Я был сильно занят первые несколько месяцев и почти совсем не виделся с моим другом Шерлоком Холмсом. Идти к нему на Бейкер-стрит у меня не хватало времени, а он постоянно сидел дома и если выходил куда-нибудь, то только по делу. В одно июньское утро, когда я сидел после завтрака и читал «Британский медицинский журнал», вдруг раздался звонок, вслед за которым, к моему величайшему изумлению, послышался резкий, высокий голос моего старого товарища и друга.

– Мой дорогой Ватсон, – сказал он, входя в комнату, – я очень рад видеть вас. Надеюсь, что миссис Ватсон уже совершенно оправилась от потрясения, которое ей пришлось испытать во время нашего исследования этой странной истории «Знака четырех»?

– Благодарю вас, – сказал я, горячо тряся его руку, – мы здоровы оба.

– И я также, – продолжал он, усаживаясь в кресло – надеюсь, что ваша медицинская практика не совсем еще отбила у вас охоту к разгадыванию дедуктивным способом наших маленьких загадок?

– Совершенно напротив, – ответил я, – как раз вчера вечером я занимался классифицированием моих заметок по этой части.

– Надеюсь, что вы не считаете свою коллекцию уже оконченной?

– Разумеется, нет. И я был бы как нельзя более рад еще пополнить мои заметки.

– Например, даже сегодня?

– Если вы желаете, то хоть бы и сегодня.

– И даже если бы ради этого вам пришлось проехать в Бирмингем?

– Конечно, если вам так угодно.

– А практика?

– Мой сосед, я уверен, с удовольствием займется вместо меня. Когда он уезжает, я делаю это для него всегда.

– А! Я очень рад, – сказал Холмс.

Затем он откинулся на спинку кресла и из-под опущенных наполовину век принялся рассматривать меня.

– Вы были, как я вижу, недавно больны; наверное, простудились немного?

– Я сидел дома целых три дня по случаю довольно сильной простуды. Но мне казалось, что от нее теперь уже не осталось никакого следа.

– Это правда. Вы имеете теперь совершенно здоровый вид.

– Почему же вы узнали, в таком случае, что я был болен?

– Мой дорогой друг, ведь вам известен мой метод.

– Значит, вы узнали это при помощи дедукции?

– Разумеется.

– А что взяли вы за исходную точку?

– Ваши тапочки.

Я взглянул на свои ноги, обутые в новые кожаные башмаки.

– Но как же?.. – начал было я, но Холмс перебил меня.

– Ваши тапочки совершенно новые, – сказал он, – вы носите их никак не более трех недель. А между тем ваши подметки, которые в настоящую минуту видны мне, немного обожжены. В первую минуту я подумал, что вы промочили ноги и сушили башмаки на огне, но потом я заметил на середине подметки бумажное клеймо магазина, которое непременно отстало бы от сырости. Значит, можно сделать только одно заключение: вы сидели перед огнем, протянув к нему ноги, а это возможно делать в июне только в том случае, если человек простужен.

Подобно всем рассуждениям Холмса, то, что он объяснил мне сейчас, казалось совершенно простым. Мой друг угадал мою мысль по выражению моего лица и слегка иронически улыбнулся.

– Результаты моих выводов производят гораздо больше эффекта, когда я не объясняю их, – сказал он, – и боюсь, не делаю ли я ошибки, давая объяснения, путем каких логических умозаключений я сам прихожу к ним. Итак, вы согласны поехать со мной в Бирмингем?

– Конечно. Но в чем дело?

– Я вам это расскажу в вагоне, во время пути. Мой клиент дожидается нас на улице, в экипаже. Вы можете ехать сейчас же?

– Сию минуту.

Я написал записку соседу-доктору, сбегал наверх, чтобы предупредить мою жену об отъезде, и присоединился к Шерлоку Холмсу, который уже спускался с лестницы.

– Ваш сосед тоже доктор? – спросил он, указывая на медную дощечку на двери.

– Да. Он в одно время со мной начал свою практику.

– И до него здесь также жил доктор?

– Кажется, да. Вообще здесь, в этом доме, с самого его основания всегда жили два доктора.

– Но ваша практика больше, нежели его?

– Я думаю, да, – сказал я. – Как вы узнали это?

– По ступеням, мой милый. Ступени вашей лестницы втрое грязнее его. Но вот и господин, который ждет нас. Это мой клиент, мистер Холл Пайкрофт; позвольте познакомить вас. Ну, теперь погоняйте, кучер, мы едва-едва успеем приехать к поезду.

Господин, сидевший в экипаже напротив меня, был совсем молодым человеком, здоровым, свежим, с честным лицом и с небольшими, подкрученными кверху усами желтого цвета. Одет он был в приличную черную пару и сияющий цилиндр. По его платью тотчас же можно было узнать, что он принадлежит к числу разбитных молодых людей из Сити. К этому сословию мы относимся с презрением и называем их «кокни», но это отношение совершенно несправедливо. Эти приказчики дают нашему отечеству великолепных солдат и, кроме того, содействуют развитию в Англии атлетики и спорта. Его полное, здоровое лицо было очень жизнерадостно, и только в углах губ таились тревога и озабоченность, что выглядело немного комично.

