Челленджер, как воинственно настроенный петух, прохаживается между палатками нашего лагеря. Саммерли молчит. Он по-прежнему преисполнен скепсиса. Еще один-два дня, – и многие наши сомнения будут разрешены.

Теперь же я передаю это письмо Хозе, который повредил себе руку, и теперь настаивает на том, чтобы его отпустили.

Даст Бог, письмо все-таки дойдет до адресата. К нему прилагаю план нашего маршрута, так как он мне запомнился. Надеюсь, что эта иллюстрация поможет вам лучше разобраться во всем, что вы от меня узнали, и возможно узнаете еще в дальнейшем.

Глава 9

«Кто мог такое предвидеть?»

Случилось нечто ужасное. Кто мог такое предвидеть? По-моему, наше положение безвыходно. Скорее всего, мы обречены до конца дней оставаться на этой затерянной, ни для кого недоступной земле. Я настолько ошеломлен происшедшим, что не в состоянии ни разумно оценить наше настоящее, ни представить будущее. Первое мне кажется ужасным, а второе – безнадежно мрачным, как тропическая ночь. Нельзя представить худшего положения, чем наше. Нет никакого смысла сообщать нынешние географические координаты экспедиции в надежде на то, что друзья отправят на наши поиски спасательную партию. Все равно нам не продержаться живыми, дожидаясь, пока они доберутся до Южной Америки и нас разыщут. По сути, мы теперь так далеко от людей, как, если бы попали на луну. И если все-таки каким-то чудом нам суждено спастись, то это может произойти только благодаря нам самим: нашей силе, выносливости, храбрости и изобретательности. Вместе со мной находятся три замечательных человека, наделенных исключительным умом и мужеством. Когда я вижу их спокойные, по-деловому сосредоточенные лица, мне даже кажется, что не все потеряно. Я стараюсь выглядеть так же спокойно, как они, хотя на самом деле встревожен до предела.

Сейчас попытаюсь изложить по порядку ход событий, приведших к этой катастрофе.

Прошлое письмо заканчивалось тем, что мы остановились в семи милях от длиной гряды рыжеватых скал окружающих плато, о котором говорит профессор Челленджер. Их высота с близкого расстояния кажется больше названных им величин. В некоторых местах она достигает, по крайней мере, тысячи футов. Поверхность склонов – вертикально ребриста, – характерная черта базальтовых образований. Нечто похожее можно наблюдать на Селисберских утесах близ Эдинбурга. Видимая часть вершины укрыта обильной растительностью: у самого края – густые кусты, а чуть подальше – высокие деревья. Никаких признаков животного мира пока не встречалось.

В ту ночь мы расположились на стоянку у самого подножья, – исключительно дикое мрачное место. Скалы здесь – не только отвесны, но, немного не доходя до вершины, образуют даже обратный уклон. Так что вопрос о преодолении подъема в этом месте отпал совершенно. Вплотную к нам возвышался отдельный конусообразный кряж, о котором я уже упоминал. Он похож на гигантский шпиль готического собора, вершина которого находится на одном уровне с плато. Но между ней и ним пролегла пропасть. На вершине конуса одиноко росло высокое дерево. Как утес, так и плато в этом месте кажутся сравнительно невысокими, – футов 500–600, не больше.

– Вот на этом дереве, – сказал профессор Челленджер, указывая на вершину пирамиды, – сидел птеродактиль. Я вскарабкался до середины подъема и сумел его подстрелить. Думаю, что любой опытный скалолаз, вроде меня, сможет достичь вершины утеса. Хотя и в этом случае до плато ему не добраться.

Когда Челленджер говорил о своем птеродактиле, я наблюдал за профессором Саммерли, и в первый раз мне показалось, что в его поведении появились признаки сомнения и даже раскаяния. На его тонких губах сейчас не играла обычная ироническая улыбка, наоборот, лицо его было как никогда серьезно и взволнованно. Эта перемена не ускользнула и от Челленджера, и он впервые ощутил предчувствие победы.

– Конечно, – произнес он с нескрываемым самодовольством, – профессор Саммерли, видимо, полагает, что птеродактиль, о котором я говорю, на самом деле – всего лишь аист. В таком случае прошу заметить, что этот аист – лишен оперения, его тело покрыто голой кожей, у него перепончатые крылья, а челюсти снабжены зубами.

Говоря, Челленджер, победно улыбался, моргал глазами и отвешивал низкие поклоны, отбивая ими каждый приводимый довод. Саммерли, наконец, не выдержал и отошел в сторону.

Утром после скромного завтрака, состоявшего из кофе с маниокой (нам следовало экономить припасы), мы собрались на военный совет, чтобы обсудить и найти путь для восхождения на плато. Челленджер председательствовал с важностью, которой можно позавидовать. Просто – лорд канцлер или верховный судья Объединенного Королевства, не меньше. Представьте себе его грузную фигуру на гладком валуне; нелепое юношеское канотье съехало на затылок, веки высокомерно полуопущены, выставленная вперед борода топорщится и вибрирует в резонанс бархатных раскатов его могучего голоса. Он, не торопясь, подробно описывает наше положение и предлагает программу действий. Перед ним сидели мы трое: я, молодой, крепкий, загорелый, от долгого пути под открытым тропическим небом; беспрестанно пыхтящий трубкой Саммерли, очень серьезный, но по-прежнему не теряющий критического отношения к личности Челленджера; угловатый, острый, как лезвие бритвы, лорд Джон, – его гибкое тело сейчас облокотилось на винтовку, глаза внимательно следят за говорящим. За нашими спинами собрались оба метиса и кучка индейцев. Впереди – ребристые отвесные скалы, преграждающие нам путь к вершине.

