Артур Конан Дойл - Затерянный мир. Отравленный пояс. Когда мир вскрикнул

И снова в воздухе повисла тишина. Ее нарушил пронзительный звонок телефона.

— Вот еще одна из таких бацилл ищет помощи, — сказал Челленджер с мрачной улыбкой. — Они начинают сознавать, что вселенная не так уж и нуждается в их длительном существовании.

Затем он на несколько минут вышел из комнаты. Я помню, что, пока его не было, никто из нас не проронил ни звука. У нас не было ни подходящих слов, ни комментариев.

— Это работник медицинской службы из Брайтона, — сказал Челленджер, вернувшись в комнату. — По каким-то причинам на уровне моря симптомы развиваются быстрее. Мы находимся на высоте семисот футов, и это дает нам определенное преимущество. Люди, похоже, решили, что я самый большой специалист по данному вопросу. Причиной этого, несомненно, послужило мое письмо в «Таймс». Когда мы вернулись с вокзала, я разговаривал по телефону с мэром одного провинциального городка. Возможно, вы слышали наш разговор. Этот человек, похоже, придает слишком большое значение собственной персоне. Я помог ему несколько изменить свой взгляд на вещи.

Саммерли встал и подошел к окну. Его тонкие костлявые руки дрожали от волнения.

— Челленджер, — с чувством начал он, — это дело слишком серьезное, чтобы вести пустые споры. Не думайте, что я задаю вопросы, просто чтобы вас позлить. Я хочу убедиться, что в ваших доводах нет никакой ошибки. Сегодня солнце в голубом небе светит как никогда ярко. Посмотрите на этот вереск, цветы, на этих птиц. Кто-то наслаждается игрой в гольф, а вон там люди собирают зерно. Вы говорите нам, что и они, и мы находимся на грани уничтожения — что этот солнечный день может стать тем самым роковым днем, которого давно уже ожидала человеческая раса. И на чем же, судя из того, что мы знаем, основываются ваши жуткие прогнозы? На каких-то ненормальных линиях в спектре, на слухах с Суматры, на необычном поведении, которое мы заметили друг за другом. Последний признак не так явно выражен, ведь и вы, и мы, приложив усилия, смогли контролировать это состояние. С нами вам не нужно церемониться, Челленджер. Мы вместе уже не раз смотрели в лицо смерти. Говорите прямо, мы хотим знать точно, что происходит и каковы, по вашему мнению, перспективы на будущее.

Это была смелая и хорошая речь. В словах Саммерли чувствовались стойкость и сила духа, отодвинувшие на второй план едкость и чопорность старого зоолога. Лорд Джон встал, чтобы пожать ему руку.

— Я тоже так считаю, — сказал Джон Рокстон. — Что ж, Челленджер, только вы можете сказать нам, что происходит. Мы — люди не нервные, вы это и сами хорошо знаете, но когда мы приезжаем навестить вас и видим, что вы с головой окунулись в размышления о Судном дне, нам требуются определенные разъяснения. В чем заключается опасность, насколько она серьезна, и что мы должны сделать, чтобы правильно встретить ее?

Он стоял перед нами, высокий и сильный, положив загорелую руку на плечо Саммерли, весь залитый лучами солнца, заглядывающего в окно. Я сидел, откинувшись на спинку кресла, сжимая в зубах потухшую сигарету, в таком полуоцепенелом состоянии, когда все ощущения становятся даже слишком отчетливыми. Это могла быть новая стадия отравления, но все безумные побуждения исчезли, и на смену им пришло очень вялое и в то же время восприимчивое состояние ума. Я был наблюдателем. Казалось, меня лично это совсем не касалось. Но я видел перед собой трех сильных мужчин, которые совершенно запутались, и наблюдать за ними было удивительно любопытно. Перед тем как ответить, Челленджер сдвинул густые брови и долго теребил бороду. Было заметно, что он очень тщательно взвешивает каждое слово.

— Какие последние новости вы слышали, когда уезжали из Лондона? — спросил он.

— Около десяти я был в офисе «Газетт», — сказал я. — Как раз тогда из Сингапура пришла телеграмма о том, что эпидемия на Суматре, судя по всему, приобретает массовый характер, и что вследствие этого не зажглись маяки.

— С того момента события стали развиваться немного быстрее, — сказал Челленджер, взяв в руки пачку телеграмм. — Я тесно общаюсь с властями и прессой, так что получаю новости из всех источников. Кстати, ко мне поступили многочисленные и очень настойчивые просьбы о том, чтобы приехать в Лондон, но я не вижу в этом никакого смысла. Судя по всему, отравление начинается с психического расстройства. Говорят, этим утром массовые беспорядки в Париже были очень серьезными и среди шахтеров Уэльса начинаются волнения. Если верить имеющимся данным, за этой стадией возбуждения, различной как для разных рас, так и для отдельных людей, следует некоторая экзальтация[147] и ясность ума, — мне кажется, я вижу подобные признаки в поведении нашего юного друга. Спустя существенный период времени это состояние сменяется комой, которая быстро приводит к смерти. Я полагаю, — насколько мне позволяют мои познания в токсикологии, — что существуют газы растительного происхождения, воздействующие на нервную систему…

— Дурман[148], — предположил Саммерли.

