На меня с расстояния всего в какой-то фут или два в упор смотрело неизвестное существо. Оно пряталось по другую сторону растения и выглянуло в тот же момент, что и я. Это был человек — по крайней мере, он был больше похож на человека, чем любая из обезьян, которых мне приходилось видеть раньше. Лицо было вытянутым, белесым и прыщеватым, нос приплюснут, нижняя челюсть выступала вперед, а вокруг подбородка торчала жесткая щетина. Глаза под густыми тяжелыми бровями были свирепыми, а когда существо открыло рот и издало грозный рык, прозвучавший для меня как проклятие, я увидел острые клыки. В его взгляде читались ненависть и угроза. Но уже в следующий момент они сменились выражением всепоглощающего испуга. Неизвестное существо быстро нырнуло вниз, и я услышал только хруст ломающихся под ним веток. Прежде чем оно скрылось, я успел заметить, что тело его покрыто редкими волосами, как у розовой свиньи.

— Что случилось? — встревоженно крикнул снизу Рокстон. — С вами все в порядке?

— Вы его видели? — крикнул я в ответ; обеими руками я вцепился в дерево, и нервы мои были на пределе.

— Мы слышали какой-то шум, как будто у вас нога соскользнула с ветки. Что это было?

Я был шокирован внезапным и странным появлением этого человека-обезьяны и засомневался, не стоит ли мне спуститься вниз и рассказать об этой встрече своим товарищам. Но я уже так высоко взобрался на дерево, что было бы унизительным вернуться, не выполнив своего задания.

Поэтому после долгой паузы, которая потребовалась мне, чтобы восстановить дыхание и решимость, я продолжил восхождение. Один раз я встал на гнилой сук и на несколько секунд повис на руках, но, если не учитывать этого случая, взбираться мне было не трудно. Постепенно листва вокруг меня начала редеть, и по пахнýвшему мне в лицо свежему ветру я понял, что поднялся выше всех деревьев в этом лесу. Однако я твердо решил не смотреть по сторонам, прежде чем не окажусь на самой верхушке; поэтому я продолжал карабкаться вверх, пока не встал на последнюю ветку, которая начала гнуться под моим весом. Я уселся на удобной развилке и, надежно обосновавшись на этом месте, огляделся вокруг, на великолепную панораму страны, в которой мы очутились.

Солнце уже клонилось к западу, вечер был исключительно ясным, и мне было прекрасно видно все плато. С высоты оказалось, что оно представляет собой овал длиной примерно в тридцать миль и шириной около двадцати. По форме плато напоминало неглубокую воронку, стенки которой имели уклон в сторону довольно большого озера, расположенного в центре. В свете угасающего дня это зеленое озеро, с берегами протяженностью около десяти миль, выглядело очень красиво: по краям росли густые заросли тростника, а поверхность была прорезана несколькими песчаными отмелями, которые в мягких вечерних лучах казались золотыми. На этих островках песка виднелось несколько длинных темных пятен, которые были больше чем аллигаторы и длиннее чем каноэ. В бинокль я четко видел, как они двигаются, но что это такое, понять так и не смог.

На той стороне плато, где сейчас находились мы, поросший лесом склон с несколькими пятнами полян тянулся вниз к центральному озеру на пять или шесть миль. Прямо у себя под ногами я видел поляну игуанодонов, а чуть дальше в круглом просвете между деревьями находилось болото птеродактилей. Однако противоположная сторона плато выглядела совершенно по-другому. Там базальтовые скалы, которые мы видели снаружи, находились и внутри, образуя крутой выступ высотой приблизительно в двести футов, с подножием, поросшим лесом. Вдоль основания этих красноватых скал на некоторой высоте от земли я в бинокль заметил несколько темных отверстий, являющихся, как я решил, входами в пещеры. В одной из них мерцало что-то белое, но что именно — мне рассмотреть не удалось. Я зарисовывал карту местности, пока не село солнце и не стало так темно, что я уже не мог различать детали. Затем я спустился вниз к своим товарищам, которые с нетерпением ждали меня под деревом. Наконец-то и я стал настоящим героем. Я сам все придумал и сам все осуществил; и теперь мы имеем карту, которая избавит нас от слепых блужданий среди неизвестных опасностей в течение долгих месяцев. Каждый из участников экспедиции торжественно пожал мне руку.

Но прежде чем они принялись обсуждать мою карту, я должен был рассказать им о встрече среди ветвей с человеком-обезьяной.

— Он находился там все это время, — сказал я.

— Откуда вы это знаете? — спросил лорд Джон.

— Потому что меня ни на минуту не оставляло чувство, что за нами следит кто-то враждебно настроенный. Я говорил вам об этом, профессор Челленджер.

— Наш юный друг действительно говорил что-то в этом роде. К тому же он единственный из нас, кто наделен кельтским темпераментом, делающим его столь чувствительным к подобным впечатлениям.

— Вся теория телепатии… — начал было Саммерли, набивая трубку.

