Должен признаться, что речь Саммерли, в конце концов, меня совершенно убедила. Даже Челленджер, похоже, осознал, что, если нам не удастся выбраться, то некому будет посрамить его оппонентов, и останутся недоказанными бесценные факты.

– На первый взгляд проблема спуска представляется архитрудной, – сказал Челленджер, – но все-таки я не сомневаюсь, что нам удастся что-нибудь придумать. Коллеге Саммерли удалось меня убедить в том, что нам не следует задерживаться на земле Мейпла Уайта, и потому необходимо вплотную заняться вопросом возвращения. Однако я категорически отказываюсь возвращаться до тех пор, пока мы не составим самую общую, самую приблизительную карту плато.

Профессор Саммерли недовольно фыркнул:

– Мы уже несколько дней бродили по этой земле. И что узнали?

Ничего, кроме того, что здесь много деревьев и болотистых низин. Понадобятся месяцы, чтобы отдельные топографические сведения увязать в стройную схему и смоделировать очень примитивную, очень неточную карту. Если бы, например, где-то посредине здесь было возвышение, можно было бы, на него взобраться, все обозреть…

При этих словах Саммерли мне пришла в голову интересная идея. Посмотрев вверх на огромный корявый ствол дерева гингко, широким шатром распростершего ветви над нашим укреплением, я подумал о том, насколько, исходя из колоссальной толщины его ствола, оно должно превосходить остальные деревья также и в высоту. Если самой высокой частью плато являлись его края по периметру, тогда почему бы это могучее дерево не попытаться использовать как наблюдательную вышку, с которой откроется весь затерянный здесь мир.

Еще с детства я отличался среди моих ирландских сверстников в искусстве лазить по высоким деревьям. Мои нынешние компаньоны могут мне дать фору в альпинизме, но отнюдь не в лазании по стволам и ветвям.

Главное добраться до первой ветки, а там уже наверняка доберусь до самой вершины. Всем очень понравилась моя идея. Профессор Челленджер просто расплылся в улыбке.

– Наш юный друг отличается акробатической ловкостью (качеством, увы, не свойственным для лиц с более солидной комплекцией). Признаться, я – в восторге от его идеи.

– Боже мой, юноша! Вы – редкое дарование, – лорд Джон одобрительно похлопал меня по спине. – Почему никто из нас раньше не смог до этого додуматься, просто удивительно. Еще около часа будет светло, и, если вы возьмете с собой блокнот, то сможете составить общую схему местности. Сейчас поставим один на другой ящики из-под патронов, и я подниму вас повыше.

Он встал на ящики и принялся осторожно меня приподнимать. Но подоспевший Челленджер, подведя под мои ботинки свою широкую ладонь, мощным толчком подбросил меня кверху ярда на два, так, что, долетев до первой ветки, я цепко ее охватил и надежно завис на обоих руках. Потом я подтянулся и, зацепив ветку ногой, в несколько раскачиваний ее оседлал. Нащупав повыше следующую ветвь, и покрепче за нее зацепившись, я, наконец, встал на ноги. Ветки на стволе располагались довольно часто, и я в мгновение ока, взбираясь по ним, как по стремянке, исчез из поля зрения моих оставшихся на земле товарищей. Стремительно карабкаясь вверх, я вскоре перестал что-либо различать, кроме окружавших меня со всех сторон ветвей и листьев. Иногда приходилось делать короткие передышки. В одном месте ствол был на отрезке футов в восемь-десять лишен ветвей. Мне было бы не взобраться выше, если бы не прочный стебель какого-то ползучего растения; по нему, как по канату я добрался до следующих ветвей. Я уже находился достаточно высоко, даже голос Челленджера доносился сюда заметно слабее. Но дерево оказалось огромным. Глядя вверх, я пока не замечал, чтобы ветви и листва начинали редеть. Потом мне попалась ветка, на которой залегал какой-то плотный зеленый сгусток, видимо какое-нибудь растение – паразит. Стараясь за него заглянуть я вытянулся и от неожиданности едва не свалился с дерева. Передо мной носом к носу оказалось какое-то существо. Нас отделяли фута два. Это существо пряталось за наростом и одновременно со мной выставило из-за него голову. Лицо было – человеческое, ни дать ним взять; по крайней мере, более человеческое, чем у любой мне известной обезьяны. Длинное, бледнокожее, все в прыщах; нос сильно приплющен, нижняя челюсть немного выдвинута вперед, вокруг подбородка густая поросль. Под щетиной нависавших бровей злым звериным огнем сверкали темно-зеленые глазки. Оно открыло рот и издало негромкий, но злобный рык, при этом сверкнули влажный клыки. Несколько мгновений в глазах существа играли злоба и угроза, потом на смену им пришло выражение страха, и зверь с быстротой молнии нырнул куда-то в нижнюю листву. На мгновение мелькнуло рыжее похожее на молодого поросенка тело. Какое-то время я продолжал слышать треск ломающихся маленьких веток и утихающий шелест листьев.

– Что случилось? – раздался снизу голос Рокстона, – с вами все в порядке?

– А вы-то его видели? – прокричал я, дрожа от волнения, ухватившись обеими руками за ветку.

