— Почему? Мистер Карелла, ваш вопрос мне неясен. Любой человек имеет право сам избрать своего наследника.

— В обход своей жены? Своей матери? Своего брата?

— Его жена получит внушительную страховку.

— Сколько?

— Сто тысяч долларов.

— То есть он оставил сотню тысяч своей жене и два миллиона постороннему человеку?

— Мистера Керна нельзя назвать посторонним человеком. Когда Лоуренс Ньюмен был жив, он все свои работы выставлял в «Галерее Керна». На самом деле именно мистер Керн оценил оставшиеся после него картины и позднее помог Джерри продать часть из них.

— То есть Джерри испытывал к нему благодарность.

— Да.

— Которую он оценил в два миллиона долларов.

— Мы только составляем завещание, — сказал Вебер. — К его содержанию мы никакого отношения не имеем. Мистер Ньюмен избрал своего наследника. Завещание составлено согласно его желанию. Лично мне его требования не понравились, но…

— Почему нет?

— Видите ли, я не знаю, знакомы ли вы с законами относительно наследства, действующими в нашем штате…

— Незнаком.

— Я изложу вам их так же кратко, как самому мистеру Ньюмену. В нашем штате, если человек принимает решение оставить наследство кому-либо в обход своей жены, она все равно получает долю наследства, не меньшую, чем если бы он скончался, не оставив завещания. Иными словами, даже если он не включит ее в завещание, она может получить половину наследства, чтобы утвердить свое избирательное право.

— И вы объяснили все это мистеру Ньюмену?

— Да.

— И какова была его реакция?

— Он, видимо, стремился таким образом наказать ее.

— Наказать?

— Да. Он настаивал на том, чтобы вообще исключить ее из завещания. Принимая во внимание его намерения, я предложил ему альтернативную возможность.

— Какую?

— Ну, если хотите, своего рода обходной маневр. Он мог бы оставить жене минимальную сумму, необходимую для обеспечения избирательных прав. Если причитающаяся ей доля наследства составит более двух тысяч пятисот долларов — а в данном случае это, разумеется, так и есть, — он по закону имеет право оставить ей две тысячи пятьсот долларов наличными, а остальные деньги положить на депозит на ее имя, с пожизненной выплатой процентов.

— Но он на это не согласился.

— Он сказал, что не желает оставлять ей ни гроша. Сказал, что остается надеяться на то, что она не пожелает утверждать свое избирательное право. И настаивал, чтобы все его наследство перешло к Луи Керну.

— И именно на этих основаниях вы и составили завещание.

— Именно на этих основаниях. Обязанность адвоката — давать советы. Но клиент, разумеется, вовсе не обязан им следовать. Я полагаю, что он совершил ошибку. Если бы он принял мое предложение, она получила бы ту же самую половину наследства, которую теперь получит по закону. А наказание было бы куда ощутимее.

— Почему?

— Ну, ведь выдача денег растянулась бы на много лет. Всего лишь проценты с депозита. В качестве кругленькой суммы наличными она бы их никогда не получила. Разумеется, утверждение избирательного права повлечет за собой расходы на адвокатов, тяжбы и тому подобное. Возможно, именно на это он и рассчитывал. Причинить ей как можно больше неприятностей и хлопот.

— Мистер Вебер, а с чего бы ему желать ей неприятностей?

— Понятия не имею.

— А вы его не спрашивали?

— Советы по семейным проблемам не моя специальность.

— А у них были семейные проблемы?

— Мистер Ньюмен пил.

— Я знаю. Но, насколько мне известно, Энн Ньюмен была преданной и любящей женой, и…

— Я не спрашивал у мистера Ньюмена, почему он пожелал изменить свое завещание. Я просто дал ему советы относительно существующих законов и следовал его пожеланиям.

— Мистер Вебер, а когда он составил это новое завещание?

— Где-то в прошлом месяце.

— В июле?

— Да.

— А не могли бы вы сообщить мне точную дату?

— Конечно, — сказал Вебер и нажал кнопку на интеркоме. — Мисс Уэлан! — сказал он. — Не могли бы вы сообщить мне дату составления завещания Джереми Ньюмена?

И отключился, не дожидаясь ответа.

— А Луи Керну известно, что он унаследует такую большую сумму денег? — спросил Карелла.

— Я уверен, что ему сообщили.

— Кто ему сообщил?

— Наверное, отдел доверенностей «Первого свободного банка». Этот банк назначен душеприказчиком покойного.

— А когда это должно было произойти?

— Вчера. Я вчера позвонил им и сообщил о кончине мистера Ньюмена и напомнил им, что они назначены душеприказчиками.

— И вы полагаете, что они в свою очередь позвонили Луи Керну?

— Я так думаю. Вам, мистер Карелла, видимо, представляются сцены из фильмов, где все сидят в конторе адвоката и ждут, когда зачитают завещание. Но такого почти никогда не бывает. Обычно наследнику сообщается об этом письмом, иногда по телефону. Даже в таком случае, как сейчас, когда мистер Ньюмен потребовал, чтобы завещание держалось в секрете до его кончины…

— А оно должно было держаться в секрете?