— Слишком обширна, чтобы мы начали обсуждать ее прямо сейчас, — решительно закончил за него Челленджер. — А теперь скажите-ка мне, — продолжил он с видом епископа, обращающегося к слушателям воскресной школы, — вы случайно не заметили, могло ли это существо опускать большой палец поперек ладони?

— Нет, не заметил.

— Был ли у него хвост?

— Не знаю.

— Приспособлены ли его ноги, чтобы хвататься за ветки?

— Я думаю, что ему не удалось бы так быстро передвигаться по веткам, если бы оно не могло хвататься за них ногами.

— Если мне не изменяет память, в Южной Америке обитает — профессор Саммерли может меня поправить — примерно тридцать шесть видов обезьян, но о человекообразных обезьянах ничего не известно. Теперь, однако, ясно, что в этой стране они все-таки существуют, причем это не волосатый вид, подобный гориллам, которые встречаются только в Африке и на Востоке. (Глядя на него, меня так и подмывало вставить, что я, тем не менее, встречал их близкого родственника прямо в Кенсингтоне.) Представители этого вида имеют усы и светлую кожу. Последнее обстоятельство указывает на то, что они живут на деревьях. Мы столкнемся здесь с вопросом, к кому это существо ближе — к обезьяне или к человеку. В последнем случае вполне можно предположить, что это то, что вульгарно называют «отсутствующим звеном»[109]. Решение этой проблемы является нашей прямой обязанностью.

— Ничего подобного, — резко прервал его Саммерли. — Теперь, когда благодаря сообразительности и ловкости мистера Мэлоуна — (я просто не могу не процитировать здесь эти его слова), — у нас в руках появилась карта, наша единственная прямая обязанность — выбраться из этого жуткого места живыми и здоровыми.

— К благам цивилизации, — проворчал Челленджер.

— К информационным возможностям цивилизации, сэр. Наш долг заключается в том, чтобы подробно записать увиденное нами и оставить дальнейшие исследования для других. Вы все с этим соглашались, до того как Мэлоун принес схему местности.

— Ну ладно, — сказал Челленджер, — я признаю, что мне тоже было бы спокойнее, если бы я был уверен, что результаты экспедиции переданы нашим друзьям. Но пока у меня нет никаких идей относительно того, как нам отсюда спуститься. Однако я еще никогда в жизни не сталкивался с проблемой, которую мой изобретательный мозг был бы не в состоянии решить, и я обещаю вам, что с завтрашнего дня обращу все свое внимание на вопрос о нашем спуске. — На том пока и порешили.

Тем вечером при свете костра и нашей единственной свечи была составлена первая карта Затерянного мира. Все детали, которые я отметил приблизительно, сидя на своей смотровой башне, теперь были расставлены в правильные относительно друг друга места. Карандаш Челленджера застыл над большим белым пятном, обозначавшим озеро.

— Как мы его назовем? — спросил он.

— Почему бы вам не воспользоваться шансом увековечить собственное имя? — своим обычным ехидным тоном спросил Саммерли.

— Я верю, сэр, что потомки будут иметь другие, более существенные основания запомнить мое имя, — сурово отрезал Челленджер. — Любой невежда может сохранить бессмысленную память о себе, присвоив свое имя горе или реке. Такой монумент мне не нужен.

Саммерли с кривой улыбкой уже приготовился произнести какую-то очередную колкость, но в разговор поспешил вмешаться лорд Джон.

— Как назвать это озеро, должны решить вы, молодой человек, — сказал он. — Вы увидели его первым, и, честное слово, ни у кого не может быть больше прав, чем у вас, назвать его озером Мэлоуна.

— Конечно. Пусть наш юный друг сам даст ему имя, — согласился Челленджер.

— Тогда пусть оно зовется озером Глэдис. — Должен признаться, что, произнеся эти слова, я густо покраснел.

— А вы не находите, что «Центральное озеро» было бы точнее? — заметил Саммерли.

— Нет, я бы все-таки предпочел «Озеро Глэдис».

Челленджер сочувственно взглянул на меня и с притворным неодобрением покачал большой головой.

— Какое ребячество, — сказал он. — Тем не менее пусть будет озеро Глэдис.

Глава XII

В лесу было жутко

Я уже говорил, — а, может быть, и не говорил: в последние дни память меня часто подводит, — что я сиял от гордости, когда трое таких людей, как мои спутники, поблагодарили меня за то, что я спас положение или, по крайней мере, очень помог из него выйти. Как самый младший в нашей группе, — и не только по годам, но и по опыту, характеру, знаниям и всему тому, что делает человека мужчиной, — я с самого начала оставался в тени. А теперь мне наконец удалось проявить себя. Эта мысль согревала меня. Увы! Гордыня часто ведет к падению. Этой маленькой искре самодовольства, добавившей мне самонадеянности, суждено было в ту же ночь стать причиной самого страшного события в моей жизни, закончившегося шоком. При мысли об этом у меня по-прежнему сжимается сердце.