ДЖОН МАКДОНАЛЬД

Занятие не для дилетантов

© Перевод на русский язык В. Вебера


Я наверное, смогу объяснить, почему так расстроился из-за неприятностей Хаулера Брауни, если скажу, что наши отношения несколько отличны от тех, что возникают между владельцем развлекательного заведения и парнем, бренчащим на рояле. Во-первых, потому что он спас меня от голода спустя год после демобилизации, когда я все еще не мог найти работу, а во-вторых, потому что я кой-чем помог ему в Неаполе, когда мы оба пахали на Дядю Сэма.

Он не распространялся о своем ночном клубе «Пять Сосен», когда мы случайно встретились на улице Рочестера и я рассказал ему о моих неурядицах. Просто посадил меня в машину и отвез в клуб. Я все увидел сам, и меня приятно удивило длинное невысокое здание в паре сотен футов от автострады, перед которым росли пять огромных сосен. Чувствовались класс и немалая прибыль. Так оно, собственно, и было. Клуб выманивал местных землевладельцев из их поместий, предлагая лучшую в округе еду и выпивку. Так что на недостаток денег Хаулер не жаловался.

Я думаю, прозвище[8] свое он получил из-за привычки размахивать руками и истошно вопить, если что-то делалось не по его. Хаулер — крупный мужчина, с быстро растущим животом, красной физиономией под шапкой жестких вьющихся черных волос. Выглядит он, как многоуважаемый сенатор от какой-нибудь Северной Дакоты. Но у него большое, в двадцать карат, сердце, каким может похвастать едва ли кто из политиканов.

Меня зовут Уэнтли Ди. Си. Морз, но почему-то все называют Бад[9]. Особенно я нравлюсь женщинам с неутоленным материнским инстинктом, возможно, благодаря милой круглой мордашке и чисто вымытой шее. И я не из тех, кто не пользуется преимуществами, дарованными природой.

Определяя меня на работу, Хаулер рассчитывал, что я буду играть на рояле в те недолгие минуты, когда оркестр пожелает передохнуть. Он предложил мне крышу над головой, питание и пятьдесят долларов в неделю. Я ухватился за это предложение с таким жаром, что едва не откусил его руку. На рояле я играл с тех пор, как смог без посторонней помощи вскарабкаться на стул. У меня выработался собственный стиль, который, правда, не получал одобрения на многочисленных прослушиваниях. Я, конечно, мог играть обеими руками, как любой другой пианист, но моя правая все время хотела сыграть что-то свое, а я никогда ее не сдерживал. Сказывалась моя любовь к импровизации. Не всем это нравилось, поэтому до встречи с Хаулером я и перебивался хлебными крошками.

В первый вечер я отыграл час. На лицах некоторых дам появилось удивленное выражение, а какая-то старушка едва не подавилась сельдереем, когда я несколько фривольно обошелся с одной из мелодий Гершвина. Когда же молодежь попыталась потанцевать под мою музыку, я начал менять ритм, так что им не осталось ничего иного, как покинуть танцплощадку, бросая на меня взгляды-молнии. Я не люблю, когда кто-то танцует под мою музыку. Глупо, конечно, но так уж я устроен.

Работа в «Пяти Соснах» пришлась мне по вкусу, но с Хаулером мы виделись только мельком. Через неделю у меня уже появились поклонницы. Хаулер как-то прослушал одну из моих импровизаций и заказал «юпитеры», чтобы я играл, как на сцене. Спустя еще неделю первые упоминания о моем таланте проникли в местные газетенки.

Потом я начал замечать некоторые перемены. Первым делом обратил внимание, что щеки Хаулера, до того круглые и румяные, обвисли двумя мешками. Однажды я зашел на кухню и услышал, как он вопит. Размахивая при этом руками. Повар, его помощники, посудомойщик стояли с широко раскрытыми глазами. Похоже, ждали, когда же он взорвется. Посмотрел на него и я. Цирк, да и только, причем бесплатный.

— Почему, ну почему, — верещал Хаулер, — я только занялся этим делом? Чокнутый я, что ли? Или у меня разжижение мозгов?

Он набрал полную грудь воздуха, чтобы разразиться следующей тирадой, но я опередил его.

