– Здесь индейцев нет. Боятся курупури, – сказал Гомес.

– Курупури – лесной дух, – пояснил лорд Джон. – Так тут называют любое проявление инфернальной силы. Эти бедолаги уверены в том, что здесь сокрыто нечто ужасное, и избегают появляться в этих местах.

На третий день мы поняли, что продолжать путь на лодках становится все труднее. С каждой новой сотней ярдов ручей заметно мельчал. По крайней мере, два раза мы садились на мель, словно, пытаясь брюхом наших челноков с налету проутюжить мягкий волнистый песок на дне.

Наконец мы вытащили лодки из воды и спрятали их в кустах. Ночевали на этот раз на берегу.

Утром лорд Джон и я отправились на разведку. Мы прошли лесом вдоль ручья около двух миль. Поняв, что дальше река еще больше мельчает, мы возвратились к стоянке и доложили об увиденном. Наше сообщение не удивило профессора Челленджера. Он давно уже предвидел приближение места, где дальнейшее продвижение вплавь станет невозможным. Надежно замаскировав лодки между кустов, мы сделали на дереве зарубки, чтобы некогда их отыскать; потом между всеми распределили поклажу: винтовки, одежду, инструменты, провиант, палатки, одеяла и все прочее. Взвалив на плечи тяжелые рюкзаки, мы двинулись пешком, вступив в самый трудный этап нашего маршрута. К сожалению и здесь между двумя учеными произошла ссора. Как я уже говорил, Челленджер, примкнув к экспедиции, немедленно взял на себя функции вожака, что вызвало исключительное неудовольствие профессор Саммерли. И теперь, когда Челленджер, распределяя между членами экспедиции поклажу, предложил своему коллеге кое-что взять (что-то совсем нетяжелое, кажется анероидный барометр), Саммерли вдруг взбрыкнул.

– Могу я спросить, сэр, – начал он со зловещим спокойствием, – по какому праву вы здесь командуете?

Челленджер покраснел и нахохлился.

– По праву командира нашей экспедиции, профессор Саммерли.

– Обязан вас уведомить, сэр, что я вас за такового не считаю.

– Да что вы? – Челленджер преклонил перед Саммерли в нарочитом поклоне голову. – Может быть, вы укажете мне мое место?

– Охотно, сэр. Вы человек, слова которого подлежат проверке. Именно для этого создана наша комиссия. Таким образом, вы – подследственный, а мы – судьи.

– Вот так? – сказал Челленджер, присаживаясь на борт упрятанного в кустах челнока. – В таком случае может быть вы возьмете на себя обязанности вожака, а я буду беззаботно идти за вами вслед. Если я не вожак, то и не обязан быть впереди.

Слава Богу, в нашей компании нашлись два рассудительных человека: лорд Джон и я. Нам с горем пополам удалось урезонить строптивых ученых и тем избежать преждевременного возвращения в Лондон. Мы долго их уговаривали, просили, убеждали. В конце концов, Саммерли, пыхтя трубкой и неся за плечами анероидный барометр, пошел впереди, а Челленджер двинулся вторым, то и дело четко, почти по-военному отдавая направляющие команды.

Вскоре обнаружилась одна любопытная деталь. Оба ученых оказывается были одинаково низкого мнения об эдинбургском докторе биологии Иллингворже. Этот факт открылся как нельзя кстати. Едва в общении между нашими профессорами возникало напряжение, кто-нибудь, будто нечаянно, тотчас упоминал об эдинбургском докторе, и готовые войти в очередной конфликт стороны примирялись, на время образуя союз против общего оппонента. Вот уж действительно прав был некий мудрец, задав сакраментальный вопрос: «Против кого дружите?»

Двигаясь гуськом вдоль берега, мы вскоре обнаружили, что русло сильно сузилось, превратившись в малый ручеек. Наконец и он исчез, затерявшись в покрытом зеленоватым губкообразным мхом болоте. Мы то и дело проваливались по колено в топкую жижу. Кругом вились рои москитов и всякой мелкой мошкары. Сделав резкий крюк, мы углубились в лес. С облегчением ступая по твердой земле, мы благополучно обогнули опасную трясину, и лишь гул насекомых долго еще звучал в ушах, как расстроенный орган.

На второй день после того как были оставлены челны, мы обнаружили что характер местности заметно изменился. Наш путь постоянно шел вверх. И чем выше мы поднимались, тем реже становился лес. Тропическое растительное изобилие осталось позади. Гигантские деревья, населяющие богатые илом долины Амазонки, уступили место финиковым и кокосовым пальмам, расположенным отдельными небольшими группами. Остальное пространство занимал кустарник. В более влажных низинах росли пальмы Мауриция с изящно ниспадающими листьями.

Мы шли по компасу, и пару раз между Челленджером и индейскими проводниками возникал спор о верности направления. В обоих случаях остальные члены экспедиции «приносили в жертву (если процитировать Челленджера) мнение просвещенного носителя европейской культуры на алтарь обманчивых инстинктов первобытных дикарей».

На третий день выяснилось, что мы поступили правильно, пойдя по пути, указанному индейцами. Профессор Челленджер обнаружил и опознал несколько примет своего прошлого пребывания, а в одном месте мы натолкнулись на закопченные огнем камни. Здесь профессор два года назад делал привал.

