– Так что же вы тогда предлагаете делать? – спросил Саммерли, согласно кивая. Впервые, как мне кажется, убедительные слова Челленджера не вызвали у него немедленного возмущения.

– Что я предлагаю? Прежде всего, прикажу подать ланч, разумеется, – ответил Челленджер и ударил в гонг. Раздавшийся гул прокатился по дому. – Полагаю, что приближение космической катастрофы не сказалось на блестящих кулинарных способностях нашей кухарки. Надеюсь, что котлеты и омлет у нее получились такими же превосходными, как и всегда. Полагаю, что мы имеем право и на несколько бутылочек «шарцбергера» урожая девяносто шестого года. Совместными усилиями мы их, несомненно, одолеем. Согласитесь, что оставлять такое вино сейчас, – это непростительное расточительство, – профессор спрыгнул со стола, на котором сидел в продолжение всего разговора и откуда он провозгласил конец света. – Пойдемте, джентльмены, – сказал он, – чем меньше нам осталось времени, тем скорее мы должны начинать проводить его в скромных и благопристойных развлечениях.

Обед прошел на редкость весело. Конечно, полностью отделаться от невеселых мыслей мы не могли, кошмар создавшейся ситуации то и дело давал о себе знать. Последствия разыгравшихся событий будоражили наше воображение и только наши души, никогда не сталкивавшиеся со смертью, трепетали при ее приближении. Опасность и близость смерти для всех нас были знакомыми состояниями. Что же касается нашей гостеприимной миссис Челленджер, то она была совершенно спокойна. Сидя рядом с мужем, подбадриваемая его взглядами, она часто дотрагивалась своей маленькой ладошкой до его могучей руки, словно выражала согласие пройти с ним дорогу, которую уготовила для них Судьба. Впрочем, так думали и все мы. Будущего у нас не было, нам принадлежало только настоящее и мы проводили его весело и в хорошей компании. Профессор Челленджер оказался в очередной раз прав – сознание наше прояснилось. В продолжение обеда даже я сумел несколько раз уместно пошутить. Что ж говорить о самом профессоре. Он просто-таки блистал остроумием. Я никогда не наблюдал за Челленджером и только сейчас понял – это поистине ве-ликий человек, с могучим умом и пониманием, не знающим преград. Саммерли превзошел сам себя, профессору то и дело приходилось отбиваться от его язвительных насмешек. Думаю, никогда еще критика Саммерли не была такой продуманной и едкой. Лорд Джон и я хохотали, слушая пикировку Саммерли и Челленджера. Миссис Челленджер тоже заливисто смеялась, но как только философ начинал не на шутку распаляться, она еще сильнее прижимала ладошку к руке мужа, стараясь успокоить его. Такие волнующие темы, как жизнь и смерть, судьба и предназначенье человека – все они стали предметами спора в тот великий, незабываемый час. Значимость спора подчеркивалась и внешними обстоятельствами, каждого из нас вдруг охватывало странное возбуждение, сопровождавшееся легким покалыванием в груди. Это были признаки неумолимо приближающейся смерти, ядовитые волны, накатывая мягко и неторопливо, готовились унести нас в небытие. Раз я видел, как лорд Джон вдруг откинулся на спинку стула и закрыл ладонями глаза. Через какое-то время Саммерли внезапно потерял сознание, но тотчас пришел в себя. С каждым глотком воздуха мы втягивали в себя неведомую разрушительную силу, знали это и в то же время чувствовали необыкновенную ясность рассудка. Мозг уверенно и спокойно регистрировал малейшие изменения нашего со-стояния, говоря нам о плавном переходе из жизни к смерти. Вошел Остин, поставил на стол сигаретницы.

– Остин! – позвал его Челленджер.

– Да, сэр.

– Я хотел бы поблагодарить тебя за твою верную службу.

Легкая улыбка мелькнула на лице слуги.

– Не стоит, сэр, я всего лишь выполнял свои обязанности.

– Остин, сегодня я ожидаю конца света.

– В каком часу, сэр?

– Не знаю точно, Остин. Наверное, вечером.

– Очень хорошо, сэр.

Немногословный Остин поклонился и вышел из комнаты. Челленджер прикурил сигарету, придвинулся к жене и накрыл ее ладонь своей.

– Тебе уже известно, что нас ждет, дорогая, – сказал Челленджер. – Моим друзьям я тоже все объяснил. Ты не боишься, любовь моя?

– Ты же говорил, что боли не будет. Мы ничего не почувствуем, да?

– Не больше, чем под общим наркозом у дантиста. Всякий раз, когда он усыплял тебя газом, ты практически умирала.

– Ну, тогда это будет даже приятно.

– Не исключено, что переход к смерти действительно приятен. Хотя изношенные части организма не могут передать свои ощущения, но нам известно, сколь приятен для мозга сон или транс. Да, природа способна сделать прекрасную дверь и завесить ее прелестными сверкающими занавесями, за которыми для наших беспокойных душ начнется иная жизнь. Мне приходилось проводить множество экспериментов и исследований и всегда в основе любого события или явления я обнаруживал мудрость и любовь. Уверен, что именно в момент неведомого и пугающего перехода из одной жизни в другую запуганный смертный нуждается в теплоте и участии. Нет, Саммерли, я не приемлю вашего материализма. Вы говорите, что я – набор веществ? Нет, я слишком велик для того, чтобы видеть в себе лишь физические составляющие – несколько пачек солей и ведро воды. Здесь! Да, здесь, – профессор Челленджер с грохотом опустил на стол большой волосатый кулак, – есть нечто, что использует материю, но само таковой не является. Это нечто может попрать смерть, смерть же над ним не властна.

