Как я уже сказал, вместо стен в подъемнике были стальные прутья, горел яркий свет, поэтому можно было вполне отчетливо разглядеть те породы, мимо которых мы двигались. Я машинально отмечал их про себя: вот желтоватый известняк, вот кофейного цвета гастингские залегания, вот — более светлый тон ашбэрнхемских пород, затем — темные карбоновые глины и, наконец, сверкающий и искрящийся в лучах электрического света, агатово-черный уголь, прослоенный глиняными пластами. Тут и там виднелись кирпичные крепления, хотя по большей части стены держались сами по себе, и глядя на них, нельзя было не подивиться огромному труду и инженерному мастерству, вложенным в строительство. Вслед за угольными пластами начинался какой-то смешанный слой, по виду напоминавший бетон, а дальше шел обыкновенный гранит, кварцевые кристаллики которого мерцали и вспыхивали так, словно темные стены шахты были покрыты алмазной крошкой. Мы забирались все глубже и наконец достигли такой глубины, на какую не спускался еще ни один смертный. Удивительно разными по цвету были эти доисторические напластования, и мне никогда не забыть широкий розовый пояс полевого шпата, который засиял неземной красотой в лучах наших мощных ламп.

Мы ехали вниз, сменяя лифты, а воздух становился все более плотным и жарким, так что в конце концов даже легкие шелковые одежды стали казаться невыносимыми, а пот стекал струйками прямо в туфли на резиновой подошве. Наконец, когда я решил, что больше не выдержу, наш последний лифт остановился, и мы ступили на круглую платформу, устроенную в нише шахты. Мелоун окинул стены каким-то подозрительным взглядом, и если бы я не знал, что он не робкого десятка, то подумал бы, что он сильно нервничает.

— Интересно, — сказал главный инженер, проводя рукой по стене. Затем он поднес руку к свету, и мы увидели, что на ней блестит какой-то странный липкий налет. — Здесь постоянно что-то движется, колеблется, меняется. Ума не приложу, в чем тут дело. Профессор, похоже, доволен, но для меня все это крайне непривычно.

— Должен признаться, что я своими глазами видел, как эта стена буквально-таки вздрогнула, — сказал Мелоун. — В прошлый раз, когда мы устанавливали эти два бруса для твоих буров, — их вбивали в стену для большей прочности, — так она вздрагивала при каждом ударе. Идеи нашего старика кажутся дикими в Лондоне, когда стоишь на твердой почве, а здесь, на глубине восьми миль, я уже не так уверен в их абсурдности.

— Если бы вы видели, что творится под этим брезентом, вашей уверенности еще поубавилось бы, — сказал инженер. — Мы прошли нижние слои как по маслу и уперлись в какую-то небывалую породу. «Закройте и не прикасайтесь к ней», — приказал профессор. Вот тогда мы, выполняя его указания, и накрыли ее брезентом.

— Нельзя ли нам взглянуть?

На скорбном лице главного инженера отразился испуг.

— Не шуточное это дело — нарушить приказ профессора. До того хитер, что от него ничего не укроется. Ну да ладно, была не была, заглянем внутрь, авось обойдется.

Он повернул лампу, и свет ее упал прямо на темный брезент. Потом нагнулся и, взявшись за веревку, привязанную к краю, обнажил небольшой участок поверхности.

Нам открылся вид необычный и пугающий. Поверхность представляла собой какую-то сероватую субстанцию, лоснящуюся и блестящую, которая вздымалась и опускалась так, словно внутри билось сердце. Это были неотчетливые, хотя и ритмические колебания, они скорее походили на чуть заметное волнение или легкую рябь, едва пробегавшую по поверхности. Да и сама поверхность не была однородной; внутри, просвечивая сквозь тонкую пленку, виднелись мутные беловатые пятна; напоминая собой вакуоли, они постоянно меняли свою форму и размер. Мы стояли, ошеломленные этим невиданным зрелищем.

— Очень похоже на зверя, с которого заживо содрали шкуру, — сказал Мелоун благоговейным шепотом. — Старик недалек от истины с этим своим несчастным ежом.

— Боже мой! — воскликнул я. — И я должен вонзить гарпун в это чудовище!

— Да, тебе выпала такая честь, сын мой, — ответил Мелоун, — и, к сожалению, вынужден констатировать, что, если не возникнет непредвиденных обстоятельств, мне придется быть в этот момент рядом с тобой.

— А мне нет, — решительно заявил главный инженер. — Ни за что! Если же старик станет настаивать, я просто откажусь от должности. Бог мой, да вы только взгляните!

Серая масса неожиданно вздыбилась, надвигаясь на нас, словно морская волна на стену волнолома. Затем волна спала, и брезент лег на прежнее место.

— Такое впечатление, будто оно знает о нашем присутствии, — сказал он. — Иначе зачем бы ему так наступать на нас? По-моему, это свет оказывает на него такое воздействие.

— Какова же теперь моя задача? — спросил я.

Мистер Барфорт указал на брусья, укрепленные на дне шахты как раз под площадкой для лифта. Расстояние между ними составляло около девяти дюймов.

