– Ладно, я куплю тебе пару бокалов.

В ее понимании теперь она обязана была развлекать меня вовсю.

– Ты забавный парень. Мне нравятся веселые мальчики, – проговорила она гортанным напряженным голосом, какого и следовало ожидать, глядя на ее неподвижное лицо.

– Знаешь, я тебе не понравлюсь, но выпивку куплю все равно.

Она закатила глаза, большие и несмеющиеся, чтобы выразить удовольствие. Потом стала гладить мою руку.

– Я люблю тебя, веселый парень. Скажи что-нибудь смешное.

Мы друг другу не симпатизировали. Она наклонилась вперед, предоставляя мне возможность взглянуть под платье. У нее были небольшие тугие груди с маленькими сосками. Руки и верхнюю губу покрывал пушок.

– Потом я куплю тебе гормоны, – пообещал я.

– А это едят? Я страшно хочу кушать.

В виде иллюстрации она продемонстрировала свои голодные белые зубы.

– Почему бы тебе не отгрызть кусочек от меня? – предложил я.

– Издеваешься? – надувшись, сказала она, но руку мою не выпустила.

Появление официанта позволило мне нарушить молчание. Он поставил на стол тарелку с крошечными сандвичами, стакан с водой, чайную чашку с половиной дюйма виски на дне, пустой чайник и стакан с чем-то, что он, видимо, телепатически догадался захватить для девушки.

– С вас шесть долларов, сэр.

– Прошу прощения?

– Два доллара выпивка, сэр, два доллара за сандвичи.

Я приподнял верхний кусок хлеба и взглянул на ломтик сыра. Он был тонким, как лист золота, и таким же дорогим. Я положил на стол десятидолларовую бумажку и сдачу не взял. Моя простодушная компаньонка выпила свой фруктовый сок, таращась на четыре сиротливых доллара, и принялись снова за мое запястье.

– У тебя очень страстная рука, – сказал я, – только я жду Бетти.

– Бетти? – Она бросила презрительный взгляд на музыкантшу. – Но Бетти – артистка. Она не будет… – Красноречивый жест завершил фразу.

– Мне нужна только Бетти.

Губы девушки сомкнулись, оставив снаружи кончик языка, словно она собиралась плюнуть. Я подозвал официанта и заказал выпивку для пианистки. Мексиканка ушла.

Официант поставил бокал на рояль и указал на меня. Пианистка повернулась. У нее было овальное, неестественно крошечное личико и невыразительные, неопределенного цвета глаза. Она даже не попыталась улыбнуться. Я поднял стакан, приглашая присоединиться ко мне. Она покачала головой и возвратилась к клавишам.

Я смотрел на ее пальцы, пробиравшиеся сквозь искусственные джунгли буги-вуги. Казалось, что музыка изображает поступь гиганта: двигалась его тень и слышалось биение сердца, подобное ударам парового молота. Играла она страстно.

Неожиданно она изменила тональность, левой рукой загрохотав на басах, а правой исполняя блюз. Кроме того, она начала петь. У нее был резкий и немного надорванный голос, но получалось довольно трогательно:


Мозг у меня в желудке,

Сердце мое во рту,

Хочу пойти на север –

Ноги идут на юг.

Доктор, доктор, доктор,

У меня психоматичный блюз…

Доктор, облегчи мою боль:

У меня психоматичный блюз.

Она пела с декадентской сентиментальностью. Мне это не понравилось. Но она заслуживала лучшей аудитории, чем грязный, прокуренный зал. Едва она умолкла, я захлопал в ладоши и заказал для нее еще выпивку.

Она принесла бокал к моему столику и села: невысокого роста, с безупречной фигурой, она выглядела лет на двадцать-тридцать.

– Вам нравится моя музыка, – заключила она и, наклонив голову, взглянула на меня исподлобья: уловки женщины, гордящейся своими глазами. Их карие радужки располагались несимметрично.

– Вы должны выступать на Пятьдесят второй улице.

– Только не думайте, что я там не выступала. Но вы сюда давно не заходили, правда? Еще бы: тут лихие парни бродят.

– Их не так много. Это место стало похоже на церковь. Многие признаки появились. Что за причина этому? Почему, не скажете?

– Угостите сигаретой.

Я прикурил для нее. Она глубоко затянулась с лицом недовольного ребенка, сосущего пустую бутылочку. Крылья носа, бескровные и белые как снег, выдавали в пей кокаинистку.

– Меня зовут Лу, – представился я. – Хотелось бы знать и ваше имя.

– Бетти Фрейли.

Она произнесла эти слова с оттенком сожаления, словно обводила их траурной рамкой. Похоже, они много значили для нее.

– Я помню вас, – нагло солгал я. – Вы перенесли тяжелое потрясение, Бетти.

На всех кокаинистах стоит клеймо неудачников.

– Да, можно сказать, дважды. Два года провела в белой камере без рояля. Удар из-за угла молотком. И еще говорили, что стараются ради меня. Они предали дело гласности, а мое имя было известно. И если я теперь протяну ноги, то не без помощи копов. Два года не видеть рояля!

