Я взглянул на дом: тот казался пустым. Мой рот и горло пересохли, пока я шел к инвалидной коляске. Приблизившись, я увидел, что левый рукав рубашки Эда был пуст, засунут в карман и пришпилен булавкой.

Я обошел коляску и остановился прямо перед Эдом. Моя тень падала на его лицо, но, похоже, он этого не заметил. Я ни за что не узнал бы его, если б не знал, чего мне ожидать.

– Эд, – проговорил я, облизнув губы.

Ничего не произошло: веки не дрогнули, ни один мускул не шевельнулся. Я чувствовал, как маленький ручеек пота стекает по спине вниз под рубашкой. На войне мне доводилось видеть страшные увечья, но там почему-то это воспринималось легче.

– Эд! – Мне отчаянно хотелось докричаться до него. Я так долго его ненавидел, но в ту минуту подумал, что никогда в жизни мне так страстно не хотелось донести до кого-то, что я его друг. – Эд!

Хлопнула входная дверь.

Я повернулся к дому, чувствуя себя почему-то неловко. Маленький мальчик, подпрыгивая, шел ко мне через лужайку. У него были рыжеватые волосы, веснушки и широко раскрытые, сияющие голубые глаза.

– Прошу прощения, сэр, – проговорил мальчик. – Мой отец болен. Он…

– Я Дэвид Геррик, – сказал я. Думаю, я узнал бы этого мальчика где угодно, так много от Гарриет было в нем, в этих ясных, лучистых глазах.

– А, мистер Геррик… сэр! Мама не ждала вас так скоро. Она поехала в магазин кое-что купить и скоро вернется. Проходите в дом. Я – Дики.

В восемь лет он уже великолепный хозяин, умеет держаться вежливо и с достоинством.

– Я видел, вы пытались поговорить с папой, сэр. Вы знаете, что с ним произошло?

– Хочешь верь, хочешь не верь, Дики, я услышал об этом только сегодня. Я приехал так быстро, как только сумел.

– Мама получила вашу телеграмму всего полчаса назад, сэр. Здесь, в Нью-Маверике, не особенно спешат с доставкой.

«Неудивительно – ведь сначала телеграмму нужно было показать всем соседям», – подумал я.

– Насчет папы, сэр, – продолжал Дики. – Он не может вам ответить, и к тому же он вас не слышит. Думают, что он видит, но, судя по тому, как он себя ведет, не похоже. – Он говорил подчеркнуто небрежно. Его, должно быть, учили так относиться к этому, подумал я, – без слез и воплей. – Если вы пройдете в дом, сэр, можно сварить кофе, а когда мама вернется, она наверняка привезет что-нибудь выпить.

Я не могу этого объяснить, но мне вдруг захотелось нагнуться и обнять этого ребенка. Ее ребенка. Он был мне родным. Весь день я повторял себе, что просто хочу откликнуться на просьбу о помощи от старого друга, хотя знал, что это не так. Долгие годы я пытался забыть Гарриет, но на самом деле это ничего не изменило.

Мальчик с явным нетерпением ждал, что я приму его приглашение пройти в дом. Я поймал быстрый, напряженный взгляд, который он кинул на своего отца. Его не трудно было разгадать: Дики не хотелось находиться рядом с этим обломком человека в инвалидной коляске. Он сидел в доме, оставив Эда одного, пока Гарриет ездила за покупками. Я видел это и раньше. Дети не любят оставаться с покалеченными людьми, и особенно с теми, кто не в себе.

– Идея насчет кофе мне нравится, – сказал я.

Он кинулся к входной двери, даже не посмотрев на Эда. Я чуть помедлил. У меня возникло инстинктивное желание спросить у Эда, не надо ли ему чем-нибудь помочь, посадить поудобнее. Он так и застыл, подняв больное лицо к солнцу. Бессмысленно было что-то у него спрашивать.

Дики не стал ждать и проскочил в дом впереди меня. Там царила приятная прохлада. Главная комната была оборудована как студия, с большим окном на север, занимавшим всю стену. Видимо, дом сдавался внаем вместе с мебелью. За исключением книг и игрушек Дики, аккуратно разложенных на книжных полках, ничто не говорило о том, что здесь живет семья Брок.

Дики вышел из кухни с очень сосредоточенным и серьезным видом – в одной руке он нес чашку кофе, в другой – бутылку кока-колы.

– Думаю, у нас найдутся сливки и сахар, если хотите, сэр, – проговорил он, водрузив кофейную чашку на стол. – Мама пьет черный.

Я это помнил.

– Я тоже, – ответил я.

Мы сидели рядом, чувствуя себя немного неловко.

– Ты знаешь, почему я здесь, Дики? – спросил я.

– Конечно, сэр. Мама позвала вас.

– Я ее старый друг. Обычно меня зовут Дэйв. Мне будет приятно, если ты… если ты перестанешь говорить мне «сэр».

– Ну, сэр… Дэйв… это здорово. У вас ведь там «ягуар», правда?

– Да. Четырехлетка.

– Папа всегда говорил, что такие машины с годами становятся только лучше – как вино.

«Папа» относилось не к той вещи, сидевшей в инвалидной коляске. Папа был Эд Брок – улыбающийся, уверенный, крепко стоящий на земле.

– А давно Эда выписали из больницы? – спросил я.

– Примерно неделю назад, сэр, – ответил Дики, разглядывая свои короткие пальчики. – Они не думают, что это надолго. Что он надолго здесь, я имею в виду.

