Этот вопрос показался мне настолько странным и оригинальным, что я не мог не улыбнуться.

– Думаю, что не лишен в некоторой степени, – ответил я.

– Может быть, у вас есть какие-нибудь дурные привычки. Не пьете ли вы? А?

– Нет, не пью.

– Отлично! Но позвольте в таком случае задать вам немного нескромный вопрос. Почему вы, имея все данные, не имеете практики?

Я пожал плечами.

– Вы стесняетесь? – продолжал он покровительственно. – В таком случае я сам вам отвечу. В голове у вас больше, чем в кармане, не правда ли?

Я смотрел на него с изумлением.

– Не беспокойтесь, – продолжал он, – я предложу вам комбинацию, которая столь же будет полезна для меня, сколько и для вас. Будем откровенны. У меня есть несколько тысяч свободных фунтов, которые я хочу удесятерить с вашей помощью.

– Но каким образом?

– Я хочу предложить вам одну операцию, которая, по моему мнению, вернее и безопаснее всех других спекуляций.

– Какую же я могу играть в ней роль?

– Сейчас вам расскажу. Я найму дом, заведу обстановку, буду платить прислуге, даже буду выдавать вам карманные деньги. Вы же, в свою очередь, должны отдавать мне три четверти заработанных вами денег, а оставшуюся четверть можете оставить себе.

Вот какое странное предложение, мистер Холмс, сделал мне этот господин по фамилии Блессингтон. О том, как мы заключили условие и окончательно сговорились, не стоит рассказывать. На следующий день он нанял дом, купил всю обстановку, и я начал практиковать, как он и ожидал, очень удачно. Он жил у меня в качестве постоянного пациента. Решено было говорить всем, что у него слабое сердце и что потому он нуждается в постоянном медицинском присмотре. Занимал он две лучшие комнаты на первом этаже; одну из них он сделал спальней, а другую гостиной. У него были довольно странные привычки, людей он чуждался и редко выходил из дома. Вообще он вел неправильный образ жизни, но в одном только был аккуратен до педантизма. Каждый вечер в один и тот же час он входил в мой кабинет, просматривал книги, брал три четверти заработанных мною денег и прятал их в свой несгораемый железный шкаф, который стоит в его спальне.

Я зарабатывал очень много, так что ему не приходилось никогда сожалеть, что он пустился на такую рискованную операцию. Дело пошло успешно с самого начала. Репутация, которой я пользовался еще в госпитале, а также несколько случаев излечения трудных болезней быстро сделали меня известным и дали огромную практику, благодаря которой в течение одного только года я сделал Блессингтона богатым человеком.

Вот история моей карьеры и моих отношений с мистером Блессингтоном. Теперь позвольте рассказать, что главным образом привело меня к вам.

Несколько недель тому назад мистер Блессингтон вошел ко мне в комнату, как мне показалось, сильно взволнованный. Он рассказал мне про какую-то кражу со взломом, совершенную в Вест-энде, и советовал позаботиться об оснащении дверей и ставен окон крепкими задвижками и болтами. Его волнение и страх казались мне сильно преувеличенными. Но он оставался в таком взволнованном состоянии всю неделю, постоянно осматривал по вечерам окна, двери и перестал даже совершать свою обычную послеобеденную прогулку. Он производил на меня впечатление человека, который чего-то или кого-то ужасно боится; когда же я намекнул ему об этом, он так на меня рассердился, что я предпочел замолчать и решил никогда больше не поднимать этого вопроса. Мало-помалу он успокоился и вернулся даже к своим привычкам, пока одно обстоятельство не привело его опять в то же жалкое, прямо ужасное, на взгляд постороннего наблюдателя, состояние.

Вот чем оно было вызвано. Два дня тому назад я получил письмо следующего содержания. Ни адрес, ни число не были на нем обозначены. Вот оно.


«Один русский аристократ желает воспользоваться своим временным пребыванием в Англии, чтобы посоветоваться со специалистом но нервным болезням, доктором Перси Тревельяном. Этот человек страдает уже несколько лет каталептическими припадками и потому просит доктора Тревельяна принять его завтра у себя на дому в четверть седьмого».


Это письмо меня очень заинтересовало, потому что вообще настоящих каталептиков очень мало, а тут, как видно, представлялась возможность наблюдать эту болезнь, выраженную в довольно сильной степени. В назначенный час я сидел в своем кабинете и с нетерпением ждал больного, когда пришел мальчик и доложил, что меня спрашивают два господина.

Один из них был старый, худой, сумрачный, с простыми угловатыми манерами господин, внешностью своей совсем непохожий на русского аристократа. Но еще больше меня поразила наружность его спутника. Это был молодой человек высокого роста, довольно красивый, с загорелым свирепым лицом, сложением своим сильно напоминающий статую Геркулеса. Он вел первого господина под руку и усадил на кресло с такой осторожностью, которая совершенно не соответствовала его внешности.

