Суровая кара постигла обоих предателей. Но совершенное ими зло продолжало жить. Они лишили нас обратной дороги. Еще несколько минут назад мы были жителями планеты, а теперь круг нашего обитания сузился до размеров этого плато. Вон, где-то там, за фиолетовой дымкой горизонта вьется ручей, ведущий в цивилизованный мир. На его берегу спрятаны в кустах два челнока. Напрасно они дожидаются нашего возвращения. Контакт с большой землей разорван, наверное, навсегда. Утеряно одно лишь связующее звено, но этого – достаточно. Никакой разум не в состоянии изобрести мост, способный соединить наше горькое настоящее с полным надежды недавним прошлым. Один лишь миг, и как все изменилось.

В эти минуты я понял, до чего крепки духом трое моих товарищей. Да, они сейчас были очень серьезны. Но на их лицах я не увидел ни тени страха или растерянности. Мы терпеливо дожидались Замбо. Наконец на вершине утеса появилась его могучая фигура. Добродушно улыбаясь, он прокричал:

– Что я делать сейчас? Вы сказать, а я делать.

Конечно, этот вопрос легче задать, чем на него ответить. Лишь одно оставалось несомненным. Замбо теперь был единственным надежным звеном, связующим нас с миром. Такой человек не оставит в беде.

– Я вас никогда не бросать. Что страшное происходить, я все равно здесь. Замбо вас не бросать. Но индейцы хотят бросать. Замбо их не удержать. Они боятся курупури. Они хотят домой. Замбо их не удержать.

– Уговори их подождать до завтра, Замбо, – крикнул я. – Я с ними отправлю письмо.

– Хорошо, сэр. Они ждать до завтра. Замбо их держать до завтра. Но что Замбо делать сейчас?

Дел для нашего верного друга нашлось немало, и он прекрасно со всем справился. Сначала мы попросили его отвязать обмотанный вокруг пня канат и перебросить один конец сюда. Канат был не толще бельевой веревки, но отменно крепкий. Конечно, он не смог бы послужить мостом для людей, но с его помощью можно было передавать предметы. Замбо своим концом веревки обвязал мешок с провизией, который он принес с собой на вершину, и мы перетащили его на плато. Этих запасов по нашим расчетам должно было хватить на неделю, даже, если их не пополнять охотой. Потом Замбо доставил наверх еще два мешка с патронами и многим другим.

Уже смеркалось, когда наш Замбо в последний раз спустился с утеса, на прощание еще раз пообещав, что индейцы не уйдут до утра.

Всю ночь, нашу первую ночь на плато Затерянного мира я просидел со свечой – фонарем, описывая происшедшие события.

Ночевать мы решили у самого края обрыва. Ужин нам украсили две бутылки аполлинариса, оказавшиеся в одном из мешков. Конечно, нам обязательно придется отыскать воду. Но это уже не сегодня. Даже для лорда Джона на сегодня – достаточно приключений. Мы стараемся не привлекать внимания: не разжигаем костра, громко не говорим.

Завтра (или точнее, сегодня, потому, что когда я дописываю письмо, уже наступил рассвет), мы совершим нашу первую вылазку в эту неведомую землю. Когда напишу следующее письмо и смогу ли это вообще когда-либо сделать, я не знаю. У подножья сидят индейцы. Они не ушли, как и обещал Замбо. Сейчас он поднимется, и я переброшу ему, прикрепив к камню письмо.

Только бы оно дошло.


P.S. Чем больше я размышляю, тем безнадежнее представляется мне наше положение. Не вижу никакой надежды на возвращение. Если бы на плато близко к краю росло высокое дерево (вроде нашего погибшего бука), мы могли бы соорудить другой мистер мост. Но больше, чем за 50 ярдов деревьев нет. Даже вчетвером наших усилий не хватит, чтобы перетащить, поднять и направленно завалить такой большой ствол. Спуститься по веревке тоже нельзя. Она слишком коротка. Увы, наше положение – безнадежно. Совершенно безнадежно.

Глава 10

«Неужели это наяву?»

Здесь происходят уму непостижимые чудеса. Неужели все это – наяву? Весь мой запас бумаги состоит из пяти блокнотов и пачки отдельных листов. В моем распоряжении – одна авторучка и два твердых карандаша, но пока моя рука в состоянии двигаться, я буду подробно фиксировать на бумаге наши приключения. Ведь мы – единственные на свете люди, кому посчастливилось проникнуть в этот волшебный мир, и на меня как на журналиста возложена миссия документально достоверного описания всего, с чем нам здесь пришлось и приходится столкнуться, пока нас не постигла злая участь, которой скорее всего никому из нас не миновать.

Передаст ли эти записки на большую землю наш верный Замбо, сам ли я привезу их в Лондон, чудом вырвавшись из западни, достанутся ли они какому-нибудь отважному авиатору, сумеющему посадить на плато усовершенствованный моноплан, в любом случае моим заметкам суждено бессмертие как классическому образцу приключенческой литературы в документальном жанре.