– Знаешь, мы с ним вместе служили в авиации. Он был замечательный парень, Дики. Он прорвется.

Мальчик озадаченно посмотрел на меня – и вернул на землю.

– Куда, сэр? – спросил он.

Я услышал, как хлопнула дверца машины. Дики подскочил, и лицо его просияло.

– Это мама! – закричал он и выбежал из дома, оставив меня одного.

Ну, вот оно, через девять с половиной лет.

Она вошла, а Дики радостно суетился вокруг нее, как щенок. Мгновение Гарриет, застыв, смотрела на меня, а я на нее. Думаю, мы задавали себе один и тот же вопрос. Насколько она – он – мы – изменились. Как нам с этим справиться.

– Привет, – сказал я.

– Привет, Дэйв. – Она подошла ко мне, протянула руку. Ее рукопожатие было твердым, как у мужчины. Она выглядела старше своих лет. Напряжение ужасных двух месяцев оставило свои следы. Взгляд был прямым и искренним, как и прежде, но в нем сквозила тень страха.

– Я сделал Дэйву кофе, – заявил Дики.

– Будем считать, что мы подружились, – сказал я.

– Очень мило с твоей стороны, что ты приехал, Дэйв.

– Я приехал бы раньше, Гарриет, но так получилось, что я ничего не слышал вплоть до сегодняшнего утра – когда получил твое письмо и навел справки.

– Я ожидала чего-то подобного. – Она положила руку на плечо Дики. – Там, в машине, пакеты, Дики, я их бросила, когда увидела, что Дэйв здесь. Среди них один маленький с бутылкой бурбона. Ты не мог бы его принести? Большие я принесу сама попозже.

– Конечно, мам. – И он убежал.

Мы остались вдвоем.

Это было как танец на кончике иглы.

– Я снял номер в местной гостинице, – сказал я.

– Это единственное приличное место в городе, – ответила она.

– Гарриет!

– Дэвид, пожалуйста! – Она быстро повернулась к столу и стала искать в деревянной коробке пачку сигарет. Руки у нее так тряслись, что она никак не могла прикурить. – Я не хочу сочувствия, Дэйв. Я этого не вынесу. – Она посмотрела на меня, ее глаза блестели от слез, как в последний раз, когда я ее видел. – Я… у меня есть проблема, с которой я не могу справиться одна. Не делай ничего, чтобы я не расслабилась. Это будет так легко. Мне… мне нужны сильные руки. Не обязательно твои, Дэйв, – любые сильные руки. Но если я почувствую их, я сдамся! Я просто сдамся! Пожалуйста, помоги мне! Мне нужна помощь во всем!

– Конечно, – ответил я. У меня был такой голос, словно я долго бежал.

Она отошла от меня к окну, в которое видна была инвалидная коляска. Я видел, как она расправила плечи, словно готовясь к второму раунду.

– Одна из проблем заключается в том, что мне необходимо поговорить с тобой без Дики. Я не хочу пугать его. И не хочу оставлять его одного, потому что он и так боится, сам не понимая чего.

– Ты оставляла его, когда ездила в магазин. Мы можем куда-нибудь поехать?

Она покачала головой:

– Магазин всего в паре сотен ярдов за углом. Я бы не оставила его на более долгое время.

– Я юрист, Гарриет. Почему бы нам не обсудить кое-какие подробности бизнеса Эда или твоих финансовых дел? А Дики мог бы тем временем посидеть в моем «ягуаре» и все там рассмотреть.

Она кивнула, и тут вошел Дики с бутылкой бурбона.

– Можно мне наколоть для вас лед, мам?

– Конечно, милый. А потом Дэйв разрешит тебе посмотреть его машину. Нам нужно обсудить кое-какие скучные дела.

– Про папу? – Его взгляд снова стал настороженным.

– Про его дела в Нью-Йорке, Дики, – сказал я. – Твоя мама и я должны решить, как с этим поступить.

– Ох! – Он не поверил ни единому слову. Он выглядел сильным, смелым и покинутым. – Если… если есть что-то, что мне нужно знать, ты ведь расскажешь мне, мам, правда?

– Разумеется, мой милый.

– Можешь положиться на меня, Дики, – сказал я. – Я не оставлю тебя и твою маму, пока все здесь не уладится.

– Ага, это здорово, Дэйв. – Он, видимо, хотел польстить мне. – Я наколю лед. – И вышел на кухню, явно успокоившись.

– Он чувствует то же, что и я, Дэйв, – сказала Гарриет, понизив голос. – Все эти месяцы, пока я не увидела тебя здесь, у меня не было ни малейшей надежды. Я потеряла ее задолго до того, как с Эдом все это случилось, Дэйв! – И прежде чем я успел задать вопрос, она перебила меня: – Ты по-прежнему пьешь бурбон со льдом и капелькой воды?

– Точно, – сказал я.

После этого все происходило как в замедленной съемке. Лед был наколот. Гарриет пошла на кухню с бутылкой. Потом Дики принес мне выпить, что было просто необходимо.

– В машине есть что-то, что нельзя трогать, Дэйв?

– Нет, потому что ключи у меня в кармане, – ответил я. – Стартер работает только от ключа, так что ты ничего сломать не сможешь.

– Четвертая скорость вперед?

– Посмотришь, там все помечено, – сказал я.

Он ушел с довольным видом. Гарриет вернулась с кухни, неся в руке стакан.

– Вежливость требует спросить, как твои дела, Дэйв. Но в такой ситуации, как моя, перестаешь думать о ком-то, кроме себя.