– Вы прекрасно играете, никогда не подумает, что у вас столько времени не было практики.

– Вы так считаете? Посещали бы вы меня в Чикаго, в период моего расцвета! Там я играла на рояле, подвешенном вверх ногами. Может, вы слышала хотя бы мои записи?

– Кто же их не слышал?

– Вам понравилось?

– Поразительно! Они буквально свели меня с ума.

Но фортепьянная поп-музыка никогда не была моей сферой, и я, вероятно, употребил не те слова или переборщил в похвалах, Сперва скривились ее губы, затем, недовольство перешло в глаза и голос.

– Я не верю вам, назовите какую-нибудь вещь.

– О, это было так давно.

– Вам нравился мой «Джин Милл-блюз»?

– Конечно, – с облегчением ответил я, – Вы исполняли его лучше, чем Салливан.

– Вы лжец, Лу. Я никогда его не записывала. Зачем вы заставили меня так много говорить?

– Затем, что я люблю музыку.

– Да? Вы, наверное, вообще туговаты на ухо.

Бетти внимательно посмотрела мне в лицо. Ее меняющиеся глаза стали жесткими и сверкающими, как бриллианты.

– Знаете, похоже, вы коп. Не типичный, но коп, У вас взгляд кона: они пытаются увидеть сердце человека.

– Полегче Бетти, вы плохой психолог. Ни до чьего сердца я не собираюсь добраться, но я действительно коп.

Вы занимаетесь наркотиками?

Бетти побледнела от страха.

– Вовсе нет, я частный детектив и от вас ничего но хочу. Мне просто понравилась ваша музыка.

– Вы врете. – От злости и ужаса она начала говорить шепотом. Ее голос сухо шелестел: – Ведь это вы ответили мне по телефону Фэй, назвавшись Троем. Так кто же вы?

– Меня интересует Сэмпсон. Только не уверяйте, что никогда о нем не слышали.

– Но я и правда не слышала.

– По телефону вы сказали мне другое.

– Ну хорошо, я видела его здесь среди других посетителей. Разве из этого следует, что я ему нянька? Он просто знакомый. Зачем вы притащились ко мне?

– Но вы же первая подошли.

Бетти наклонилась в мою сторону, притягиваемая ненавистью, как магнитом.

– Убирайтесь вон и больше никогда не появляйтесь.

– Я останусь.

– Вы полагаете? – Она махнула рукой официанту, и тот моментально подбежал. – Позови Паддлера. Этот сопляк частный детектив.

Голубовато-черное лицо негра непроизвольно дернулось при взгляде на меня.

– Спокойно, – сказал я.

Бетти встала и направилась к двери, расположенной, позади рояля.

– Паддлер! – позвала она.

Все головы в зале поднялись. Дверь распахнулась, и на пороге появился мужчина в алой шелковой рубашке. Его маленькие глазки рыскали по сторонам, пытаясь, обнаружить непорядок.

Бетти указала на меня пальцем.

– Выстави его отсюда и проучи. Он следил за мной и старался что-то разнюхать.

У меня было время удрать, но мне уже надоело бегать. Три поражения за один день – чересчур много. Я шагнул ему навстречу и провел обманный бросок, но он легко уклонился. Тогда я размахнулся правой. Он отвел мой кулак предплечьем и двинулся на меня.

Его темные глаза заметались. Первый удар пришелся мне в зубы, и я потерял равновесие. Другой угодил в шею за ухом. Я зацепился ногой за угол эстрады и упал напротив рояля. Сознание помутилось, в ушах зашумело, затем все поглотилось гигантской тенью.

Глава 11

Я чувствовал себя ничтожным маленьким существом, упершимся спиной во что-то твердое. Что-то не менее твердое било меня по лицу. Сначала в левую скулу, потом в правую. И каждый раз голова моя стукалась в некую стену позади. Эта гнетущая последовательность ударов продолжалась с монотонной размеренностью.

Затем в аллее появилась высокая тень, она на мгновение застыла на одной ноге, словно аист, и неуклюже заковыляла к нам. Но Паддлер слишком увлекся своим делом и ничего вокруг не замечал. Тень выпрямилась за его спиной, высоко подняв вверх руку с каким-то предметом. Потом рука опустилась, и затылок Паддлера издал приятный звук, подобный треску грецкого ореха. Он рухнул передо мной. К сожалению, поскольку глаза его закатились, обнажив белки, я не мог заглянуть ему в душу.

Аллан Тэгерт надел башмак и присел рядом со мной.

– Нам лучше смотаться отсюда. Не так крепко я его приложил.

– Предупредите меня, когда соберетесь исправить свою ошибку. Я хочу присутствовать при этом.

Губы мои распухли, ноги перестали повиноваться. Но я дал им строгий приказ и поднялся. Хуже всего было то, что я не мог наступить на левую.

Зато правой я пнул Паддлера, лежавшего на тротуаре.

Тэгерт взял меня под руку и повел к концу аллеи. На углу стояло такси с открытой дверцей. Оштукатуренный вход «Дикого пиано» был пуст. Аллан впихнул меня в машину и сел сам.