— Это был первый брак для вас обоих?

— Нет. Джерри был женат раньше.

— Вы случайно не знаете имени его первой жены?

— Знаю. Джессика.

— Джессика Ньюмен, да?

— Я не знаю, сохранила ли она фамилию мужа.

— А ее девичьей фамилии вы не знаете?

— Джессика Герцог.

— Она живет здесь, в городе?

— Кажется, да.

— Есть ли у вашего мужа живые родственники?

— Мать. И брат в Сан-Франциско.

— Не могли бы вы сказать, как их зовут?

— Сьюзен и Джонатан.

— Оба Ньюмены?

— Да.

— Ваша свекровь живет здесь же, в городе?

— Да.

— У вас, наверно, есть ее адрес?

— Да.

— Не могли бы вы потом дать его нам, перед тем как мы уедем?

— Пожалуйста.

— Миссис Ньюмен, не могли бы вы сказать, где вы останавливались в Лос-Анджелесе?

— В отеле «Беверли-Уилшир».

— Вы ездили туда отдыхать или по делу?

— По делу.

— А по какому?

— Я дизайнер интерьеров. На этой неделе там была выставка.

— Вы не звонили своему деверю, пока были там?

— Джонатану? Нет. Он ведь в Сан-Франциско живет.

— Но ведь это относительно близко к Лос-Анджелесу, разве нет?

— Я ему не звонила.

— А когда она началась?

— Что?

— Выставка.

— А-а! В понедельник.

— Но вы приехали туда в пятницу.

— Да. Я хотела немного расслабиться во время выходных.

— Миссис Ньюмен, вы говорили, что, когда вы вернулись домой, дверь была заперта…

— Да.

— Были ли у кого-то, кроме вас и вашего мужа, ключи от квартиры?

— Нет.

— У вас нет прислуги?

— Уборщица. Но у нее ключей нет.

— Не знаете ли вы, где ее можно найти?

— Она сейчас в Джорджии, ее мать…

— Когда она уехала в Джорджию?

— В середине июля. Ее мать очень больна.

— Скажите, пожалуйста, а как ее зовут?

— Бонни Андерсон.

— Где она живет?

— Я не знаю ее адреса. Где-то в Даймондбеке.

— Вы не знаете ее телефона?

— В записной книжке. Бонни Андерсон.

— Это вы детектив, ведущий расследование? — раздался голос за плечом Кареллы.

Он обернулся и увидел пару копов в форме, стоявших, уперев руки в бока. Карелле не надо было смотреть на их нашивки, чтобы догадаться, что они из службы «911». В этом полицейском управлении, набиравшемся «исключительно из добровольцев», царил особый дух, чувствовавшийся за четыре мили: некая развязная бравада, долженствующая показать прочим копам, что они всего лишь простые смертные, «а вот мы!..».

— Карелла, — кивнул он. — Восемьдесят седьмой участок.

— Говорят, жмурик совсем протух, — сказал «девять-один-один». — Принести мешок для трупа?

— Это жена убитого, — заметил Карелла.

— Приятно познакомиться! — рассеянно сказал коп и молодцевато козырнул. — Так принести мешок-то?

— Да, пожалуй, — сказал Карелла и отвернулся.

У Энн Ньюмен на глаза снова навернулись слезы.

— Где вы будете ночевать сегодня? — мягко спросил Карелла.

— Я собиралась поехать к свекрови. Она еще не знает про Джерри… Придется ей сказать…

— Если вам нужно, чтобы кто-то отнес чемоданы вниз и вызвал такси…

— Да, спасибо, я была бы очень признательна, — кивнула она.

— И еще одно, миссис Ньюмен, последнее. Если на вещах удастся обнаружить хорошие отпечатки…

— Какие отпечатки?

— Отпечатки пальцев — то нам понадобится сравнить их с вашими отпечатками, отпечатками вашего мужа и вашей уборщицы, когда она вернется из Джорджии. У вас никогда не снимали отпечатков пальцев? Под следствием вы, полагаю, раньше никогда не были…

— Нет.

— Но, может быть, вы занимали правительственный пост? Или служили в вооруженных силах?

— Нет.

— Тогда нельзя ли вас попросить, по возможности, когда вам будет удобно, заехать в полицейский участок и…

— Я все равно не понимаю…

— Извините, мэм, но все случаи предполагаемого самоубийства положено расследовать наравне с убийствами.

— А-а…

— Да, мэм. До выяснения обстоятельств.

— А-а. Ну тогда, конечно…

— Спасибо, — сказал Карелла.

Он попросил полицейского, дежурившего у двери, отнести чемоданы леди вниз. Потом, когда Энн Ньюмен и полицейский удалились в направлении лифта, повернулся и принялся изучать замок на входной двери. Это был двухцилиндровый замок, открывавшийся с обеих сторон только ключом. Энн Ньюмен только что сказала ему, что ключи от квартиры были только у нее и ее мужа. Следов отмычки на замке снаружи видно не было, следов взлома на косяке — тоже. Он все еще рассматривал замок, когда из квартиры вышли Клинг и один из технических экспертов.

— Взгляни-ка лучше вот на это, — сказал Клинг. — Она валялась на полу в ванной.

— Я как раз собирался упаковать ее, — сказал эксперт. На нем были белые перчатки, и в правой руке он держал пластиковую бутылочку. На дне бутылочки оставалась всего одна желатиновая капсула. Он поднял ее так, чтобы Карелла мог прочитать этикетку:

«Аптека „Эмброуз“

телефон: ЕХ 2-1789

Айсола, Джексон-Серкл, 3712

NoC-11468

Врач: Джеймс Бролин

ЭНН НЬЮМЕН 29.07

Принимать по необходимости, по одной капсуле перед сном.

