И тогда вдруг мне в голову пришла одна мысль. За старинной купелью в углу церкви около двери была глубокая ниша для звонаря, в которой висели веревки от колоколов. Почему бы нам отсюда не подать сигнал о нашем существовании всем в Лондоне, кто еще мог оставаться в живых? Я подбежал к веревке и потянул за нее, но раскачать колокол оказалось на удивление сложно. Лорд Джон пришел мне на помощь.

— Черт возьми, молодой человек! — сказал он, снимая пиджак. — Вам в голову пришла чертовски удачная мысль. Дайте мне тоже взяться, и вместе мы его сдвинем.

Но колокол был таким тяжелым, что только когда к нам присоединились Саммерли и Челленджер, над нашими головами раздался гул и звон, засвидетельствовавшие, что колокол наконец заговорил. Далеко над Лондоном полетел наш дружеский призыв с надеждой найти выживших. От этого мощного металлического набата наши сердца наполнились радостью, и мы с еще бóльшим усердием взялись за работу. Мы поднимались вверх за веревкой, отрывая обе ноги от земли, затем все вместе тянули ее вниз. Челленджер, самый невысокий из нас, прилагал к этому все свои огромные силы, неуклюже двигаясь вверх и вниз и квакая при каждом рывке, словно гигантская лягушка. Это был как раз тот момент, когда художник мог бы написать картину о четырех искателях приключений, о товарищах, прошедших вместе через многие опасности и избранных судьбой для величайшего из всех испытаний.

Мы трудились так около получаса, капли пота текли по лицам, руки и спины болели от напряжения. Затем мы вышли на портик церкви, с надеждой вглядываясь в тихие, наводненные мертвыми телами улицы города. Но в ответ на наш призыв не последовало ни единого звука, ни единого движения.

— Все бесполезно, никого не осталось! — в сердцах воскликнул я.

— Больше мы ничего не сможем сделать, — сказала миссис Челленджер. — Бога ради, Джордж, давайте возвращаться в Ротерфилд. Еще один час в этом жутком, молчаливом городе сведет меня с ума.

Не сказав больше ни слова, мы снова сели в машину. Лорд Джон сдал назад и развернулся в южном направлении. Казалось, что для нас наступил финал и дописана последняя печальная страница. Кто бы мог предположить, что впереди нас ждет еще одна странная и удивительная глава.

Глава VI

Великое пробуждение

Я подошел к концу рассказа об этом необыкновенном происшествии, важность которого оставляет глубокий след не только в наших скромных судьбах, но и во всей истории человеческой расы. Как я говорил в начале своего повествования, когда придет время написать эту историю, это событие, безусловно, будет выделяться среди других, словно заснеженная вершина среди холмов у ее подножия. Нашему поколению была уготована особая участь, поскольку именно его избрали для такого великолепного опыта. Как долго будет продолжаться эффект — как долго человечество сможет сохранять чувство смирения и благоговения, которому научило его это невероятное потрясение, — покажет только будущее. Я думаю, справедливым будет сказать, что ничто в жизни не повторяется в точности. Человек не в силах понять, как он бессилен и как мало знает, не может почувствовать поддерживающую его невидимую руку, пока в один прекрасный момент эта рука не начнет сжиматься, готовая, казалось, его раздавить. Смерть неотвратимо висела над нами, мы знали, что в любой момент это может повториться снова. Зловещее ощущение тенью легло на нашу жизнь, но кто станет отрицать, что в этой тени чувство долга, рассудительность и ответственность, понимание серьезности происходящего и умение ценить жизнь, истинное желание развиваться и совершенствоваться разрастались и становились для нас настолько реальными, что это повлияло на все наше общество без исключения? Произошло нечто, выходящее за рамки догм и религиозных течений: довольно-таки значительная перемена перспективы, изменение чувства гармонии, живое понимание того, что мы, люди, столь ничтожны и незначительны, что существуем лишь по милости и с позволения высших сил и зависим от первого прохладного порыва ветра из неизведанного. Но если благодаря этому пониманию мир стал серьезнее, я думаю, он не стал от этого печальнее. Безусловно, мы согласны с тем, что более умеренные и сдержанные удовольствия настоящего глубже и мудрее, чем глупая и шумная суета, которую принимали за наслаждение в минувшие дни — дни, столь недавние и уже столь непостижимые. Люди, растрачивавшие жизнь впустую, на бесцельные походы в гости и приемы гостей, долгие и ненужные хлопоты по хозяйству, приготовление и поедание тщательно продуманных и скучных блюд, сейчас наконец нашли покой и умиротворение в книгах, музыке, тихих семейных вечерах благодаря более простому и разумному распределению времени. Здоровье и удовольствие делают их богаче, даже после внесения такого огромного вклада в общий фонд, значительно поднявшего уровень жизни на наших островах.

