— Мистер Керн, — сказал Карелла, — я хотел бы, чтобы вы рассказали мне обо всех своих перемещениях в четверг, седьмого августа.

— Что-что?

— Я говорю, я хотел бы, чтобы вы…

— Я слышал, что вы сказали, но почему я должен сообщать вам подобную информацию?

— Потому что я — офицер полиции, проводящий расследование в установленном порядке, и был бы очень благодарен вам за содействие.

— То есть вы предполагаете, что, поскольку я знал, что мне предстоит унаследовать крупную сумму денег, я…

— Нет, сэр, не предполагаю.

Керн пожал плечами.

— Ну, мне скрывать нечего.

И снова пожал плечами.

— Прекрасно, сэр. Тогда не можете ли вы сказать…

— Сейчас, достану свой календарь, — перебил его Керн.

В послеобеденной тишине сурового белого кабинета Карелла с Клингом склонились над календарем-ежедневником Керна, в котором были расписаны встречи на неделю, предшествовавшую обнаружению трупа. Они начали с прошлого четверга, седьмого августа, когда Джерри Ньюмен позвонил в Калифорнию в 18.21.

В календаре Керна на этот день были назначены встречи на десять, одиннадцать и двенадцать часов. Он объяснил, что люди, с которыми он встречался, — это, соответственно, художник, владелец галереи в Палм-Бич и хранитель частной коллекции из Бостона. На время ленча у него была назначена встреча с человеком, обозначенным просто как Дж. Г. — теперь Керн признался, что это была Джессика Герцог. После ленча он поехал к ней на квартиру, где, помимо прочих радостей, узнал приятную новость, что после смерти Джерри Ньюмена ему предстоит унаследовать два миллиона долларов. В четыре часа того же дня он встретился с человеком, желавшим продать галерее обширную коллекцию искусства доколумбовских времен.

В шесть часов в тот же вечер он был на коктейле, а шесть тридцать отправился обедать — все это вместе женой и несколькими друзьями, которых Керн перечислил поименно. Потом они пошли на премьеру мюзикла «Капер» — если верить отзывам, появившимся в газетах на следующее утро, это была очередная безнадежная попытка скрестить музыку с мистерией. Когда они дошли до этого пункта в календаре, Керн высказал свое собственное мнение — музыка хреновая, содержание матерное. Он сообщил также, что после мюзикла они отправились к «Баффину» — в ресторан, где бывают в основном артисты и прочая театральная публика, и пробыли там до часа ночи. К этому времени уже вышли утренние газеты с отзывами; телевизионные критики тоже высказали свое мнение, и мюзикл был обречен.

— Со мной была моя жена, — сказал Керн. — И еще человек пятьсот.

— Куда вы отправились после «Баффина»? — спросил Клинг.

— Прямо домой.

— А где вы живете, мистер Керн?

— На Южной Маккормик, дом 1241.

— В доме есть швейцар?

— Есть. Он видел, как мы с женой возвращались в квартиру.

— Во сколько примерно это было?

— Около половины первого.

— А во сколько вы ушли из дома на следующее утро?

— В половине десятого.

— И куда вы направились?

— Прямо сюда, в галерею.

Керн казался таким же чистеньким, как его блестящая лысина. Детективы поблагодарили его за помощь и снова спустились в уличное пекло. Карелла забыл опустить табличку «Машина принадлежит полицейскому управлению», и какой-то ретивый патрульный уже успел сунуть под «дворник» извещение о штрафе за неправильную парковку.

— Класс! — сказал Карелла, отпер дверь и наклонился, чтобы отключить охранное устройство, расположенное со стороны пассажирского сиденья. Заводя мотор, он спросил: — Ты еще не говорил с Огастой?

— Говорил, — ответил Клинг. — Сегодня ночью.

— И?

— Мы во всем разобрались. — Он поколебался и добавил: — Все нормально.

Карелла пристально взглянул на него.

— Ну и хорошо.

— Все нормально, как ты и говорил.

— Хорошо, — повторил Карелла, но еще раз взглянул на Клинга перед тем, как влиться со своей машиной в сплошной поток автомобилей.

* * *

В тот же вечер без десяти девять Клинг стоял у дома на Хоппер-стрит и смотрел на его фасад. Первый этаж, второй, третий, четвертый, пятый, шестой. На каждом этаже, начиная со второго, по четыре окна. 3 окнах на четвертом и пятом этажах сейчас света не было. «Какие-нибудь ателье», — подумал Клинг. Быть может, она все же ездила сюда по делу? Но среди шести владельцев, списанных им с таблички в вестибюле, не было ни одного названия фотоателье или чего-нибудь в этом духе. Он подошел к двери подъезда и подергал за ручку. Заперто. Клинг нашел на косяке кнопку с надписью «Швейцар» и нажал ее. Где-то внутри раздался громкий звонок. Он позвонил еще раз.

Внутри послышались шаги, приближающиеся к двери, и мужской голос крикнул:

— Иду, иду!

Клинг ждал.

— Кто там? — спросили из-за двери.

— Полиция! — сказал Клинг.

Он услышал, как повернулся замок. «Хороший замок надежный», — подумал он, глядя на замочную скважину. Дверь чуть приоткрылась. В щелке появился глаз и кусок лица.

