И теперь мы все вчетвером оказались в волшебной стране, затерянном мире Мейпла Уайта. Для каждого из нас это был миг подлинного триумфа. Кто тогда мог предвидеть, что это было лишь прелюдией страшных несчастий? Позвольте мне в нескольких словах описать, как на нас обрушился роковой, сокрушительный удар.

Мы отвернулись от края пропасти и успели пробраться вглубь густого кустарника примерно на пятьдесят ярдов, когда позади нас раздался леденящий душу треск. В едином порыве мы все бросились к тому месту, на которое высадились. Наш мост сорвался вниз!

Взглянув со скалы, далеко внизу я увидел массу спутанных веток и обломки разбитого ствола. Это был наш бук. Быть может, дерево упало, потому что обвалилась часть каменистой верхушки утеса? Какое-то мгновение мы думали, что случившееся объясняется именно так. Но только мгновение, пока из-за дальнего края скалистого утеса не появилось медленно смуглое лицо, лицо нашего метиса Гомеса. Это действительно был Гомес, но не тот Гомес, которого мы знали, со спокойной улыбкой и лицом, похожим на маску. Глаза его пылали, черты лица были искажены, он весь излучал ненависть и бешеную радость удовлетворенной мести.

— Лорд Рокстон! — прокричал он. — Лорд Джон Рокстон!

— Я здесь, — ответил мой компаньон.

Над пропастью раздался взрыв пронзительного дикого смеха.

— Да, английская собака, ты там. Там ты и останешься! Я долго ждал своего часа, и вот он наконец пришел. Вы уже поняли, как тяжело было подняться наверх; теперь вы узнаете, насколько тяжелее спуститься вниз. Вы в ловушке, проклятые глупцы, все до одного!

Мы были слишком ошеломлены, чтобы ответить ему что-то. Мы просто стояли и в изумлении смотрели на него. На траве лежал большой сломанный сук, которым Гомес, как рычагом, сбросил наш мост в пропасть. Безумное лицо метиса скрылось за краем скалы, но затем вновь появилось.

— Там возле пещеры мы едва не убили вас камнем, — прокричал он, — но так даже лучше. Эта смерть будет более медленной и более ужасной. Ваши косточки побелеют на солнце, и никто не узнает, где вы покоитесь, и не придет укрыть ваши останки. Когда будешь умирать, вспомни о Лопесе, которого ты застрелил на речке Путумайо. Я его брат, и теперь я могу умереть спокойно, потому что память его отомщена. — Он в последний раз яростно погрозил нам рукой, после чего умолк.

Если бы метис просто ограничился тем, что отомстил нам, он, вероятно, смог бы благополучно скрыться. Но его подвела глупая и неутолимая тяга к театральности, присущая всем латиноамериканцам. Рокстон, заработавший себе в трех странах прозвище Бича Господнего, был не тем человеком, над которым можно было безнаказанно насмехаться. Метис уже начал спускаться по дальней стороне утеса; но прежде чем Гомес успел достичь земли, лорд Джон пробежал по краю плато, держа его в поле зрения. Прозвучал выстрел из ружья, и хотя нам ничего не было видно, зато мы услышали вопль и глухой удар упавшего с высоты тела. Когда Рокстон вернулся к нам, лицо его было каменным.

— Я вел себя, как слепой простак, — с горечью в голосе сказал он, — и это моя вина, что все мы попали в такую переделку. Мне следовало не забывать, что у этого народа длинная память, когда речь идет о кровной мести, и быть начеку.

— А как же второй метис? Чтобы сбросить такое дерево с обрыва, рычаг должны были поднимать двое.

— Я мог застрелить и его, но решил отпустить. Я подумал, что, возможно, он не имеет к этому отношения. Но, видимо, мне все-таки следовало убить его, потому что он, должно быть, как вы правильно заметили, тоже приложил к этому руку.

Теперь, когда мотивы поведения Гомеса были нам известны, каждый из нас мог, оглянувшись назад, вспомнить какие-то подозрительные действия с его стороны — постоянное желание быть в курсе наших планов, случай, когда метиса поймали за подслушиванием наших разговоров, скрытая ненависть в его взглядах, которая время от времени озадачивала нас. Мы все еще обсуждали происшедшее, одновременно пытаясь перестроить наше сознание в соответствии с новыми условиями, когда внимание наше привлекла сцена, разворачивающаяся на равнине под нами.

Там бежал человек в белой одежде, которым мог быть только уцелевший второй метис, причем бежал так, как будто его преследовала сама Смерть. За ним, всего в каких-то нескольких ярдах позади скачками двигалась громадная черная фигура Замбо — нашего преданного слуги-негра. У нас на глазах он настиг беглеца и, прыгнув ему на спину, обхватил руками за шею. Они кубарем покатились по земле, но уже через мгновение Замбо поднялся, посмотрел на распростертое перед ним тело и, радостно помахав нам рукой, побежал в нашем направлении. А белая фигура так и осталась лежать посреди широкой равнины.

Оба предателя были жестоко наказаны, но причиненное ими зло продолжало жить и после их гибели[89]. Пути назад для нас больше не существовало. Раньше мы жили в мире людей, теперь — стали обитателями этого плато. Эти два мира существовали отдельно и были отрезаны друг от друга. Там находилась равнина, по которой пролегал путь к нашим каноэ. Еще дальше, за лиловой дымкой на горизонте протекала река, которая вела к цивилизации. Но между нами и всем этим отсутствовало связующее звено. Никакая человеческая изобретательность не могла предложить способ перекинуть мост через зияющую пропасть, отделявшую нас от прежней жизни. Один-единственный миг коренным образом изменил все условия нашего существования.