– Раз уж мы заговорили о смерти, – послышался голос лорда Джона, – то разрешите мне вмешаться. Я в некотором роде христианин, но мне кажется очень разумной и вполне естественной традиция наших предков класть рядом с умершим его топор, лук со стрелами и другую полезную мелочь. Древние люди думали, что, несомненно, в будущей жизни умершему это может пригодиться. Не знаю как вы, – лорд Джон стыдливо оглядел присутствующих, – но я бы чувствовал себя намного уютней, если бы рядом со мной положили мой экспресс, ягдташ и утиный манок. И еще рог, тот, покороче, с резинками у мундштука. Ну, в общем, вы знаете, о каком я говорю. Да, и не забудьте про патроны, нескольких обойм на первый случай вполне хватило бы. О, из-вините, какие-то у меня странные фантазии. Да, ну ладно. А вы что скажете, герр профессор?

– Если вас интересует мое мнение, то скажу вам следующее. Ваше сознание возвращается или пребывает в глубинах каменного века, а может быть и в еще более раннем периоде развития человечества. Я – продукт двадцатого века и предпочел бы умереть, как человек разумный, цивилизованный. Не думаю, что я боюсь смерти больше, чем вы, ведь я уже стар. Да, я достаточно пожил и будь что будет. Только я не могу просто сидеть и ждать конца, я – не агнец и не желаю покорно тащиться на бойню к мяснику. Челленджер, мы что, ничего не можем сделать?

– Чтобы спастись? Ничего, – ответил ученый. – Мы можем лишь ненадолго продлить свое пребывание здесь и увидеть, как перед нашими глазами будет разворачиваться величественная трагедия человечества, в которой и нам суждено стать участниками. Да, мы сможем пережить всех и для этого я кое-что предпринял.

– Кислород?

– Совершенно верно, кислород.

– Но как можно с помощью кислорода противостоять воздействию яда? Эфир и кислород – качественно разные вещи. Нейтрализовать яд кислородом абсолютно бесполезно. С таким же успехом мы можем пытаться загородиться от яда кирпичом. Кислород и эфир не взаимодействуют друг с другом. Нет, Челленджер, здесь ваша позиция крайне уязвима.

– Мой дорогой друг Саммерли, на содержащийся в эфире яд можно воздействовать материальными веществами. Посмотрите, как развивается ситуация, как распространяется волна. Разумеется за недостатком фактов доказать ничего невозможно, но я не сомневаюсь в том, что кислород приостанавливает волну. Он увеличивает сопротивляемость организма, поэтому я даже убежден, что столь важный для жизнедеятельности газ отодвинет воздействие отравляющего вещества, весьма удачно определенного вами как дурманин.

– Что касается меня, то я не собираюсь продлевать себе жизнь с помощью кислородной соски. Я – не младенец, а мужчина.

– Вам не придется сидеть с клапаном во рту, дорогой лорд Джон, – сказал профессор Челленджер. – Все необходимые приготовления сделаны и этим мы обязаны моей жене. Мы позаботилась о том, чтобы сделать свою спальню насколько возможно герметичной. Все щели тщательно заделаны, а вся комната оклеена вощеной бумагой.

– Боже милостивый, он собирается сдерживать яд вощеной бумагой, – воскликнул Саммерли.

– Мой друг, мне кажется, вы не совсем меня поняли. Мы собираемся не сдерживать яд, а удерживать кислород. Если мы на немного повысим содержание кислорода в комнате, то нам удастся продержаться в течении довольно долгого времени. Два баллона с кислородом у меня есть, три привезли вы. Немного, но уже кое-что.

– И насколько их хватит?

– Представления не имею. Включать кислород мы будем только тогда, когда симптомы станут невыносимыми. Если пользоваться кислородом разумно и заполнять комнату только при крайней необходимости, то всех баллонов должно хватить на несколько часов, а то и дней. Во всяком случае, успеем наглядеться на проклятый, исчезающий мир. Да, пожалуй мы, пятеро, уйдем из него последними, завершив торжественный марш человечества в неизвестность. А теперь, джентльмены, помогите мне перетащить баллоны. Предлагаю покинуть зал, я чувствую, что атмосфера здесь с каждой минутой становится все более опасной.

Глава 3

Погруженные

Судьба уготовила нам засвидетельствовать кончину мира в прелестной гостиной, площадью в четырнадцать или шестнадцать квадратных футов, на всей обстановке которой лежал отпечаток заботливой женской руки. За гостиной, отделенной от нее красными бархатными портьерами, находилась комната профессора, откуда можно было попасть в спальню. Портьеры все еще висели, хотя гостиная и комната профессора, соединенные в одну большую комнату, уже были подготовлены для проведения незабываемого эксперимента. Окно и одна из дверей, та, что вела на балкон, были предусмотрительно заделаны глянцевой бумагой. Супруга профессора Челленджера постаралась сделать комнату максимально непроницаемой, по крайней мере, она казалась такой на первый взгляд. Небольшое вытяжное отверстие над дверью можно было открывать и закрывать при помощи шнура. Вентилировать комнату мы договорились только в самом крайнем случае. По углам комнаты стояли большие бочки с цветами.