Когда мы уселись в купе первого класса и поезд тронулся по направлению к Бирмингему, я наконец узнал причину, заставившую нашего спутника прибегнуть к помощи Шерлока Холмса.

– Нам придется ехать не менее часа с четвертью, – сказал Холмс, – прошу вас, мистер Пайкрофт, расскажите моему другу ваше интересное приключение. Для меня будет полезно прослушать его еще раз. Рассказывайте в том же виде, как рассказывали мне, впрочем, если возможно, то подробнее. Это интересное дело, Ватсон; оно может быть очень интересным, или же может оказаться совсем незначительным.

Во всяком случае, обстановка дела необычайна, а это-то мы с вами больше всего и любим. Ну, мистер Пайкрофт, рассказывайте, я не буду вас более перебивать.

Молодой человек поднял на нас несколько смущенный взгляд.

– Дело в том, сэр, что в этой истории я оказался уж очень прост: роль я в ней играю самую глупую. Хотя все еще может обойтись благополучно, и, пожалуй, я иначе и поступить-то не мог, но все-таки показал я тут себя большим глупцом. Я выиграл кое-что, но кое-что и проиграл. Я не мастер рассказывать, доктор Ватсон, но вот что случилось со мной.

Я долгое время служил в брокерской компании «Коксон и Вудхаус», но этой весной, если изволите помнить, они вылетели в трубу, прогорев на венесуэльских акциях. Для меня наступила плохая пора. В этой фирме, сэр, я прослужил более пяти лет. Мною были всегда довольны, и старик Коксон дал мне чертовски хорошую рекомендацию. Да, все мы лишились мест. Нас всех было у Коксона двадцать семь человек. Ну, вот, стал я искать себе места. Совался я туда и сюда, но повсюду оказалось набито битком. Не могу найти себе места, да и только; все точно заморозилось. У Коксона я получал по три фунта в неделю и скопил таким образом около семидесяти фунтов, но эти деньги быстро улетучивались, и скоро я понял, что мне придется класть зубы на полку. У меня даже не хватало средств на марки, чтобы отвечать на объявления. Да, по правде сказать, и на конверты-то, к которым должны были приклеиваться эти марки, у меня уже не хватало. Я истрепал сапоги, бегая по лестницам, а место все не находилось.

Наконец открылась вакансия в фирме «Моусон и Вильямс». Это большая маклерская фирма на Ломбард-стрит. Я думаю, сэр, что вы не знаете о них, а поэтому должен вам объяснить, что «Моусон и Вильямс» считаются самой богатой маклерской фирмой во всем Лондоне. В их объявлении было сказано, что нужно обращаться к ним с просьбой о месте письменно. Ну, взял я свою рекомендацию и прочие документы

и послал им. Признаться, у меня не было никакой надежды на получение этого места. И вдруг я получаю ответ, что могу в следующий же понедельник явиться на службу, куда буду принят, если только моя внешность окажется удовлетворительной. Я не могу вам объяснить, каким образом это случилось. Конторщики Моусона мне потом рассказывали, что директор никогда не выбирает людей, а принимает на службу того, чье письмо первым попадется ему на глаза. Как бы то ни было, мне повезло, и я был доволен. Мне положили жалованья один фунт в неделю, а работу дали такую же, какую я делал у Коксона.

Ну, а теперь я подхожу к самой любопытной части моей истории. Надо вам сказать, что я живу в Хэмпстеде, Поттерс-Террас, дом № 17. Получил я письмо от «Моусон и Вильямс» вечером, прочел его и сижу, курю себе. Вдруг входит хозяйка и подает карточку. На ней написано: «Артур Пиннер, финансовый агент». Я никогда не слыхал прежде этого имени и удивился, однако попросил хозяйку впустить гостя. Входит этот человек – среднего роста, черноглазый, темноволосый и с черной бородой, с характерным еврейским носом.

Двигался он быстро и говорил отрывисто, как человек, которому некогда попусту терять времени.

– Мистер Холл Пайкрофт, если не ошибаюсь, – спросил он.

– Да, сэр, – ответил я и пододвинул ему стул.

– Вы работали прежде в «Коксон и Вудхаус»?

– Да, сэр.

– А теперь поступаете на службу к Моусону?

– Именно так.

– Хорошо, – сказал он. – Дело в том, что вы, как я слышал, обладаете большими финансовыми талантами. Помните ли вы Паркера, управляющего у Коксона? Ну, так вот он очень хвалил мне вас.

– Я так рад слышать это. К делу своему я, правда, относился всегда добросовестно, но все же не думал, что приобрел себе в Сити такую хорошую репутацию.

– У вас память хорошая? – спросил он.

– Неплохая, – скромно ответил я.

– Обращали вы внимание на настроение рынка, пока были без занятий? – спросил он.

– Да. Каждое утро я читаю биржевую сводку.

– Но ведь это настоящее прилежание! – воскликнул он, – вы положительно делец. Не позволите ли вы задать вам несколько вопросов? Да? Ну, как обстоит дело с Эрширскими акциями?

– От ста пяти до ста пяти с четвертью, – ответил я ему.

– А Новозеландские?

– Сто и четыре.

– А Британские Брокен Хиллс?

– Семь и семь с половиной.

– Чудесно! – восторженно закричал он. – Именно то, что мне говорили о вас. Мой мальчик, мой мальчик, вы слишком умны для роли конторщика у Моусона.