— Покажите! — потребовал мужчина.

Клинг предъявил свою бляху.

— Детектив Атчисон, — сказал он.

Такого детектива в 87-м участке не было. Своего имени Клинг называть не стал — этот неуловимый любовник Огасты наверняка его знает. Именами своих коллег он тоже решил не пользоваться — Огаста могла упоминать о них, когда болтала в постели с этим сукиным сыном. Удостоверение он предъявлять не собирался. На бляхе его имени не было. Кроме названия участка и герба города, там стояло только «Детектив» и регистрационный номер Клинга.

Мужчина распахнул дверь.

Белый, лет шестидесяти, в майке и мешковатых хлопчатобумажных штанах. Он окинул Клинга взглядом и сказал:

— Я Генри Уоткинс, управдом. Что стряслось на этот раз?

— Ничего не стряслось, — сказал Клинг. — Можно войти?

— Как вы сказали, как вас зовут?

— Атчисон.

— Это как Атчисон в штате Миссури? — спросил Уоткинс.

— Ну да.

— Я раньше на железной дороге работал, — пояснил Уоткинс и отступил в сторону, давая Клингу пройти. — Так в чем же дело? — спросил он, закрывая и запирая дверь.

— Я ищу девочку, которая сбежала из дома, — сказал Клинг. — К нам поступили сведения, что она может находиться в этом доме.

Он обычно носил с собой под обложкой блокнота с десяток фотографий сбежавших из дому подростков, которые могли найти себе убежище на территории 87-го участка, где процветала торговля наркотиками, «травка» была зеленее и куда доступнее, чем где-либо еще в городе. Клинг достал блокнот из заднего кармана и выбрал выпускную фотографию круглощекой семнадцатилетней девчушки, улыбающейся в камеру. На конопатом носу — очки в черной оправе, светлые волосы аккуратно расчесаны, глаза блестят. Интересно, какая она теперь? Если она очутилась в городе…

Он показал фото Уоткинсу:

— Вот эта девочка. Ее зовут Хезер Лафлин. Не случалось ли вам видеть ее в этом здании?

— Да тут куча народу шляется, — сказал Уоткинс, разглядывая фотографию. — У нас здесь два фотоателье, и девицы так и снуют туда-сюда.

«Фотоателье… — подумал Клинг. — Может, Огаста все же действительно приходила сюда по делу». Он достал список имен, переписанный с таблички в вестибюле.

— Кто из них — владельцы фотоателье? — спросил он.

Уоткинс просмотрел список.

— Вот, Питер Лэнг с четвертого этажа и Эл Каравелли с пятого. Они оба фотографы.

— А почему же это не указано в табличке в вестибюле?

— Ну, если вы коп, вы это должны знать.

— Что именно?

— Грабители очень часто заходят в вестибюль и смотрят на список жильцов. Если они видят, что в доме есть фотоателье, они могут вернуться ночью и попытаться ограбить студию. Там ведь куча камер и прочей аппаратуры — загнать ее ничего не стоит. А потом, многие фотографы работают под музыку. А это дорогие стереосистемы. Фотоателье очень часто грабят. Вы это должны знать.

— Ну, теперь буду знать, — сказал Клинг и улыбнулся. — А живут они тоже здесь? Ну, эти Лэнг и Каравелли?

— Нет, здесь они только работают. С девяти до пяти Правда, обычно они задерживаются. У меня есть их домашние адреса, если вам понадобится. На всякий случай, знаете ли. Мне надо знать, где в случае чего разыскивать своих квартиросъемщиков. Впрочем, это вы тоже должны знать.

— А как насчет остальных? — спросил Клинг и снова показал ему список.

— Ну, они тут живут.

— Кто-нибудь из них сейчас есть дома?

— Ну, вообще-то я не обязан следить, когда кто приходит и уходит. Вы должны это знать. У них у всех есть ключи от подъезда, они приходят и уходят, когда хотят. Как и везде в городе.

— Мне надо с ними поговорить, — сказал Клинг.

— Ну ладно, сейчас надену рубашку и провожу вас.

— Да нет, зачем вам беспокоиться, — сказал Клинг.

— Да ведь мне же за это и платят. Квартиросъемщикам не понравится, если кто-то будет шататься по дому без моего…

— Но я же офицер полиции! — сказал Клинг.

— Ну, вообще-то да, конечно…

— Я уверен, что они не захотят, чтобы вы…

— Ну, может, и так, — сказал Уоткинс. — На четвертом и пятом этажах света нету — это студии Лэнга и Каравелли. Поднимайтесь наверх, попытайте удачи у остальных.

Он взглянул на часы.

— Вообще-то уже почти десять, а люди не любят, когда копы ломятся к ним в дом посреди ночи. Вы должны это знать.

— Извините, но, по моим сведениям…

— Конечно, конечно, — сказал Уоткинс. — Постучитесь ко мне, когда управитесь, если это будет не слишком поздно. Я вам дам адреса Лэнга и Каравелли. И смотрите, не забудьте сказать жильцам, что я предлагал пойти с вами, слышите?

— Скажу, конечно, — ответил Клинг. — Спасибо.