Замок сломался, дверь распахнулась настежь.

— Полиция! — крикнул Мейер. — Не двигаться!

В комнате было только двое.

Оба сидели за длинным столом.

Женщина в одной ночной рубашке. И мужчина в трусах. Женщина — белая, мужчина — негр. Женщина — худая, на грани истощения. Мужчина относительно крепок, но глаза такие же стеклянные, как у женщины. На столе лежал шприц, книжечка картонных спичек, закопченная столовая ложка и два разорванных, пустых прозрачных пакетика. Когда детективы и полицейские в форме вломились в комнату, мужчина и женщина подняли головы и взглянули на детективов. Ни один не произнес ни слова. Копы разбежались по комнате, распахнули двери в другие комнаты, дверцы стенных шкафов, заглянули в маленький туалет. В квартире не было никого, кроме этих двоих, которые ошеломленно сидели за столом и молча глазели на полицейских.

— Здесь еще кто-нибудь есть? — спросил Мейер.

Женщина покачала головой.

— Как ваше имя?

— Мэри…

— А фамилия?

— Как моя фамилия? — спросила она у негра.

Тот пожал плечами.

— А вас как зовут? — спросил у него Мейер.

— Джефферсон Хилл.

— Где вы взяли «дурь»? — спросил один из «нар-ков», беря со стола прозрачный пакетик.

— Мэри! — окликнул Хилл. — Где мы это взяли?

— Хорошая «дурь», — кивнула Мэри.

— Где те парни, которым принадлежит эта квартира? — спросил Браун.

— Где эти парни, Мэри? — спросил Хилл.

— Ага, — ответила Мэри и пожала плечами.

— Столько шуму, и все из-за пары паршивых ширял! — сказал другой «нарк».

Ну что ж, раз на раз не приходится.

* * *

Огаста сказала ему, что сегодня они будут сниматься на открытом воздухе, в больнице «Лонг-Дженерал». Снимать новый стиль лыжных мод на фоне сурового каменного здания больницы и накрахмаленных белых халатов обслуживающего персонала. Огаста объяснила что реклама появится на телеэкранах не раньше декабря, но снимать ее будут заранее. Предстоящие съемки ее не очень радовали. Демонстрировать лыжные куртки в удушающую жару под светом мощных прожекторов — не лучший способ проводить летний вечер.

Клинг не поверил ни единому ее слову.

Он позвонил начальнику охраны больницы и выяснил, что ни в самой больнице, ни рядом с ней никаких съемок сегодня вечером не будет.

— Это же больница! — несколько резковато ответил ему охранник. — У нас тут больные! Только телевизионщиков нам тут не хватало.

Клинг вежливо поблагодарил охранника, подивился беспардонному вранью Гасси и еще некоторое время сидел за своим столом в помещении для детективов, глядя в окно и прислушиваясь к приглушенным звукам летней ночи. Через некоторое время он попрощался с Кареллой, спустился вниз, сказал Мерчисону за столом в дежурке, что уходит, прошел два квартала до станции подземки на Гровер-авеню и поехал в центр.

На втором этаже здания на Хоппер-стрит, в квартире, принадлежащей художнику Майклу Лукасу, свет не горел. На третьем этаже тоже — Марта и Мишель скорее всего бродили по городу, а Франни, предполагаемая шлюха, была Бог весть где. Он ожидал, что в фотоателье на четвертом и пятом этажах будет темно — и так оно и было. Но в квартире на шестом этаже, принадлежавшей человеку, который демонстрировал «иногда моды, иногда мускулы», человеку по имени Брэдфорд Дуглас, с могучими мышцами и гривой белокурых волос, — в этой квартире свет горел во всех окнах вдоль верхнего этажа здания. Клинг испытывал большое искушение подняться туда и вышибить дверь — безо всякого там ордера с правом на вход «без стука», просто вышибить эту проклятую дверь и найти там Огасту.

Он стоял на противоположной стороне улицы в тени, футах в тридцати от единственного фонаря на углу. Магазины и рестораны вдоль улицы уже закрылись на ночь. Было около одиннадцати, а Огаста отправилась на свои «съемки» без четверти девять. Клинг смотрел на освещенные окна. И на месте окон перед его мысленным взором возникли экраны, на которых демонстрировали порнографию. Огаста в одном белье, Дуглас без рубашки, Огаста в его объятиях, Огаста, принимающая его ласки и поцелуи, отдающаяся…

Первый выстрел застал его врасплох.

Он услышал грохот откуда-то слева, из-за пределов круга света, отбрасываемого фонарем на углу, услышал, как пуля вошла в кирпичную стену, увидел краем глаза, как всего в футе от его головы кирпич рассыпался фонтаном тускло-красных осколков. К тому времени, как прозвучал второй выстрел, он уже распластался на тротуаре с пистолетом в руке, сердце его отчаянно колотилось, глаза обшаривали темноту по ту сторону круга света. Прозвучал еще один выстрел — поспешный, сделанный наугад, — а потом топот, удаляющийся во тьму. Поднимаясь на ноги, Клинг увидел, как фигура бегущего человека пересекла круг света под другим фонарем. Темная ветровка и фетровая шляпа с широкими полями. В правой руке у него блестел пистолет. Он мчался, точно чемпион мира по легкой атлетике. Не успел Клинг пуститься в погоню, как человек уже скрылся за углом. Когда Клинг добежал до фонаря, незнакомец… исчез.

