— Саммерли, вы еще сказали, что в этом споре истина найдена быть не может.

— Боже мой! — воскликнул Челленджер, выпятив грудь и приглаживая бороду. — Не может быть найдена истина! Кажется, я уже где-то это слышал. Могу ли я поинтересоваться, какие аргументы приводил великий и знаменитый профессор Саммерли, чтобы опровергнуть версию какого-то скромного человека, рискнувшего выразить свое мнение по возникшему вопросу? Возможно, до того как разгромить эту невероятную чушь, он соизволит привести некоторые доводы в поддержку своего альтернативного мнения.

Произнеся все это с присущим ему напыщенным и неуклюжим сарказмом, Челленджер пожал плечами и шутовски поклонился, широко разведя руки в стороны.

— Мой довод очень прост, — упрямо заявил Саммерли. — Я говорил о том, что если окружающий Землю эфир был столь токсичен в одной ее части, чтобы привести к появлению опасных признаков, то очень маловероятно, что на нас троих, едущих в вагоне, происходящее не произвело совсем никакого эффекта.

Это объяснение вызвало у Челленджера настоящий взрыв неуемного веселья. Он смеялся так, что, казалось, дрожала вся комната.

— Наш почтенный Саммерли плохо сопоставляет факты, и это, впрочем, уже не в первый раз, — наконец сказал он, потирая лоб. — Что ж, джентльмены, нет лучшего способа доказать вам мою мысль, чем проделать то, что я лично сделал сегодня утром. Вам будет намного легче простить себе свои заблуждения, когда вы поймете, что даже у меня были моменты почти полной потери самоконтроля. В течение нескольких лет в нашем доме работала горничной некая Сара — ее фамилией я никогда не забивал себе голову. Это была женщина суровой и отталкивающей внешности, чопорного и сдержанного поведения, невозмутимая по своей природе, и мы никогда не видели с ее стороны проявления каких-либо эмоций. Я сидел за завтраком один — миссис Челленджер привыкла проводить утро в своей комнате, — как вдруг мне в голову пришла мысль о том, что было бы забавно и познавательно проверить, существуют ли какие-то границы невозмутимости нашей горничной. Я придумал простой, но эффективный эксперимент. Опрокинув маленькую вазу с цветами, стоявшую на скатерти, я позвонил в колокольчик, а сам спрятался под стол. Сара вошла и, увидев, что комната пуста, решила, что я ушел в свой кабинет. Как я и предполагал, она подошла и наклонилась над столом, чтобы поднять вазу. Я увидел ее хлопковый чулок и мягкую тапочку. Высунув голову, я вцепился зубами в ее ногу. Эксперимент имел невероятный успех. Несколько секунд Сара, оторопев, стояла неподвижно, глядя вниз на мою голову. Затем завизжала, вырвалась и выбежала из комнаты. Я последовал за ней, придумывая на ходу какие-то объяснения, но она неслась со всех ног вниз по дороге, и через несколько минут я высмотрел в полевой бинокль, как она удалялась в юго-западном направлении. Я рассказываю вам этот анекдотичный случай как есть — за что купил, за то и продаю. Я просто хочу заронить зерно этой информации в ваш мозг и подождать, пока оно прорастет. Правда, поучительно? Эта история не навела вас на какие-нибудь мысли? Вот что вы, лорд Джон, думаете об этом?

Лорд Джон рассудительно покачал головой.

— Совсем скоро у вас могут быть большие неприятности, если вы не притормозите, — сказал он.

— Наверное, и у вас, Саммерли, имеются какие-то соображения?

— Вы должны немедленно оставить работу, Челленджер, и поехать на три месяца в Германию, на воды, — сказал он.

— Глубокая мысль, это действительно впечатляет! — воскликнул Челленджер. — А теперь вы, мой юный друг, и, возможно, от вас я наконец услышу мудрую мысль там, где ваши старшие товарищи пока что так безнадежно провалились.

И я его не разочаровал. Возможно, это и нескромно с моей стороны, но это действительно было так. Конечно, все кажется достаточно очевидным, когда вы уже знаете о том, что произошло, но тогда это было совсем не так. Однако ответ внезапно сам снизошел на меня вместе с ощущением абсолютной его правильности.

— Яд! — вырвалось у меня.

И лишь только тогда, когда я произнес это слово, в моем сознании выстроились все события этого утра: от лорда Джона с его буйволом, моего истерического плача и возмутительного поведения профессора Саммерли до странных происшествий в Лондоне, толпы в парке, отчаянной езды водителя и ссоры возле компании по продаже кислорода.

— Ну конечно! — воскликнул я. — Это все яд. Мы отравлены.

— Верно, — сказал Челленджер, потирая руки, — мы отравлены. Наша планета попала в отравленный пояс эфира и сейчас погружается в него еще глубже, со скоростью нескольких миллионов миль в минуту. Наш юный друг выразил причину возникшего замешательства и проблем одним словом — «яд».

В полной тишине мы изумленно смотрели друг на друга. Похоже, у нас просто не хватало слов, чтобы прокомментировать эту ситуацию.

