В следующее мгновение я уже был в обществе профессора. Мой друг Тед Мелоун в своем рассказе «Затерянный мир» обрисовал этого человека гораздо лучше, чем это мог бы сделать я, и поэтому не стану затруднять себя описанием. Единственное, что бросилось мне в глаза, — это исполинских размеров туша за письменным столом красного дерева, длинная черная борода лопатой и два громадных серых глаза, вызывающе глядящих из-под полуприкрытых век. Огромная голова была откинута назад, борода выдвинута вперед, и всем своим видом, выражавшим высокомерное нетерпение, он словно говорил: «Ну, какого черта тебе здесь надо?» Я положил на стол свою карточку.

— Ага, — сказал он, взяв карточку так, будто она скверно пахла. — Ну да, конечно. Вы и есть так называемый эксперт, мистер Джоунс. Мистер Перлисс Джоунс. Скажите спасибо вашему крестному отцу, мистер Джоунс, поскольку именно это нелепое имя[11] и привлекло поначалу мое внимание.

— Профессор Челленджер, я пришел сюда для деловой беседы, а не для того, чтобы обсуждать с вами мое имя, — сказал я с достоинством.

— Вы, милый мой, похоже, очень обидчивы. У вас нервы не в порядке. С вами надо быть начеку, мистер Джоунс. Прошу вас, садитесь и успокойтесь. Я читал вашу брошюрку о мелиорации Синайского полуострова. Вы ее сами написали?

— Конечно, сэр. Кажется, на обложке проставлено мое имя.

 — Вот именно! Вот именно! Но это не всегда одно и то же, не так ли? Тем не менее я готов принять на веру ваше утверждение. Книга эта не лишена определенных достоинств. За скучным тяжеловесным слогом обнаруживаются неожиданные проблески мысли. Тут и там мелькают крупицы здравого смысла. Вы женаты?

— Нет, сэр. Не женат.

— Ну, в таком случае есть надежда, что вы сумеете хранить тайну.

— Если уж я дам слово, то непременно его сдержу.

— Ну хорошо. Мой юный друг Мелоун, — он говорил так, словно Теду было не больше десяти лет от роду, — хорошо отозвался о вас. Он считает, что вам можно доверять. Это очень важно, поскольку я в настоящее время провожу один из величайших экспериментов, — можно даже сказать, величайший эксперимент, — в мировой истории. И предлагаю вам участвовать в нем.

— Почту за честь.

— Это действительно большая честь. Признаюсь, я не привлек бы никого к этому делу, если бы гигантский размах предприятия не требовал специалистов высочайшего класса. Теперь, мистер Джоунс, заручившись вашим словом, перехожу к существу вопроса. Так вот, я считаю, что земля, на которой мы живем, сама является живым организмом со своим кровообращением, органами дыхания, а также нервной системой.

Передо мной, несомненно, сидел сумасшедший.

— Ваш мозг, насколько я могу судить, — продолжал он, — не в состоянии воспринять мою идею. Но постепенно он свыкнется с ней. Вспомните хотя бы, насколько болотистая местность, поросшая вереском, напоминает волосяной покров гигантского животного. И такие параллели можно провести везде и во всем. Подумайте о периодических подъемах и опусканиях суши, которые можно сравнить с медленным дыханием животного. Наконец, обратите внимание на бесконечное ерзанье и почесывание, которые наш лилипутский разум воспринимает как землетрясения и бури.

— А как насчет вулканов?

— Да-да-да. Они соответствуют тепловым точкам нашего тела.

Мысли путались у меня в голове — я судорожно пытался найти аргументы против этих чудовищных фантазий.

— А температура?! — закричал я. — Ведь неопровержимо доказано, что она стремительно повышается по мере продвижения в глубь земли, а центр земли — это расплавленная субстанция!

Он отмел мои доводы.

— Возможно, вы знаете, сэр, — ведь среднее образование теперь доступно каждому, — что земля несколько приплюснута у полюсов. Это означает, что полюс ближе к центру, чем любая другая точка земной поверхности, и таким образом в гораздо большей степени подвержен воздействию тепла, о котором вы говорите. Если следовать вашей логике, то на полюсах должен быть тропический климат!

— Эта идея совершенно новая для меня.

— Еще бы! Выдвигать новые идеи, которые поначалу удивляют простых смертных, — это привилегия оригинально мыслящей личности. А теперь, сэр, взгляните: что это такое? — Он поднял со стола небольшой предмет.

— Полагаю, это морской еж.

— Именно! — воскликнул он с несколько преувеличенным восторгом, словно услышал разумные слова из уст ребенка. — Это морской еж, обыкновенный Echinus. Природа воспроизводит себя в разных видах, размер здесь не так важен. Этот еж — модель, прототип земли. Вы видите, у него не идеально круглая форма, он слегка приплюснут у полюсов. Давайте представим себе землю в виде огромного ежа. Что вы на это скажете?

Я мог бы сказать, что все это чушь, но постеснялся и стал подбирать довод, опровергающий конкретные положения его теории.

— Живое существо нуждается в пище, — сказал я, — а чем питается гигантский организм земли?