Именно тогда я по-настоящему узнал, из чего сделаны трое моих друзей. Да, лица их были серьезны и задумчивы, но при этом все же непоколебимо спокойны. Нам не оставалось ничего другого, как ждать прихода Замбо. Наконец над краем скалы появилось его честное черное лицо, а затем на вершину утеса поднялась и вся его внушительная фигура.

— Что мне делать? — прокричал он. — Скажите, и я все выполню.

Этот вопрос было проще задать, чем на него ответить. Пока ясно было лишь одно: Замбо являлся единственным звеном, которое связывает нас с внешним миром. Он ни в коем случае не должен был нас бросить.

— Нет-нет! — крикнул он. — Я не оставлю вас. Когда бы вы ни пришли, вы всегда найдете меня здесь. Только вот индейцев я удержать не смогу. Они уже говорили, что здесь живет слишком много Курупури и они пойдут домой. Теперь, когда вас тут нет, мне ни за что не остановить их.

В последнее время индейцы много раз давали нам понять, что они крайне утомлены путешествием и очень хотят вернуться домой. Мы понимали, что Замбо говорит правду и ему не под силу воспрепятствовать их уходу.

— Сделай так, чтобы они подождали до завтра, Замбо, — прокричал я, — тогда я смогу отослать с ними свое письмо.

— Хорошо, сэр! Я обещаю вам, что они подождут до завтра, — ответил негр. — Но что я могу сделать для вас сейчас?

Работы для него было очень много, и этот поразительно преданный нам парень выполнил ее полностью. В первую очередь он по нашим указаниям отвязал веревку от пня и перебросил конец ее нам. Она была не толще, чем обычная веревка для сушки белья, но при этом очень прочной; и хотя сделать из нее мост нам бы не удалось, она могла оказаться незаменимой, если бы нам пришлось куда-то взбираться. Затем Замбо привязал к своему концу веревки мешок с провизией, который он поднял наверх, и нам удалось перетащить мешок к себе. Это обеспечило нас едой по меньшей мере на неделю, даже если мы не найдем ничего съестного. И, наконец, Замбо спустился и поднял на утес еще две упаковки с различными вещами — ящик с патронами и много других полезных предметов, которые мы успешно переправили, забрасывая ему конец веревки, а затем подтягивая привязанные им вещи. Наступил вечер, когда Замбо спустился с утеса, заверив нас на прощание, что удержит индейцев до утра.

Так что первую ночь на плато я почти полностью провел за описанием наших похождений, при свете единственного фонаря со свечой внутри.

Мы разбили лагерь на самом краю скалы и перекусили, утолив жажду двумя бутылками газированной минеральной воды, оказавшимися в одной из коробок. Для нас жизненно важно было найти здесь воду, но, думаю, даже лорд Джон пережил за сегодняшний день уже достаточно приключений. Никто из нас не был готов сделать первый шаг навстречу неизвестности прямо сейчас. Мы воздержались от разведения костра и старались не производить лишнего шума.

Завтра (хотя для меня это, скорее, уже сегодня, потому что я писал почти до самого рассвета) мы должны будем сделать первую вылазку, чтобы исследовать эту неизведанную страну. Я не знаю, когда у меня появится возможность написать следующее письмо, — если она вообще появится. Между тем, я вижу, что индейцы по-прежнему не ушли, и уверен, что с минуты на минуту появится наш верный Замбо, чтобы забрать это письмо. А мне остается только надеяться, что оно когда-нибудь попадет вам в руки.

P. S. Чем больше я думаю над нашим положением, тем более безнадежным оно мне кажется. Я не вижу ни единой возможности нашего возвращения. Если бы на краю плато росло высокое дерево, можно было бы перекинуть еще один мост; но в пределах пятидесяти ярдов подходящих деревьев нет. Наших совместных усилий явно недостаточно, чтобы подтащить сюда ствол, который мог бы послужить для этих целей. Веревка же, безусловно, слишком коротка, чтобы мы могли спуститься с ее помощью. Нет, положение наше, увы, безнадежно!

Глава X

Произошли совершенно немыслимые события

С нами произошли и продолжают происходить совершенно немыслимые события. Весь имеющийся у меня запас бумаги состоит из пяти старых тетрадей и еще из разных обрывков, и у меня есть всего один стилографический карандаш; но до тех пор, пока рука моя в состоянии двигаться, я буду продолжать записывать происходящее с нами и наши впечатления, потому что из всей человеческой расы мы единственные, кто сталкивался с подобными вещами. Чрезвычайно важно, чтобы я записывал все это, пока оно еще свежо в моей памяти и пока нас не постиг злой рок, который, похоже, постоянно преследует нашу экспедицию. Доставит ли эти письма по реке наш Замбо, или я каким-либо чудесным способом привезу их с собой, или, наконец, какой-нибудь отважный исследователь, идя по нашим следам с помощью, возможно, какого-то усовершенствованного моноплана, найдет эту связку рукописей — в любом случае, я считаю, что пишу это, чтобы увековечить классический пример настоящего приключения.