— Это идея нашего старика, — сказал Барфорт. — Можно было бы и получше закрепить их, но спорить с ним — все равно что противиться бешеному буйволу. Легче и безопаснее просто выполнять его приказания. Он считает, что вам следует установить здесь шестидюймовый бур, закрепив его на брусьях.

— Думаю, это не составит труда. Сегодня же и приступлю.

Можно себе представить, насколько необычной была для меня эта работа, а ведь мне доводилось бурить скважины на всех шести континентах. Профессор Челленд-жер настаивал, чтобы управление буром производилось на расстоянии, и я находил, что это вполне разумно, поэтому мне предстояло подключить мою установку к электромотору, что, впрочем, было нетрудно, так как шахта была буквально напичкана проводами.

С крайней осторожностью мы с Питером спустили вниз все наши трубы и сложили их на каменистой платформе. Потом приподняли клеть нижнего лифта, чтобы освободить достаточно места для работы, мы все же собрались использовать ударно-канатный метод, поскольку нельзя было полностью рассчитывать на силу тяжести. Для этого под площадкой лифта мы установили блок, через который с одной стороны был перекинут стофунтовый груз, а с другой — наши трубы с V-образным наконечником. В завершение трос, державший груз, закрепили так, чтобы им можно было легко управлять при помощи электромотора. Это была в высшей степени тонкая и сложная работа, и выполнялась она в условиях более чем тропической жары; к тому же нас не оставляло сознание, что одно неосторожное движение или случайное падение инструмента на дно может привести к немыслимой катастрофе. Да и вся окружающая обстановка внушала нам благоговейный трепет. Вновь и вновь наблюдал я дрожь, проходящую по стенам, и даже ощущал слабую пульсацию, стоило мне дотронуться до них. Понятно, что мы с Питером не очень огорчились, когда в последний раз подали сигнал к подъему. Наверху мы сообщили мистеру Барфорту, что профессор Челленджер может приступать к эксперименту как только пожелает.

Нам не пришлось долго ждать. Спустя три дня по завершении работ я получил приглашение.

Это был обычный пригласительный билет, из тех, какие используются для семейных торжеств; текст на нем гласил:


Профессор Дж. Э. Челленджер.

Ч.К.О., Д.М., Д.Н.[12] и проч. и проч. (бывший президент Зоологического института, удостоенный такого количества почетных званий и степеней, что все они не уместились бы на этом билете)


ПРИГЛАШАЕТ мистера Джоунса (без дамы)

прибыть в 11.30 утра, во вторник 21 июня, в Хенгист-Даунс, Суссекс, чтобы стать свидетелем торжества разума над материей.

Специальный поезд отправится от вокзала «Виктория» в 10.05. Проезд за счет пассажиров. По завершении эксперимента состоится обед (или не состоится, смотря по обстоятельствам). Станция назначения — Сторрингтон.

Просьба ответить на приглашение (далее вновь следовало имя печатными буквами).

14-бис, Энмор-Гарденс, Юго-Запад.


Оказалось, что Мелоун получил аналогичное послание, и я застал его в тот момент, когда он весело гоготал над ним.

— Просто нахальство посылать это нам, — заявил он. — Мы там будем при всех условиях, как сказал палач убийце. Ну, доложу я вам, в Лондоне только и разговоров, что об этом деле. Старик на верху блаженства: наконец-то к его косматой голове привлечено всеобщее внимание.

И вот наступил великий день. Сам-то я направился на место днем раньше, чтобы проверить, все ли в порядке. Бур пребывал в заданном положении, груз был надежно закреплен, электрическое оборудование исправно, и я был доволен: с моей стороны сделано все, чтобы эксперимент прошел без сучка и задоринки. Пульт управления в пятистах ярдах от устья шахты, чтобы свести до минимума опасность непредвиденных последствий, так что, когда я в то роковое утро прекрасного летнего дня поднялся на поверхность, душа моя была спокойна, и я взобрался на холм, чтобы окинуть взором площадку, которой предстояло стать главным местом действий.


Казалось, весь мир устремился в Хенгист-Даунс. Насколько охватывал взор, дороги были запружены народом. По проселкам тряслись и подпрыгивали автомобили, иные уже высаживали своих пассажиров у наших ворот. Для большинства прибывших здесь и был конечный пункт следования. У входа их встретил целый отряд привратников, на которых не действовали ни уговоры, ни взятки, так что за ограду мог попасть лишь счастливый обладатель приглашения. Менее удачливые присоединялись к огромной толпе, постепенно образовавшей на склоне и гребне холма плотный слой зрителей. Все это напоминало Эпсон-Даунс в день дерби.

Наш лагерь был разбит на несколько участков со специально подготовленными местами, предназначенными для привилегированной публики. Один участок был отведен для пэров, другой — для палаты общин, третий — для руководителей научных обществ и светил науки, среди которых находились, в частности, Ле Пелье из Сорбонны и доктор Дризингер из Берлинской академии, немного поодаль располагалось специально оборудованное укрытие, обложенное мешками с песком и крытое рифленым железом, — для членов королевской семьи.