В первое же утро на плато наш жизненный опыт во многом пополнился. Не могу похвастаться тем, что первые мои впечатления на новом месте привели меня в восторг. Когда я пробудился от недолгого сна, солнце уже поднялось над горизонтом. Вдруг я заметил на своей ноге непонятный предмет. Во время сна, одна штанина немного закаталась вверх и между отворотом и носком к голой коже прилепилось что-то похожее на пурпурную виноградину. Я потянулся рукой, но едва прикоснулся, как виноградина к моему ужасу лопнула между пальцами, разбрызгав во все стороны кровь. От страха и отвращения я завопил. На крик прибежали оба профессора.

– Какая прелесть, – сказал Саммерли, склонившись над моей голенью, – огромный клещ, насколько мне известно, не зафиксированный в классификационных каталогах.

– Начинаем пожинать первые плоды наших усилий, – назидательно загудел Челленджер. – Придется этот подвид назвать Yxodes Maloni. Небольшая неприятность от укуса, мой юный друг, не идет ни в какое сравнение с тем благом, которое вы за это обретете. Ведь теперь ваше имя будет увековечено, оказавшись в каталогах классификации видов. Как жаль, что вы погубили этот экземпляр, раздавив его в момент насыщения.

– Какая гадость! – брезгливо крикнул я.

В знак торжества профессор поднял брови и примирительно похлопал меня по плечу.

– Вам следует научиться взирать на вещи с научной точки зрения, абстрагируясь от личных симпатий, или неприязни. Для человека философского склада, вроде меня, клещ с его острым, как ланцет хирурга хоботком, с его растягивающимся желудком, – такое же совершенное создание природы, как, например, павлин или северное сияние. Мне жаль, что вы говорите о клеще столь пренебрежительно. Нам нужно постараться сохранить и удержать следующий экземпляр, если посчастливится его встретить.

– Можете считать, что уже посчастливилось, – мрачно пошутил Саммерли, – второй экземпляр как раз сейчас заполз вам за шиворот.

Взревев, как бык, Челленджер вскочил на ноги, лихорадочно стаскивая с себя пиджак, а затем рубашку. Я и Саммерли, сотрясаясь от хохота, помогали ему раздеваться. Наконец перед нами предстал могучий торс. Обхват груди ни дать ни взять, пятьдесят четыре дюйма по мерке закройщика. Его тело было покрыто густой черной щетиной, и из этих зарослей мы выудили заблудившегося клеща, прежде чем тот успел присосаться.

Но в окрестных кустах было полно этих паразитов, так что нам пришлось немедленно перекочевать на другое место.

Однако, прежде всего нужно было побеседовать с верным негром, который как раз появился на вершине пирамиды с банками какао и бисквитами, которые он нам тут же переправил с помощью веревки. Из всех припасов, что остались внизу, мы велели ему взять для себя столько, чтобы прокормиться в течение двух месяцев, а остальное отдать индейцам в качестве оплаты за их труд и как аванс за то, что они доставят на Амазонку наши письма. Несколько часов спустя, мы увидели, как индейцы двинулись гуськом по равнине в обратный путь. Каждый нес на голове тюк с провизией.

Замбо теперь один занимал палатку у подножья пирамиды и остался единственным связующим звеном между нами и большим миром.

А нам предстояло решить самые насущные задачи. Первым делом мы перенесли стоянку из кишащих клещами кустарников на небольшую поляну, окруженную со всех сторон деревьями. В центре ее залегало несколько плоских каменных глыб, в двух ярдах от которых прозрачный прохладной струей бил источник. На этих, уже успевших нагреться плитах мы и расположились. Наслаждаясь чистотой и отсутствием клещей, мы принялись составлять наш первый план проникновения в глубину этой горной страны. В кронах деревьев во всю заливались птицы. Особенно выделялся какой-то ухающий, отдаленно напоминавший совиный, крик. Но это была не сова, и даже наши ученые не могли определить какая же птица может так кричать.

Теперь надо было составить перечень нашего имущества: инвентаря, орудий, чтобы знать, на что мы можем рассчитывать. Если взять во внимание все принесенное нами и то, что потом в несколько приемов доставил Замбо, мы неплохо обеспечены. Во-первых – четыре винтовки и тысяча триста патронов к ним, также дробовик. К нему оказалось лишь полтораста специальных заряженных дробью патронов. Провизии, учитывая запасы табака, должно хватить на несколько недель. В нашем распоряжении также большой телескоп и прекрасный полевой бинокль. Все это богатство мы аккуратно разложили в центре поляны и затем, нарубив ножами и мачете толстых стеблей, соорудили, вокруг колючую загородку около пятнадцати ярдов в диаметре. На первое время эта огороженная колючим частоколом площадка должна послужить нам военным укреплением, убежищем на случай неожиданного нападения. Кроме того она – хранилище провизии и остального имущества. Эту крепость мы назвали «Форт Челленджера».

Когда мы закончили обустройство, уже наступил полдень, но жара нас не очень допекала. Сказывается большая высота. Вообще температурно-климатические условия жизни на плато походили на среднеевропейские. Среди деревьев, окружающих нашу поляну есть дубы, буки и даже одна береза. Но над всей это разнолистной рощей возвышается большое дерево гингко. Широко разбросив густую крону, оно навесило над фортом Челленджера шатер из густой листвы. Теперь мы вели беседу в его тени. Говорил лорд Рокстон, ввиду положения особой опасности, в которое попала экспедиция после катастрофы с мостом, принявшим на себя роль лидера.