– Услышали какой-то треск, подумали, что вы оступились. А что все-таки случилось?

Я уже начал раздумывать, не вернуться ли. Неожиданное появление обезьяны меня очень разволновало. Но до вершины оставалось уже немного, и я, переждав несколько минут и основательно отдышавшись, продолжил путь наверх. Один раз из-под ноги сорвался подгнивший сук, и я удержался только на руках. За исключением этого эпизода подъем оказался нетрудным. Постепенно листва стала редеть, и начали ощущаться порывы ветра. Это означало, что я уже находился выше других деревьев. Но, твердо решив не смотреть вниз, пока не заберусь до вершины, я все продолжал карабкаться. Вот уже ветви начали под моей тяжестью прогибаться. Найдя развилку потверже, я ее оседлал и посмотрел вниз. Подо мной простиралась изумительная панорама таинственной страны.

Солнце уже касалось горизонта, но закат был такой ясный, такой прозрачный, что раскинувшееся передо мной плато просматривалось все как на ладони.

Это – овал длиной миль в тридцать и шириной – в двадцать. Общий рельеф представляет некрутую воронку, так как самая низкая часть расположена в центре, где в вечерней дреме замерло зеркало озера. В окружности оно имеет миль десять. По его берегам растет густой тростник. Сквозь достаточно чистую воду кое-где видны песчаные отмели, отливающие золотым отблеском в ласковых вечерних лучах солнца. На отмелях были заметны какие-то темные пятна. Для аллигаторов или для челнов они казались слишком большими. В бинокль я разглядел, что существа эти живые, но какие, – определить не смог.

В этой части плато, где располагается форт Челленджера, миль на шесть простираются, достигая центрального озера, лесистые, кое-где прорезанные небольшими полянами, участки. Совсем близко от моего дерева находится поляна игуанодонов, а немного поодаль среди постепенно редеющих деревьев виднелись камни, окаймляющие кратер, где гнездятся птеродактили.

С противоположной стороны озера вид плато значительно изменяется. Там поднимаются рыжевато-красные скалы, точно такие, какие мы видели еще с равнины. Этот хребет возвышается над плато футов на двести, у его подножья растет лес. В нижней части скальной гряды немного повыше земли я рассмотрел, в бинокль множество темных отверстий. Наверное там существуют какие-то пещеры. Перед входом в одну из них я увидел белое пятно, но что – это, – не разглядел.

Прекратив рисовать, только, когда стемнело, я быстро спустился к ожидавшим меня под деревом друзьям.

Сегодня я сделался настоящим героем. Подумать только, я сам предпринял и претворил в жизнь грандиозный план. В моих руках теперь была карта, на составление которой при других обстоятельствах ушло бы несколько месяцев настойчивых исследований. Все с неподдельным уважением пожимали мне руку. Но прежде, чем перейти к топографическим деталям я рассказал им об удивительной встрече с обезьяночеловеком среди ветвей.

– Он находился на дереве с первого дня, проведенного нами на плато.

– Почему вы так решили? – спросил лорд Джон.

– Потому что я постоянно ощущал на себе чей-то недобрый взгляд. Я уже говорил об этом профессору Челленджеру.

– Да помню. Был такой разговор, – подтвердил Челленджер. – Наш юный друг по психологическому складу – типичный кельт, и это наделяет его особой чувствительностью.

– Общая теория телепатии… – начал Саммерли набивая трубку.

– Слишком сложна и обширна, чтобы о ней рассуждать мимоходом, – не дал себя прервать Челленджер. – Скажите, – прибавил он с апломбом епископа, обращающегося с речью к ученикам воскресной школы, – вы не обратили внимания на то, противостоит ли его большой палец всем остальным?

– Не обратил.

– У него есть хвост?

– Нет.

– А нижние конечности хватательные?

– А как же иначе он так легко передвигался бы в ветвях.

– В Южной Америке, если мне не изменяет память (прошу вас, профессор Саммерли, воздержитесь на несколько секунд от замечаний), что-то около тридцати шести видов обезьян, но считалось, что среди них нет человекообразных. Теперь выясняется, что они здесь есть. Но это – какой-то иной подвид. Вовсе не те мохнатые горилообразные увальни, которые встречаются в Африке или в странах Востока.

У меня едва не сорвалось с языка, что близкого родственника этих горилообразных я повстречал в Кенсингтоне.

– Для местного подвида присущи: растительность на лице и белый цвет кожного покрова. Последнее имеет место, по-видимому, из-за того, что обезьяны живут на деревьях, укрываясь от солнца в густой листве. Итак, возникает проблема, – к кому ближе местный подвид: к обезьянам, или к человеку. Если ко второму, то тогда, скорее всего, это и есть то самое пресловутое «недостающее звено». Полагаю, что мы должны немедленно заняться разрешением данной проблемы.

– Ни в коем случай! – решительно прервал его Саммерли. – Теперь, когда в нашем распоряжении имеется карта, за что мы должны благодарить господина Мелоуна, (я обязан привести и эти слова). Наша первая задача, если хотите, наш долг, состоит в том, чтобы выбраться живыми и здоровыми из этого чудовищного места.