– Простите, что я потревожил вас, доктор, – сказал он по-английски с несколько иностранным акцентом, – это мой отец, и я очень беспокоюсь за его здоровье.

Я был сильно тронут его сыновней заботливостью.

– Может быть, вы желаете остаться с отцом во время консультации? – спросил я.

– Боже меня сохрани! – воскликнул молодой человек с явным ужасом. – Я сам очень нервный человек, и, когда с отцом делаются припадки, мне кажется, что он сейчас умрет и что я больше никогда его не увижу. Если позволите, я посижу в приемной.

Конечно, я согласился, и молодой человек вышел из кабинета. Я стал расспрашивать больного про его болезнь и записывал все, что он говорил. Судя по ответам, это был совсем необразованный человек, что, между прочим, тогда я приписал незнанию нашего языка. Но вдруг пациент перестал отвечать на мои вопросы; я обернулся и увидел его сидящим в кресле совершенно прямо, с бессмысленно выпученными глазами и тупым, неподвижным выражением лица. Очевидно, у него начался припадок.

Сначала мне стало жалко его, но потом, к стыду моему, должен признаться, что я даже обрадовался присутствовать и самолично исследовать эту болезнь во время самого припадка, что удается врачам очень редко. С этой целью я встал от стола, попробовал пульс больного и температуру и не нашел ничего ненормального. Все симптомы совпадали с теми, которые я наблюдал при этой болезни и раньше. Обыкновенно в таких случаях очень помогала ингаляция. Но бутылка с амилнитритом стояла в лаборатории, поэтому я оставил больного сидеть в кресле, а сам спустился вниз за лекарством. Вернулся я в кабинет минут через пять, но можете себе представить мое изумление, когда пациента в комнате не оказалось. Конечно, сейчас же я побежал в приемную. Но и здесь не оказалось ни больного, ни его сына. Парадная дверь была притворена, но не заперта на ключ. Мальчик, который впускал больных, только что недавно поступил ко мне на службу. Обыкновенно он сидел у себя внизу и выходил провожать больных, когда я давал из кабинета звонок. Он никого не видел, и потому странное поведение моих пациентов так и осталось для меня тайной. Вскоре после этого с прогулки вернулся мистер Блессингтон, но я ничего ему про это не рассказал, потому что, откровенно говоря, старался иметь с ним как можно меньше дела.

Я и не думал более увидеть когда-нибудь странного больного и его сына, но, к моему удивлению, сегодня вечером, в тот же час, они опять вошли под руку в мой кабинет.

– Воображаю, какие вы делали предположения насчет моего вчерашнего исчезновения, – сказал мой пациент.

Я признался, что порядочно-таки был удивлен.

– Видите ли в чем дело. Во время припадков я совершенно теряю сознание и память. Увидя себя в чужой, как мне показалось, комнате, я спустился вниз и выбежал на улицу.

– А я, – добавил его сын, – видя, что мой отец проходит через приемную, подумал, что вы отпустили его. Только придя домой, он вспомнил и рассказал мне всю правду.

Все это было так естественно и правдоподобно, что я рассмеялся от души и предложил молодому человеку посидеть в приемной, пока я осмотрю его отца и пропишу лекарство.

В кабинете я провел с больным около получаса, во время которого освидетельствовал его и прописал лекарство, потом отец с сыном при мне же ушли под руку.

Я уже говорил вам, что в это время мистер Блессингтон обыкновенно совершал прогулку. Он вернулся вскоре после того, как я проводил своих пациентов, и прошел к себе. Не прошло и двух минут, как он вбежал ко мне в кабинет с видом человека, пораженного паническим ужасом.

– Кто был в моей комнате? – вскричал он.

– Никто, – ответил я.

– Это ложь. Пойдите и убедитесь сами, если не верите.

Не стану передавать вам те дерзости, которые он наговорил мне, находясь под влиянием страха в невменяемом состоянии. Не говоря ни слова, я пошел за ним в его комнаты, и здесь он показал мне на светлом ковре свежие следы чьих-то больших ног.

– Что же, по-вашему, это мой ноги? – кричал он.

Действительно, у него нога гораздо меньше, кроме того, следы, очевидно, были оставлены недавно. После обеда не переставая шел дождь, а за это время, кроме моих двух пациентов, в доме никого не было. Весьма вероятно, что молодой человек, ожидавший своего отца в приемной, по какой-то неизвестной мне причине, воспользовавшись тем, что я был занят у себя в кабинете, прошел в кабинет мистера Блессингтона. Ни одна вещь не была тронута, так что одни только следы на ковре служили неопровержимым доказательством присутствия в комнате постороннего лица. Вы себе представить не можете, как был взволнован мистер Блессингтон. Он сел на стул и плакал, как ребенок. Сколько трудов стоило мне немного успокоить его и заставить говорить последовательно! По его инициативе я приехал к вам просить содействия в разъяснении этого странного явления, важность которого, по-моему, немного преувеличена. Пожалуйста, не откажите съездить со мной домой, чтобы иметь более ясное представление о случившемся.