Челленджер улыбнулся и покачал головой.

— Что ж, в таком случае не кажется ли вам, что достойнее будет сделать прыжок, чем ждать, когда тебя подтолкнут. Если этому суждено свершиться, я за то, чтобы прочитать молитву, отключить кислород и открыть окна.

— Почему бы и нет? — отважно сказала леди. — Конечно, Джордж, лорд Джон прав, так будет лучше.

— Я категорически против! — недовольно воскликнул Саммерли. — Когда мы должны будем умереть, это случится так или иначе, но намеренно приближать смерть кажется мне глупым и неоправданным поступком.

— А что на это скажет наш юный друг? — спросил Челленджер.

— Я считаю, мы должны досмотреть эту драму до конца.

— И я придерживаюсь абсолютно того же мнения, — поддержал меня он.

— Тогда, Джордж, если ты так говоришь, я тоже поддержу тебя, — воскликнула дама.

— Ну что ж, я просто предложил, — сказал лорд Джон. — Если вы хотите дождаться конца, я с вами. Несомненно, это жутко интересно. В моей жизни было немало приключений и не меньше волнующих моментов, чем у большинства людей, но заканчиваю я жизнь на пике переживаний[151].

— Если допустить существование после смерти… — начал Челленджер.

— Смелое предположение! — выкрикнул Саммерли. Челленджер пристально, с немым укором посмотрел на него.

— Если допустить существование после смерти, — продолжил он наставническим тоном, — никто из нас не в силах предвидеть, какие возможности для наблюдения за материальным миром получает человек после перехода на новый, духовный уровень. Безусловно, даже самому бестолковому человеку, — тут он выразительно посмотрел на Саммерли, — должно быть понятно, что мы лучше всего наблюдаем и формируем мнение о явлениях материального мира именно до тех пор, пока сами материальны. Поэтому, только оставаясь в живых в течение еще нескольких часов, мы можем надеяться на то, что унесем с собой, в наше дальнейшее существование, четкое представление о самом удивительном из событий, когда-либо происходивших в мире или даже во Вселенной. Мне будет очень печально, если нам придется хоть на минуту сократить это необыкновенное переживание.

— Тут я совершенно согласен! — воскликнул Саммерли.

— Поддерживается без возражений, — сказал лорд Джон. — Господи, этот ваш бедняга шофер во дворе уже отправился в свой последний путь. Может быть, нам сделать вылазку вниз и перенести его сюда?

— Это было бы безумным поступком, — резко возразил Саммерли.

— Что ж, пожалуй, вы правы, — сказал лорд Джон. — Ему это не поможет, и, к тому же, наш кислород разойдется по всему дому, даже если нам удастся вернуться сюда живыми. Боже мой, посмотрите на этих маленьких птичек под деревьями!

Мы придвинули четыре стула к длинному низкому окну. Миссис Челленджер все еще лежала на диване с закрытыми глазами. Я помню, как мне в голову пришла чудовищная и нелепая мысль — впрочем, эту иллюзию мог усилить тяжелый, удушливый воздух, которым мы дышали, — о том, что мы сидим в первом ряду партера перед сценой, на которой разыгрывался последний акт драмы этого мира.

На авансцене, прямо перед нашими глазами, находился маленький дворик, где стоял наполовину вымытый автомобиль. Остин, шофер, на этот раз все-таки дождался своего последнего увольнения: он лежал у колеса с большим темным синяком на лбу, оставшимся от удара о подножку или крыло автомобиля. Рука Остина все еще сжимала шланг, из которого текла вода. В углу двора росла пара небольших платанов, а под ними лежало несколько жалких маленьких комочков из пушистых перьев, с крошечными, задранными вверх лапками. Смерть одним ударом своей косы смела все, великое и малое.

Мы смотрели на извилистую дорогу, ведущую к станции. Внизу как придется, один на другом, лежали упавшие люди, которые на наших глазах убегали с поля. Чуть выше по дороге мы увидели нянечку. Ее голова и плечи покоились на поросшем травой склоне. Нянечка успела достать ребенка из коляски, и сейчас у нее на руках был неподвижный сверток. Маленьким пятном на обочине виднелось и то место рядом с ней, где лежал старший мальчик. Еще ближе к нам находился кеб, между оглоблями которого стояла на коленях мертвая лошадь. Старый извозчик повис на козлах, свесив руки, словно нелепое чучело. Через окно мы едва смогли разглядеть сидевшего внутри молодого человека. Дверца была распахнута; одной рукой он ухватился за ручку, будто в последний момент пытался выпрыгнуть. Не так далеко от нас находилось поле для гольфа, на котором, как и утром, темными точками виднелись фигуры игроков; только теперь они лежали без движения на траве и среди кустов вереска, окаймлявших площадку. На одной из лужаек распласталось восемь тел — четверо игроков, остававшихся в игре до последнего, и их помощники, подносившие клюшки. В небе не было ни единой птицы, на земле не было видно ни одного двигавшегося человека или животного. Лучи вечернего солнца спокойно ложились на землю. Над всем этим пейзажем нависало умиротворение и тишина вселенской смерти — смерти, которая скоро должна была забрать и нас. На тот момент именно лист хрупкого стекла, сохранявший необходимый кислород и удерживавший снаружи отравленный эфир, защищал нас от участи нам подобных. Знания и предусмотрительность одного человека на несколько коротких часов смогли сберечь наш маленький оазис жизни в огромной пустыне смерти, позволив на время избежать этой глобальной катастрофы. Позже, когда кислорода перестанет хватать и нам, мы тоже будем лежать, задыхаясь, в этом будуаре, на ковре вишневого цвета. И тогда окончательно завершится существование человеческой расы и вообще всей земной жизни. Мы долго еще смотрели в окно на трагедию нашего мира, находясь в слишком подавленном состоянии, чтобы говорить.