— Великолепно! — воскликнул Челленджер. — Если мы дадим название нашему токсическому веществу, это придаст делу научную точность. Дурман по латыни datura, так что назовем этот яд датуроном. Мой дорогой Саммерли, вы можете гордиться тем, что дали имя вселенскому уничтожителю, дезинфицирующему средству Великого Садовника — эта слава будет посмертной, но оттого не менее значительной. В этом случае признаки воздействия датурона могут быть такими, как я и сказал. То, что под воздействие яда попадет весь мир и ни одному живому существу не удастся спастись, кажется мне вполне очевидным, поскольку эфир является средой нашей вселенной и поэтому вездесущ. На нынешний момент он отличался в разных местах своего воздействия, но эта разница — вопрос всего нескольких часов. Это словно прилив, покрывающий сначала одну полоску песка, затем другую, то накатывающий, то отступающий неровной линией, пока наконец вода не зальет всё. Что касается действия и распространения датурона, это происходит по определенным законам, изучить которые было бы очень интересно, если бы только отведенное нам время позволяло это сделать. Насколько я могу судить, — он бросил взгляд на телеграммы, — первыми жертвами яда стали наименее развитые расы. Очень печальные сообщения приходят из Африки, а аборигены Австралии, как сообщается, уже полностью уничтожены. На сегодняшний день северные народы показали бóльшую сопротивляемость, чем южные. На этой телеграмме, доставленной сегодня утром из Марселя, как вы можете видеть, стоит время — 9.45. Я зачитаю вам ее:

— Час спустя из того же источника пришло следующее:

— Подобная телеграмма пришла и из Парижа, где события пока что развиваются не так стремительно. Кажется, народы Индии и Персии уже окончательно вымерли. Славянское население Австрии также уничтожено, тогда как потомки германских племен практически не почувствовали никакого влияния яда. В общем, насколько я могу судить по имеющейся у меня информации, люди, населяющие равнины и прибрежную зону, почувствовали изменения быстрее, нежели те, кто живет во внутренней части страны или на возвышенной местности. Даже небольшой подъем над уровнем моря играет важную роль, и, должно быть, если кто-то из человеческой расы и выживет, его опять-таки можно будет отыскать на вершине какого-нибудь Арарата. Даже наш небольшой холм на сегодняшний день может временно оказаться безопасным островком в море бедствий. Но, судя по скорости развития событий, всего через несколько часов мы все будем в равных условиях.

Лорд Джон Рокстон задумчиво потер лоб.

— Меня поражает, — сказал он, — что вы можете сидеть здесь с такой пачкой телеграмм под рукой и смеяться. Я видел смерть не реже, чем большинство других людей, но всеобщая смерть — это ведь ужасно!

— Что касается смеха, — сказал Челленджер, — прошу вас принять во внимание, что я, как и вы, был подвержен стимулирующему воздействию эфирного яда. Что же до ужаса, который вселяет массовая смерть людей, я бы хотел уверить вас, что все это несколько преувеличено. Если бы вас отправили в море одного, в неизвестном направлении, на открытой лодке, у вас замирало бы сердце. Изоляция и неопределенность угнетали бы вас. Но если бы вы путешествовали на крепком корабле, где с вами были бы все ваши друзья и близкие, вы почувствовали бы, что какой бы неопределенной ни была цель вашего путешествия, у вас, по крайней мере, есть с окружающими нечто общее, что будет объединять вас до самого конца. На мой взгляд, смерть в одиночестве ужасна, но всеобщая смерть, особенно если она безболезненна, не так уж и страшна. Я скорее могу согласиться с человеком, который считает, что самое ужасное — это пережить все великое, ценное и значительное.

— Что же вы предлагаете? — спросил Саммерли, на этот раз кивая в знак согласия со своим ученым коллегой.

— Я предлагаю пообедать, — сказал Челленджер, поскольку в этот момент как раз раздался гонг, приглашающий к столу. — Наша кухарка делает потрясающий омлет, с которым могут сравниться только котлеты ее же приготовления. Будем надеяться, что никакие космические изменения не повлияли на ее великолепные кулинарные способности. К тому же нам необходимо совместными усилиями уничтожить мой мозель-шварцбергер девяносто шестого года, в противном случае это чудесное вино великолепного урожая будет утрачено понапрасну. — Он тяжело поднялся со стола, на котором сидел все это время, оглашая участь планеты. — Пойдемте, — сказал Челленджер. — Если времени осталось мало, то тем более мы должны потратить его, предаваясь благоразумным удовольствиям.