— Замечательный вопрос! Замечательный! — заявил профессор с изрядной долей снисходительности. — Вы быстро схватываете очевидное, но более сложные вещи доходят до вас с трудом. Чем питается земной организм? Обратимся к нашему маленькому другу — ежу. Вода, в которой он обитает, проходит через поры его крохотного тельца и обеспечивает питание.

— Так вы полагаете, что вода...

— Нет, сэр, не вода. Эфир. Земля пасется на орбитальных полях в космическом пространстве, и по мере ее вращения эфир проникает внутрь ее организма, обеспечивая тем самым его жизнедеятельность. Целая стайка других планет-ежей делает то же самое: Венера, Марс и остальные, — у каждой свое пастбище.

Этот человек был абсолютно безумен, но спорить с ним не следовало. Он воспринял мое молчание как знак согласия и улыбнулся с самым добродушным видом.

— Похоже мы делаем успехи, — заметил он. — Впереди уже виден свет. Поначалу он, конечно, несколько ослепляет, но скоро мы к нему привыкнем. Прошу вас уделить мне еще несколько минут, и мы покончим с этим существом у меня в руке. Допустим, что по твердой оболочке его тела ползают некие крохотные насекомые. Как вы думаете, будет ли еж знать об их существовании?

— Думаю, что нет.

— Теперь вам, надеюсь, ясно, что земля не имеет ни малейшего представления о том, как человечество эксплуатирует ее. Она не подозревает ни о развитии растительного мира, ни об эволюции живых существ, которые расплодились на ней за время ее путешествий вокруг солнца, словно ракушки на днище старого корабля. Таково нынешнее положение вещей, которое я и предлагаю изменить.

Я остолбенел.

— Как изменить?!

— Я хочу, чтобы земля узнала, что существует по меньшей мере один человек, Джордж Эдуард Челленджер, который просит внимания, — нет, который требует к себе внимания. Для нее наверняка это будет первый опыт такого рода.

— А как, интересно, вам это удастся?

— Ага, вот тут-то мы подошли к самому главному. Давайте вновь обратимся к интересному маленькому созданию, которое я держу в руке. Под этой защитной коркой все сплошь нервы и чувствительные центры. Вполне очевидно, что если паразитирующее на нем существо пожелает привлечь к себе внимание, то достаточно будет проделать отверстие в его панцире и таким образом возбудить сенсорный аппарат.

— Безусловно.

— Возьмем другой пример: допустим, блоха или комар ползает по нашему телу, но мы не замечаем этого до тех пор, пока насекомое не вонзит хоботок в кожу, которая и есть наша защитная оболочка. Это, кстати, служит нам неприятным напоминанием о том, что мы не одни. Теперь, надеюсь, вам ясна моя мысль. Опять во тьме забрезжил свет.

— О боже! Так вы предлагаете вонзить жало в земную кору?

Он с удовлетворенным видом закрыл глаза.

— Перед вами, — сказал он, — первый человек, который пробуравит эту огрубевшую шкуру. Можно даже сказать об этом как о свершившемся факте: который пробуравил ее.

— Вы... вы сделали это?

— При весьма эффективном содействии Мордена и К0; думаю, можно сказать: да, я сделал это. Несколько лет неустанной работы, которая, не прекращаясь ни днем ни ночью, велась при помощи всевозможных буров, сверл, землечерпалок и взрывов и в конце концов привела нас к цели.

— Вы хотите сказать, что пробили кору?

— Если ваше замечание означает удивление, то это еще ничего. Но если оно означает недоверие...

— Что вы! Избави бог, сэр!

— Вам придется принять мои слова на веру. Мы пробили кору. Если быть точным, ее толщина составила четырнадцать тысяч четыреста сорок два ярда, или, грубо говоря, восемь миль. Возможно, вам будет интересно узнать, что в ходе работ мы наткнулись на угольные пласты, которые в конечном итоге возместят нам все расходы. Нашей главной трудностью были подземные источники в нижнемеловых слоях и гастингские песчаники, но мы их преодолели. Теперь нам предстоит заключительный этап, и он пройдет у нас под знаком мистера Перлисса Джоунса. Вы, сэр, — в роли комара, ваш артезианский бур — жалящий хоботок. Интеллект сделал свое дело; мыслитель уходит со сцены. Теперь выход инженера, несравненного — с его металлическим жалом. Я достаточно ясно выражаюсь?

— Но вы сказали — восемь миль! — вскричал я. — Сэр, отдаете ли вы себе отчет, что пять тысяч футов — это почти предел для артезианского бурения? Правда, мне известна одна скважина глубиной шесть тысяч двести футов — в Верхней Силезии, — но она считается чудом техники!

— Вы меня не поняли, мистер Перлисс. То ли я неясно выражаюсь, то ли у вас голова дырявая, — трудно сказать. Я вполне представляю себе возможности артезианского бурения и вряд ли стал бы тратить миллионы на мой исполинский туннель, если бы мне нужно было пробурить шестидюймовую скважину. Единственное, что потребуется от вас, — это иметь наготове острый бур длиной не более ста футов, приводимый в действие электромотором. Вполне подойдет обыкновенный ударно-канатный бур, поднимаемый вверх с помощью противовеса.