Что касается точного момента великого пробуждения, то здесь мнения расходятся. Считается, что, помимо разницы во времени, были и местные факторы, которые повлияли на действие яда. Конечно, в каждом регионе возрождение происходило практически одновременно. Многие свидетели утверждают, что стрелки на Биг Бене[169] в тот момент показывали десять минут седьмого. Королевский астроном зафиксировал двенадцать минут седьмого по Гринвичу. С другой стороны, Лэйрд Джонсон, очень талантливый наблюдатель из Восточной Англии, отметил другое время — шесть часов двадцать минут. На Гебридах[170] это произошло не раньше семи. Что же до нас, то тут не было никаких сомнений, поскольку в тот момент я сидел в кабинете Челленджера перед его тщательно выверенным хронометром. Была четверть седьмого.

Мной овладела глубочайшая депрессия. Общее впечатление от тех ужасных картин, которые мы успели увидеть на своем пути, тяжелым грузом легло мне на сердце. Имея крепкое здоровье и огромную физическую силу, я редко замечал за собой признаки помутнения сознания. Я обладал чисто ирландским талантом видеть проблеск надежды во мраке любой, даже безнадежной ситуации. Но сейчас эта темнота была страшной и безысходной. Все остальные были внизу, строили планы на будущее. Я сидел у открытого окна, упершись подбородком в руки, и думал о нашем плачевном положении. Сможем ли мы продолжать жить? Я задавал себе именно этот вопрос. Возможно ли существовать в мертвом мире? Так же, как по физическим законам большее тело притягивает к себе меньшие, не ощутим ли мы непреодолимое притяжение огромного тела человечества, канувшего в неизвестность? Как наступит наш конец? Будет ли это вызвано возвращением яда? Или же Земля станет необитаемой из-за продуктов всеобщего разложения? И, наконец, будет ли эта ситуация терзать наши умы и выводить нас из равновесия? Кучка сумасшедших на мертвой планете! Я размышлял над этой последней ужасной мыслью, когда негромкий шум заставил меня взглянуть вниз на дорогу. По склону холма старая лошадь тащила свой кеб!

В тот же момент я понял, что слышу щебетание птиц, чей-то кашель во дворе, и заметил некоторое движение за окном. И все же я помню, что именно нелепая кляча, везущая повозку, приковала мой взгляд. Медленно и тяжело дыша, поднималась она по склону. Затем я посмотрел дальше, на извозчика, сидевшего согнувшись на козлах, и на молодого человека, взволнованно выглядывавшего в окно и указывавшего направление. Несомненно, все они были вызывающе живы!

Все снова были живы! Неужели это было лишь галлюцинацией? Возможно ли, чтобы происшествие с отравленным поясом привиделось мне в тщательно продуманном сне? На миг мой взволнованный ум готов был поверить даже в это. Но когда я опустил глаза, то увидел у себя на ладони волдырь от веревки городского колокола. Значит, все это действительно правда. И перед нами воскресший мир, вмиг подхваченный мощной волной жизни. Я смотрел за окно и повсюду видел движение — причем, к моему удивлению, жизнь продолжалась в том же ритме, что и до остановки. Я оторопело смотрел на игроков в гольф. Неужели они могли продолжать свою игру? Да, один из них сделал первый удар, а еще несколько человек на площадке явно торопились к лунке. Жнецы дружно возвращались на поле. Молодая нянечка шлепнула одного из своих подопечных и принялась снова толкать коляску вверх по склону. Все беззаботно подхватили нить своей жизни именно там, где упустили ее.

Я сбежал вниз по лестнице. Дверь в зал была открыта. Я услышал во дворе голоса моих товарищей, их громкие возгласы удивления и поздравления. Как же мы смеялись, покачивая головой, когда собрались все вместе, и как госпожа Челленджер в порыве восторга расцеловала нас, перед тем как броситься в крепкие объятия супруга.

— Но не могли же они спать! — воскликнул лорд Джон. — Черт возьми, Челленджер, вы же сами не верите, что все эти люди спали с открытыми глазами, окоченевшими ногами и жуткой усмешкой смерти на лице!

— Такое могло происходить только в состоянии каталепсии[171], — сказал Челленджер. — До сих пор такое явление случалось крайне редко, и его всегда принимали за смерть. При каталепсии падает температура, дыхание останавливается, сердцебиение становится неощутимым — в общем-то, это и есть смерть; единственное отличие в том, что состояние это преходящее. Но даже человек самых широких взглядов, — здесь он прищурил глаза и самодовольно улыбнулся, — вряд ли мог бы представить себе подобную вспышку каталепсии вселенского масштаба.

— Можете называть это каталепсией, — отметил Саммерли, — в конце концов, это всего лишь название и мы знаем о ее последствиях так же мало, как и о последствиях яда, ставшего ее причиной. Несомненно одно: отравленный эфир стал причиной временной смерти.

Остин, сгорбившись, сидел на подножке автомобиля. Это его кашель я слышал сверху. До этого он молчал, но сейчас, оглядывая машину, принялся что-то бормотать себе под нос.

— Юный болван! — ворчал он. — Глаз да глаз за ним, ничего нельзя оставить!