— Такие симптомы могут быть порождены и объяснены умственной заторможенностью, — сказал Челленджер. — Я не уверен, что у всех вас она выражается в той же мере, что и у меня, поскольку полагаю, что скорости протекания различных мыслительных процессов соотносятся между собой пропорционально. Но это, несомненно, заметно даже по нашему юному другу. После всплеска игривого веселья, испугавшего мою горничную, я присел, чтобы все проанализировать. Я признался себе, что никогда ранее мне в голову не приходила мысль о том, чтобы укусить кого-то из прислуги. Порыв, который я тогда почувствовал, был явно ненормальным. И через мгновение я все понял. Я измерил свой пульс — его скорость была на десять ударов больше обычного, обострились также все рефлексы. Я обратился к своему высшему, здравому «я», истинному Дж. Э. Ч. — Джорджу Эдварду Челленджеру, который остается спокойным и невозмутимым, несмотря на любые молекулярные изменения. Я вызвал его для того, чтобы, так сказать, оценить те дурацкие фокусы, которые способен проделать этот яд с моим мозгом. Я понял, что я действительно сам себе хозяин. Мне удалось осознать и взять под контроль свой беспорядочный ум. Это была замечательная демонстрация победы мысли над материей, поскольку это была победа над тем особым типом материи, который самым тесным образом связан с мыслью и умом. Можно даже сказать, что ум не работал должным образом, и его контролировала личность. Таким образом, когда моя супруга спустилась вниз и у меня возникло желание притаиться за дверью и испугать ее каким-то диким криком, я смог подавить в себе этот порыв и поприветствовал ее сдержанно и с достоинством. Точно так же я уловил и сумел проконтролировать внезапно возникшее желание закрякать, как утка.

Позже, когда я спустился, чтобы договориться о машине, и увидел Остина, наклонившегося над открытым капотом и занятого ремонтом, я снова смог взять себя в руки. И хотя я уже занес раскрытую ладонь, но все-таки смог сдержаться. В противном случае мы бы, возможно, потеряли Остина так же, как потеряли служанку. Вместо этого я тронул его за плечо и попросил вовремя подать машину к дому, чтобы успеть встретить ваш поезд. В настоящий момент моим самым большим искушением было бы схватить профессора Саммерли за его глупую старую бородку и как следует встряхнуть его. Но пока что, как вы сами можете убедиться, я образец сдержанности. И рекомендую вам брать с меня пример.

— Я вот думаю о своем буйволе… — сказал лорд Джон.

— А я о футбольном матче.

— Возможно, вы и правы, Челленджер, — сказал Саммерли уже более мягким голосом. — Я готов согласиться с тем, что мой подход скорее критический, нежели конструктивный, и что я не могу с готовностью перейти к какой-то новой теории, тем более столь необычной и фантастической, как эта. Так или иначе, когда я восстанавливаю в памяти события этого утра, когда думаю о дурацком поведении моих товарищей, мне довольно-таки легко поверить, что причиной таких симптомов может быть какой-то яд возбуждающего действия.

Челленджер добродушно похлопал своего товарища по плечу.

— Прогресс есть, — произнес он. — Определенно есть.

— Сэр, скажите, пожалуйста, — робко спросил Саммерли, — какие прогнозы, по вашему мнению, можно сделать на сегодняшний день?

— С вашего позволения, я действительно скажу несколько слов по этому поводу. — Челленджер присел на стол, и его короткие толстые ноги повисли в воздухе. — Мы становимся свидетелями колоссального и ужасного события. По моему мнению, наступает конец света.

Конец света! Мы повернулись к окну и увидели удивительный летний деревенский пейзаж, далеко простирающиеся поросшие вереском склоны, прекрасные загородные дома, симпатичные фермы, людей на поле для гольфа, получающих удовольствие от игры.

Конец света! Любой из нас когда-то слышал эти слова, но мысль о том, что они могут незамедлительно приобрести буквальное значение, что речь идет уже не о какой-то абстрактной дате, а о «сейчас», о сегодня, была жуткой и ошеломляющей. Мы были потрясены и в тишине ожидали, когда Челленджер продолжит. Его осанка и уверенный вид придавали его словам такую силу и серьезность, что мгновенно забывалась грубость и взбалмошность этого человека, и в наших глазах он сейчас выглядел как некто величественный и возвышающийся над простыми людьми. Затем — по крайней мере, для меня — всплыли ободряющие воспоминания о том, что уже дважды с того момента, как мы вошли в эту комнату, он разразился приступом неудержимого смеха. Безусловно, подумал я, для мысленного отчуждения существует какой-то предел. В конце концов, этот кризис не может быть столь глубоким и столь тяжелым.

— Представьте себе, — сказал Челленджер, — гроздь винограда, покрытую микроскопическими вредными бациллами. Садовник обрабатывает ее каким-то дезинфицирующим средством. Возможно, он делает это для того, чтобы виноград был чище. Возможно, он хочет освободить место для других бацилл, менее вредных. Он окунает гроздь в яд, и бациллы исчезают. Наш Садовник, как мне кажется, собирается таким же образом окунуть в яд Солнечную систему. Тогда человеческие бациллы, маленькие смертные вибрионы, которые крутились и извивались на внешней оболочке Земли, в один миг прекратят свое существование.