— Конечно.

— Мистер Вебер, является ли некий Герцог членом вашей фирмы?

— Да, это один из наших старших партнеров.

— А как его зовут?

— Мартин.

— Мартин Герцог.

— Да.

— Он не в родстве с Джессикой Герцог?

— Это его сестра.

— Понятно.

— На самом деле, это он и познакомил ее с Джерри. Ох, как же давно это было! — Вебер неожиданно улыбнулся. — А-а, мистер Карелла, я по вашему лицу вижу, что вы углядели здесь конфликт интересов? Зря.

Мой клиент попросил меня составить для него завещание. Тот факт, что некогда он был женат на сестре одного из партнеров нашей фирмы, не имеет никакого отношения ни к содержанию завещания, ни к нашему стремлению соблюсти интересы клиента.

— Угу… — сказал Карелла.

— На самом деле у нас действует правило, что ни наша фирма, ни один из ее работников не может быть назначен душеприказчиком составленного нами завещания. Это правило установлено именно затем, чтобы избежать даже предположения о возможности конфликта интересов.

— Значит, вы считаете, что мисс Герцог ничего не знала об этом завещании.

— Я в этом твердо уверен.

— Вы думаете, что мистер Герцог не мог упомянуть об этом в разговоре с сестрой?

— Нет, конечно.

Зажужжал звонок интеркома. Вебер нажал на кнопку.

— Да?

— Я нашла дату, сэр, — сообщил женский голос.

— Да, мисс Уэлан.

— Восемнадцатое июля, сэр.

— Спасибо, — сказал Вебер и отключился. — Восемнадцатого июля, — сказал он Карелле.

— Ровно за три недели до того, как его нашли мертвым в его квартире, — заметил Карелла.

— Да, вроде бы так.

— Ну, спасибо вам большое, — сказал Карелла. — Не буду отнимать у вас лишнего времени…

— Ну что вы! — сказал Вебер и посмотрел на часы.

Глава 7

Когда Джессика Герцог открыла им дверь в три часа того же дня, она была ничуть не похожа на капитана израильской армии. Карелле подумалось, что она похожа на танцовщицу из фильма о театральной жизни тридцатых годов. Клинг подумал, что она похожа на теннисистку. На ней были коротенькие белые шорты, обтягивающие бедра и привлекающие внимание к длинным ногам с великолепным загаром. Еще она была одета — если это называется «одета» — в белую топ-маечку с оборками, подчеркивающую роскошную грудь. Белые сандалии на высоких каблуках, с ремешками по колено, добавляли еще пару дюймов к ее и без того не маленькому росту. Лицо и обнаженные плечи блестели от пота. Она извинилась за свой вид — им обоим показалось, что неискренне, — объяснила, что загорала на балконе, и пригласила в дом.

— Хотите холодного чая? — спросила она. — Только что приготовила.

— Да, пожалуйста, — сказал Карелла.

— Пожалуйста, — повторил Клинг и кивнул ей. Она ушла на кухню.

Стены квартиры были увешаны картинами. Карелла сразу решил, что картины, должно быть, весьма ценные. В искусстве он разбирался плохо, но однажды читал статью об аукционах — по сравнению с этим торговые сделки большого бизнеса были мелочью, вроде детской торговли фантиками. Если верить той статье, влиятельные маклеры и критики даже средненького художника могут раскрутить так, что его картины будут продаваться по бешеным ценам. Интересно, этот Лоуренс Ньюмен, после которого осталось картин на два миллиона, тоже был обязан своей славой подобной рекламной кампании? Кроме картин, в комнате было множество скульптур — на подставочках и столиках. Несколько бронзовых статуэток — обнаженная натура, а в основном абстракции. Карелла подумал, что, наверно, самые непонятные как раз и стоят настоящих денег. С потолка перед раздвижными застекленными дверьми, ведущими на балкон, свисала большая металлическая конструкция — нарочно, что ли, так подвесили, чтобы об нее лбом стукаться?

— Выйдем на воздух? — предложила Джессика.

Она принесла поднос с тремя стаканами холодного чая, в котором плавали ломтики лимона. Темно-янтарный чай, бледно-желтый лимон, белые шорты, майка и сандалии — казалось, все было нарочно подобрано так, чтобы подчеркнуть великолепный загар Джессики, точно так же, как белые стены гостиной подчеркивали колорит картин, висящих на них, и изящество скульптур, витающих в пространстве. Джессика и сама, казалось, не шла, а витала. Она подплыла к раздвижным дверям, подождала, пока Клинг отодвинет одну из створок, провела детективов на балкон и опустила поднос на круглый столик, рядом с которым стояли два шезлонга.

Отсюда раскинувшийся внизу город казался почти раем.

— Ну вот, — сказала Джессика. — Пожалуйста, угощайтесь. Сахар я не положила. Хотите сахару?