Запыхавшийся, он вернулся к тому месту, откуда предположительно были сделаны выстрелы. Он долго ползал на четвереньках, обшаривая руками мостовую в поисках стреляных гильз. Без толку, только руки испачкал. Либо стреляли не отсюда, либо стреляли не из пистолета, а из револьвера. Клинг вернулся на то место, где стоял, когда в него стреляли. Дыра в кирпичной стене оказалась дюймов шести в диаметре — оружие было мощное. Здесь было темно. Клинг оглядел улицу, надеясь увидеть патрульную машину — у полисмена должен быть с собой фонарик. Но улица была пуста.

Вот всегда так — никогда этих копов нет под рукой когда надо. Клинг снова встал на четвереньки и в темноте принялся ощупывать тротуар в поисках пуль. Ему повезло — он нашел пулю, и в довольно хорошем состоянии, не слишком расплющенную. Он сунул ее карман, подумал, не стоит ли сообщить о происшествии в местный участок, и решил этого не делать. Вместо этого он прошел два квартала, вышел на освещенную авеню, поймал такси и попросил шофера отвезти его к больнице «Лонг-Дженерал». Никакой съемочной группы и фотомоделей у больницы не было. Клинг дал таксисту свой домашний адрес, потом нервно достал сигарету из купленной утром пачки и трясущимися руками закурил ее. Последний раз он курил в ночь своей свадьбы, почти четыре года назад, когда Огаста, его невеста, была похищена психом, который три дня продержал ее в плену.

— Простите, — сказал таксист, — не могли бы вы затушить сигарету? У меня аллергия на табачный дым.

— Чего? — очнулся Клинг.

— Там сзади табличка, видите?

Клинг затушил сигарету.

* * *

Они вернулись в участок и принялись обсуждать неудавшуюся операцию.

— Их, должно быть, предупредили, — сказал Джерарди, старший из полисменов из отдела по борьбе с наркотиками.

— Не думаю, — ответил Мейер.

— Тогда почему же мы обнаружили там только двоих ширял, исколотых от плеча до задницы?

— Наверно, встречу отменили, — сказал Браун. — Возможно, груз задержался.

— Черта с два! — возразил Миллер, другой «нарк». — Их кто-то предупредил.

— Вам следовало бы тщательнее следить за ними, — сказал Джерарди.

— Кто там сидел? — спросил Миллер. — Какой-нибудь коп? Наверняка ему дали на лапу.

Браун посмотрел на него и ничего не сказал. Взгляды Брауна бывали куда выразительнее тысячи слов.

— Где этот сукин сын, который сидел в хлебном фургоне? — осведомился Джерарди. — Я думаю, ему следовало бы прийти сюда.

— Разбирается с фотографиями, — ответил Уиллис.

— Чего? — переспросил Джерарди.

— Он в фотолаборатории, ему надо разобраться со своими ребятами.

— Разобраться? В чем? Он придет сюда, чтобы объяснить, что, черт побери, стряслось сегодня ночью?

— Придет, — сказал Уиллис.

— Когда? Уже полдвенадцатого!

— Как разберется, так и придет.

— Он просто пытается спасти свою шкуру, вот и все! — высказался Миллер. — Как это вышло, что нас никто не предупредил?

— В смысле? — поинтересовался Хейз.

— Как вышло, что этот парень в фургоне, который сидит там круглыми сутками, не сообщил нам по рации, что там никого нет, кроме пары ширял?

— А по-моему, — сказал Джерарди, — ему, если хотите знать, просто дали на лапу.

— А я себе едва шею не свернул на этой проклятой лестнице! — пожаловался Миллер.

— Двое ширял, окосевших в дымину. И квартирка пуста, как сердце шлюхи, — сказал Джерарди. — Я вам точно говорю, их кто-то предупредил!

— А вот и он! — сказал Мейер и поспешно подошел к решетчатому барьеру, отделявшему комнату от коридора. — Эл, заходи! Ты со всем разобрался?

— Я вообще не знаю, почему я должен был с чем-то разбираться, — проворчал полисмен. Он был одет в пеструю спортивную рубашку с короткими рукавами, голубые хлопчатобумажные брюки и сандалии. Едва войдя в дежурку, он немедленно прикрепил к карману рубашки свое закатанное в пластик удостоверение, как будто входил в центральное управление или что-нибудь в этом духе.

— Это Эл Родригес, — представил его Мейер. — Это Джерарди и Миллер из отдела по борьбе с наркотиками. Остальных, думаю, ты знаешь.

— Ага, — сказал Родригес. — Привет.

— Это вы сидели в том фургоне? — спросил Джерарди.

— Ага, — ответил Родригес.

— И что же произошло сегодня вечером?

— В смысле?

— Мы поднялись наверх и нашли там только двух ширял. Где все эти мужики с фотографий, которые вы снимали?

— А я-то почем знаю, черт возьми?

— Да вы что, дрыхли, что ли, в этом проклятом фургоне?

— Я фотографировал! — обиделся Родригес.

— Ну и что же вы нафотографировали сегодня? Пару ширял, которые поднимались наверх, чтобы словить кайф?