СЕКОНАЛ».

Карелла записал название и телефон аптеки и имя врача. Он убирал блокнот в карман, когда из квартиры вышел медэксперт.

— Можете проветривать, — сказал он.

— Ну и что там? — спросил Карелла.

— Ран и повреждений нет. Причина смерти будет установлена при вскрытии.

— Жарища там жуткая, — сказал техник. — Не удивлюсь, если окажется, что он помер просто от теплового удара.

Они возвращались обратно в участок почти в полдень. В этом городе убийства и самоубийства расследовались по одной схеме, и, поскольку до сих пор не было ясно, что именно случилось на этот раз, детективы набросали план места происшествия и опросили соседей по этажу и дежурного швейцара. Те подтвердили, что Энн Ньюмен действительно куда-то уехала первого августа и что ее мужа Джерри в течение последней недели никто не видел. Соседи и швейцар утверждали, что в этом нет ничего необычного: Джерри Ньюмен был по профессии вольным художником, работал на дому и частенько по нескольку дней не выходил из квартиры, когда время сдачи заказа поджимало.

Окна машины были открыты, и обоих мужчин окатывали волны жара. Наступило время ленча, Карелла с трудом пробивался через плотный поток машин. Он покосился на Клинга, смотревшего прямо перед собой на дорогу, и сказал:

— Рассказывай.

— Ты знаешь, я не уверен, стоит ли об этом говорить…

— Зачем же ты тогда завел этот разговор?

— Потому что это тянется уже месяц и я буквально схожу с ума.

— Давай-ка начнем с начала, ладно? — сказал Карелла.

Постепенно Клинг с трудом и неохотно рассказал, что началось это Четвертого июля, когда их с Огастой пригласили на выходные в Сэндс-Спит. Пригласил их фотограф, с которым Огаста часто работала раньше. Слушая, Карелла вспоминал толпу фотографов, импресарио и профессиональных моделей, коллег Огасты, которые были на свадьбе у его напарника почти четыре года назад. Карелла не любил вспоминать этот день, потому что закончился он тем, что Огасту похитил один псих, который несколько лет преследовал ее своими домогательствами и превратил свою квартиру в некое подобие святилища Огасты. В этой-то квартире он и продержал свою пленницу целых три дня.

— …На пляже в Вестфалии, — говорил Клинг. — Прекрасный дом на дюнах, две комнаты для гостей. Мы приехали третьего, а на следующий день там был большой прием, фотомодели, фотографы — ну, ты же знаешь всю эту компанию, с которой общается Гасси. Вот тогда-то, на приеме, у меня и появились первые подозрения.

Клинг говорил, что никогда не чувствовал себя особенно уютно в компании друзей и знакомых своей жены. В свое время они не раз ссорились из-за тех, кого Клинг называл «показушниками». Видимо, основной причиной его дискомфорта было то, что Клинг, как детектив третьего ранга, получал двадцать четыре тысячи долларов в год, а его жена, топ-модель, зарабатывала сто долларов в час. В налоговой декларации, которую они заполняли в прошлом апреле, было указано, что сумма их совместных доходов в прошлом году была несколько больше ста тысяч долларов. И большинство друзей Огасты зарабатывали примерно столько же. Огаста могла себе позволить пригласить восемь-десять человек в один из самых дорогих ресторанов и потом заплатить за обед. «Само собой, она говорит, что все это чисто деловые знакомства», — сказал Клинг. Но сам Клинг на таких пирушках чувствовал себя лишним, чем-то вроде бедного деревенского родственника в гостях у богатого городского кузена или, еще того хуже, альфонса. Он предпочитал тихие семейные обеды дома, в компании друзей-полицейских: Кареллы, его жены Тедди, Коттона Хейза и одной из его бесчисленных девочек, Арти и Конни Браунов, Мейера Мейера и его жены Сары — людей, которых он знал и любил, с кем он мог чувствовать себя спокойно и уютно.

Прием на пляже в Вестфалии, милях в ста тридцати от города, в округе Сагамор, был совершенно таким же, как и те приемы, по которым Огаста таскала его в городе. Она заканчивала работу часа в четыре-пять, и у Клинга дежурство заканчивалось в четыре, так что он возвращался домой примерно тогда же, когда и она, и всегда оказывалось, что ей надо идти или на коктейль, или в студию к какому-нибудь фотографу, или в какой-нибудь модный магазин, или в гости к другой фотомодели, или к своему импресарио, — короче, куда-нибудь ей непременно надо. Бывали дни, когда он возвращался домой после утомительных поисков какого-нибудь мелкого гангстера, еле волоча ноги и мечтая только о бутылке пива, а квартира оказывалась битком набита «голубоватыми» фотографами или великолепными моделями, обсуждающими последний разворот в «Vogue» или «Harper's Bazaar», хлещущими выпивку, которую Огаста покупала за свои деньги, и непременно желающими знать, каково это — стрелять в человека («Берт, а вы сами когда-нибудь кого-нибудь убивали?»), словно труд полицейского — это такая же пустая развлекуха, как работа фотомодели. Его передергивало всякий раз, когда Огаста называла себя «манекенщицей». Это слово принижало ее, делало ее такой же мелкой и бессмысленной, как ее профессия, напоминало о куклах с глупыми лицами, выставленных в витринах и разодетых по последней парижской моде.