Наш путь непрерывно шел в гору. В течение двух дней мы преодолевали усеянный валунами холм. Местность продолжала изменяться. От недавнего тропического изобилия теперь сохранились лишь пальмы «слоновая кость» и множество дивных орхидей. Благодаря постоянным замечаниям ученых, не оставлявших вниманием ни одного вида, я научился узнавать редчайшую Nuttoma Vexillaria, бордовые и розовые цветки нежнейшей катлеи, а также одонтоглоссум. В расселинах холма по мелким камням журчали укрытые папоротниками ручьи.

На ночевку мы обычно останавливались среди валунов на берегу какого-нибудь стоячего водоема, где резвыми стайками носились рыбы, очень похожие по виду и по вкусу на английскую форель. Таким образом, мы были обеспечены великолепным ужином.

На девятый день после того как мы оставили лодки (по моим подсчетам, мы находились на расстоянии не менее 120 миль), деревья начали мельчать, пока наконец не превратились в кустарники. Постепенно на смену кустам пришли заросли бамбука. Углубляясь в них, мы оказались в такой чащобе, что для того чтобы продолжать путь, нам пришлось беспрестанно вырубать бамбук, употребляя для этого индейские мачете и большие кривые ножи. Ну и занятие, скажу я вам, господин Мак-Ардл! Ничего более утомительного и унылого невозможно придумать. Даже на очищенном пространстве мой кругозор ограничивался какими-нибудь десятью – пятнадцатью ярдами. Во время же продвижения я мог видеть лишь спину идущего впереди в белой легкой рубашке лорда Джона и словно давящие нас с боков желтые стены бамбука. Солнце пронизывало эту адскую поросль острыми, как иглы, лучами. Над головой на высоте трех человеческих ростов на фоне ярко синего неба покачивались верхние звенья, и никто не знал, когда же это все кончится. Трудно сказать, какие животные населяют эту чащу. Но несколько раз мы совсем близко слышали чьи-то тяжелые шаги. Лорд Рокстон полагает, что это какое-то крупное копытное. К ночи нам все-таки удалось выбраться, из зарослей, и вконец измученные мы, развернув стоянку, улеглись спать.

Рано поутру мы продолжили путь и опять обратили внимание на перемены в ландшафте. Позади осталась длинная бамбуковая стена, извивавшаяся как русло реки. Впереди простиралась кое-где поросшая древовидным папоротником равнина. Понемногу поднимаясь, она восходила к длинной скальной гряде, напоминавшей своей формой спину исполинского кита. Около полудня нам удалось ее перевалить, и перед глазами открылась новая долина, а дальше – опять плавное возвышение, мягко сливающееся с горизонтом.

У первой линии холмов произошло нечто такое, что возможно имеет серьезное значение. Действительно ли это – так, выяснится в дальнейшем.

Шедший вместе с проводниками в голове колонны профессор Челленджер вдруг остановился и, взволнованно жестикулируя, стал указывать на что-то вдалеке справа. Посмотрев в том направлении, мы заметили примерно в миле нечто напоминавшее большую темную птицу. Не спеша взмахнув несколько раз крыльями, она, оторвалась от земли и затем, задержав взмахи, как планирующий аэроплан, исчезла за косогором.

– Ну что? Видели? – торжественно воскликнул Челленджер. – Саммерли, вы видели.

Саммерли, остановившись, внимательно вглядывался в то место, куда только что устремилось неизвестное существо.

– И кто же, по-вашему, это был? – ответил он на вопрос вопросом.

– То есть, как «кто»? Как «кто»? Вы ведь видели собственными глазами. Птеродактиль, конечно!

Саммерли ехидно рассмеялся.

– Птеродурактель! Это – аист. Обычный аист.

Челленджер едва не захлебнулся от гнева. Ничего не говоря, он подтянул повыше свой вещмешок и пошел дальше, стараясь шагами успокоить свою ярость. Со мной поравнялся лорд Джон. Лицо его было серьезно, как никогда. Он держал цейсовский бинокль.

– Перед тем, как оно исчезло, я все-таки успел навести фокус, – сказал он. – Не берусь ничего утверждать, кроме того, что никого похожего я в своей жизни не встречал. Даю слово охотника.

Вот так обстоят дела. Мы стоим на пороге неизвестного мира, о котором неустанно говорит Челленджер. Я веду хронику нашей экспедиции, стараясь ничего не упускать и не прибавлять. Подобных случаев больше не происходило.

А теперь, уважаемые читатели, если таковых мне когда-нибудь посчастливится иметь, подведем некоторые итоги. Мы с вами поднялись вверх по широкой реке, пробрались через камыши в зеленый коридор, взобрались в гору среди пальм, пробились через бамбуковую чащу, сошли покрытую древовидными папоротниками долину, – и вот, наконец, мы – у цели, ради которой был проделан весь нелегкий путь. Перевалив через вторую гряду, мы оказались вначале узкой долины, густо заросшей пальмами, а за ней увидели нескончаемую линию красноватых гор, которые я узнал по рисунку в альбоме. Сейчас я занят этим письмом, но только лишь отрываю глаза от бумаги, опять вижу этот волшебный ландшафт. Его тождество с рисунком – бесспорно. Теперь от нас до этих скал – не больше семи миль. Простираясь по необозримо широкой панораме, они теряются с обеих сторон горизонта.