— Там горит дом, — наконец прервал молчание Челленджер, указывая на столб дыма, поднимавшийся над деревьями. — И если учесть, сколько людей работало с огнем, когда все произошло, думаю, что таких домов будет много — возможно, пожаром будут охвачены целые города. Самого по себе факта возгорания достаточно, чтобы понять, что процент содержания кислорода в атмосфере нормальный и что дело здесь в эфире. Ах, видите, вон там, на вершине Кроубороу-Хилл, тоже огонь. Если я не ошибаюсь, это помещение гольф-клуба. Вот и пробили часы на церкви. Нашим философам, наверное, было бы интересно порассуждать о том, что созданные человеком механизмы пережили расу, которая их создала.

— О Господи! — воскликнул лорд Джон, взволнованно поднимаясь со стула. — Что это за клубы дыма? Это же поезд.

Сначала мы услышали гудок, а затем перед нами стремительно появился поезд, проносясь мимо, как мне показалось, на невероятной скорости. Мы не могли знать, откуда он шел и куда. Только по чудесной случайности он смог проехать хоть какое-то расстояние. Но сейчас нам предстояло увидеть ужасное окончание его пути. На платформе неподвижно стоял состав с полными вагонами угля. Затаив дыхание, мы смотрели, как экспресс с ревом летел по той же колее. Удар был страшным. Локомотив и вагоны превратились в груду щепок и искореженного металла. Из-под обломков показались красные языки пламени, и вскоре все было охвачено огнем. Полчаса мы сидели молча, не способные промолвить ни слова, ошеломленные этим невероятным происшествием.

— Бедные, бедные люди! — наконец воскликнула госпожа Челленджер и, всхлипывая, вцепилась в руку супруга.

— Дорогая, пассажиры в поезде почувствовали не больше, чем куски угля в вагоне, в который врезался поезд, или пыль, в которую они теперь превратились, — сказал Челленджер, успокаивающе поглаживая ее по руке. — Это был поезд с живыми людьми, когда он выезжал с вокзала Виктория, но задолго до того как его постигла ужасная участь, там уже оставались одни мертвецы.

— Подобное, должно быть, происходит сейчас по всему миру, — сказал я, и перед глазами у меня возникли трагические картины. — Подумайте о кораблях в море, идущих на всех парах до тех пор, пока не погаснут топки или пока корабль не налетит на мель у одного из берегов. И парусные суда тоже будут плыть, покачиваясь от груза тел умерших моряков, корабельные доски станут гнить, в стыки начнет сочиться вода, пока один за другим они все не исчезнут под водой. Наверное, еще сто лет спустя Атлантика будет усеяна темными точками старых покинутых кораблей.

— А люди в шахтах? — с угрюмой улыбкой сказал Саммерли. — Если на земле каким-то образом снова появятся геологи, у них должны возникнуть странные теории относительно появления человеческих останков в угольном слое.

— Я не специалист в этой области, — отметил лорд Джон, — но мне кажется, что после этой катастрофы на нашей Земле впору повесить табличку «Свободна, сдается внаем». Если человеческая раса будет стерта с лица земли, как же люди смогут снова здесь появиться?

— Мир раньше тоже был пуст, — сурово ответил Челленджер. — Люди появились здесь по законам, которые по сути своей находятся выше нашего понимания и нам неподвластны. Почему то же самое не может произойти еще раз?

— Дорогой мой Челленджер, неужели вы на самом деле в это верите?

— У меня, профессор Саммерли, нет привычки говорить вещи, которые я не имею в виду на самом деле. Ваше замечание неуместно. — С этими словами он выставил бороду вперед и вызывающе прищурился.

— Что ж, вы всю жизнь были упрямым догматиком, таким и умрете, — кисло отметил Саммерли.

— Вы же, сэр, всю жизнь были лишенным воображения обструкционистом[152], и теперь уже нет никакой надежды на то, что вы изменитесь.

— Но зато вас даже самые жестокие критики не смогут обвинить в нехватке воображения, — парировал Саммерли.

— Честное слово! — сказал лорд Джон. — Вы были бы не вы, если бы свой последний вдох кислорода не потратили на взаимные оскорбления. Какая вообще разница, вернутся ли люди на Землю или нет? Это уж точно случится не на нашем веку.