– Нет нужды упоминать о том, – сказал Челленджер, – что в прошлый раз я испробовал все возможные способы восхождения. Будучи опытным скалолазом, я все-таки не достиг плато. Разумеется, я не льщу себя надеждой на то, что усилия дилетантов окажутся успешнее моих. Однако следует принять в расчет то, что в прошлый раз со мной не было альпинистского снаряжения, а ныне оно – здесь. С его помощью я доберусь до вершины одинокого утеса. Разумеется, взбираться на плато по стене, имеющий отрицательный угол бессмысленно. В прошлый раз я вынужден был торопиться. Надвигался сезон дождей, и припасы подходили к концу. Время было крайне ограниченно. Тем не менее, я успел осмотреть скалы на шесть миль в восточном направлении, и на осмотренном участке нигде не нашел подходящего для восхождения места. Что же в таком случае нам лучше всего предпринять сейчас?

– Полагаю, – сказал Саммерли, – если вы, двигаясь на восток, ничего не обнаружили, то нам есть смысл сосредоточить поиски пути на вершину, двигаясь вдоль стены на запад.

– Именно так, – включился в разговор лорд Джон. – Плато представляется мне не очень большим, и, обойдя его кругом, мы либо найдем путь наверх, либо вернемся сюда, на исходную точку.

– Я уже как-то рассказывал моему юному другу, – сказал Челленджер (он почему-то, когда говорил обо мне, всегда пользовался определениями, подходящими скорее для десятилетнего школьника, чем для взрослого молодого человека), что подъем на вершину будет нелегким. Оно и понятно. Иначе на плато никогда не смогли бы возникнуть исключительные условия, при которых нарушились общие законы выживания вида. И все же можно допустить, что где-то есть место, опытный альпинист сможет взобраться на вершину и при том этот путь должен быть совершенно непреодолим для громоздкого ящера, если бы тому вздумалось, к примеру, спуститься в долину. Во всяком случае, в том, что хотя бы одно такое место есть, я уверен.

– Чем продиктована ваша уверенность, позвольте узнать? – холодно осведомился Саммерли.

– Тем, что мой предшественник американец Мейпл Уайт каким-то образом забрался же на плато. Иначе он не смог бы зарисовать это чудовище.

– Вы забегаете вперед, профессор, оперируя непроверенными гипотезами, как фактическими аргументами, – возразил упорный Саммерли. – Я убедился в существовании плато, потому, что увидел его собственными глазами. Но пока что мы не встретили здесь ни одного свидетельства животной жизни.

– Убедились вы, или не убедились, какая в том сейчас разница, уважаемый коллега, – сказал Челленджер. – Впрочем, я рад, что хотя бы в оценке факта существования плато теперь между нами нет разногласия.

Челленджер посмотрел на вершину и вдруг, ко всеобщему удивлению, вскочил с булыжника и, схватил Саммерли за шею, запрокинул ему голову.

– Ну что, сэр, – закричал он охрипшим от волнения голосом, – теперь, надеюсь, мне удалось вас убедить, что на плато есть животные?

Из кустов, окаймляющих край вершины высунулось нечто длинное черное и блестящее. Оно удлинялось и раскачивалось над пропастью. По виду это была гигантская змея с приплюснутой, как лопата, головой. В течение минуты она извивалась над нами, сверкая на солнце кольцеобразным узором на блестящей, словно полированной коже; потом медленно втянулась обратно и исчезла в кустах. Саммерли настолько был захвачен увиденным, что какое-то время не замечал того, как Челленджер запрокидывал ему голову. Внезапно опомнившись, он отбросил его руку, стараясь восстановить status quo.

– Я попросил бы вас, профессор, найти другой способ привлекать к себе внимание, нежели хватать собеседника за подбородок. Даже появление редкого скального питона, не оправдывает такой вольности.

– А все-таки на плато есть жизнь! – торжествуя, ответил Челленджер. – И, установив эту истину, не смотря на долгое, упорное нежелание коллеги Саммерли ее признавать, мы теперь можем покинуть лагерь и направиться на запад, в поисках места, пригодного для восхождения.

Поверхность у подножья скалы неровная, каменистая; поэтому экспедиция продвигалась медленно. Внезапно мы наткнулись на нечто такое, что давало надежду. Это было место, чьей-то старой стоянки. На земле валялось несколько пустых консервных банок, бутылка из-под бренди, сломанный консервный нож и разные другие мелочи походного быта. Изодранный комок старой газеты оказался «Чикагским Демократом». Дату найти не удалось.

– Не мое, – сказал Челленджер. – Наверное, это все Мейпла Уайта.