?

— Да.

— Она говорила также, что разговаривала с вашим сыном во вторник вечером…

— Об этом я ничего не знаю. Извините.

— Я хотел бы знать, разговаривали ли вы с ним на этой неделе?

— Нет.

— Он вам звонил время от времени?

— Да, раза два в месяц.

— Миссис Ньюмен, когда вы разговаривали с ним в последний раз?

— Точно не помню. Наверно, пару недель тому назад.

— С ним все было в порядке?

— Ну, он…

— Да?

— Видите ли, мой сын был алкоголиком…

— Да, это нам известно.

— И когда он звонил… понимаете, обычно он звонил мне, когда напивался.

— Был ли он пьян, когда вы разговаривали с ним в последний раз?

— Да.

— И о чем вы с ним разговаривали?

— Как обычно.

— А именно?

— О его отце. Джерри обычно напивался, а потом звонил мне и говорил об отце. — Она помолчала. — Мой муж умер два года назад.

— От чего?

— Он… он убил себя. Покончил жизнь самоубийством.

— Я вам сочувствую, — сказал Карелла. Миссис Ньюмен посмотрела на него, кивнула и снова промокнула глаза платочком. — И ваш сын обычно говорил именно об этом, когда…

— Да. Видите ли… Это он его нашел. Джерри. Я тогда работала. Я по профессии сиделка. Только в этом году ушла на пенсию. В тот вечер, когда… когда это произошло, у меня было ночное дежурство. Я была в больнице. Джерри зашел к нам… видите ли, они с отцом были очень близки… и когда он позвонил и никто не открыл, Джерри сразу заподозрил, что что-то неладно. Он очень встревожился. Видите ли, мой муж был художник. Абстрактный экспрессионист, очень известный. Лоуренс Ньюмен. Он обычно работал дома, в квартире на Джефферсон-авеню, где мы тогда жили. У него была мастерская с большими окнами на северную сторону. И когда Джерри позвонил, а никто не открыл, он… он сразу подумал, что что-то произошло. Он попросил швейцара открыть дверь запасным ключом, вошел… и увидел отца.