— Что-нибудь случилось, Хаулер? Кто-то нашел дробину в икре?

Он круто повернулся.

— А, привет, Бад, — и вышел из кухни.

Я посмотрел на повара и пожал плечами. И тот пожал плечами и глянул на посудомойщика. Последний ухмыльнулся и пожал плечами, скосив глаза в мою сторону. А я прошел через кухню в мою комнату.

На следующий вечер случилась драка. Продолжалась она недолго, но изрядно подпортила репутацию нашего заведения. Коктейль-холл у нас справа от входа. Ресторан и танцплощадка — слева. В одиннадцать вечера, как всегда, пустых столиков практически не осталось. Хаулер куда-то отлучился. В ресторане играл оркестр, а я, дожидаясь своей очереди, сидел в коктейль-холле.

У стойки бара громко заспорили два гражданина в черных костюмах. Один — высокий, второй — коротышка, с одинаковыми напомаженными темными волосами и в аляповатых галстуках. Прежде чем кто-либо успел шевельнуться, высокий схватил коротышку за шиворот и поволок через коктейль-холл к входу в ресторан. А там как следует врезал ему по физиономии.

Коротышка взлетел в воздух и приземлился на столики, за которыми сидели наши гости. Два из них перевернулись. Один — вместе с наполовину съеденным обедом. За ним сидело четверо. Высокий незнакомец торопливо ушел, мы не успели его остановить. Коротышка встал и потер подбородок. Стряхнул с костюма остатки капустного салата и тоже удалился, отказавшись назвать свои имя и фамилию. Следом за ним ресторан и коктейль-холл покинули человек сорок — все с каменными лицами.

Я наблюдал, как гардеробщица выдает им пальто и шляпы, когда ко мне подошел Хаулер и спросил, в чем, собственно, дело.

— Пара наших сограждан устроила кулачный бой. Один, побольше ростом, крепко врезал второму, поменьше. Тот грохнулся на обеденный столик, с которого не успели убрать омаров, бифштекс и ростбиф. Эти люди полагали, что шли в ресторан, а не на стадион, поэтому они решили откланяться.

Хаулер развернул меня к себе. Лицо его побагровело.

— Идиот! Почему ты не задержал их?

— Я? Я играю на рояле. Кроме того, высокий удрал слишком быстро. А зачем задерживать маленького? За неудачный выбор соперника?

Он тут же отошел, но по его спине я понял, что мой приятель чертовски взбешен. Тут оркестр объявил перерыв, и я поспешил к инструменту. В тот вечер я играл не так хорошо, как обычно, потому что мои мысли были заняты другим. И полчаса спустя отправился на поиски Хаулера. Нашел я его наверху, по-прежнему в бешенстве.

— Я — друг или просто один из работников Великого Брауни?

Он словно очнулся. Схватил меня за руку.

— Разумеется, друг. А что?

— Пошли, — я не произнес ни слова, пока не вывел его на автомобильную стоянку. Нашел колымагу поудобнее. Мы забрались на переднее сиденье, закурили, после чего я продолжил. — Слушай, приятель, я вижу, тебя что-то гложет. Ты ведешь себя не так, как прежде, и плохо выглядишь. В чем дело?

Он насупился, как я понял, раздумывая, сказать мне или нет. Наконец вздохнул.

— Вымогательство, Бад. Бич нашего бизнеса. Как только все у тебя идет на лад, находятся умники, полагающие, что ты можешь и заплатить, лишь бы избежать лишних хлопот.

— Сколько они просят?

— Тысячу в месяц.

— Ты платишь?

— Пока еще нет. Сегодняшняя драка — предупреждение. Если я буду упорствовать, они выкинут что-нибудь еще, а в итоге мой клуб останется без посетителей. А может, его закроет полиция. В этом округе порядки строгие.

— Ты можешь заплатить?

— Пожалуй что да. Пока народ к нам идет, никаких проблем, а вот если начнется спад, тогда будет туго. Видишь ли, я не могу внести эти деньги в графу деловых расходов. Расписки-то они мне не дадут. Так что придется платить из прибыли, после вычета налогов.

— Ты обращался в полицию?

— Что толку? Новая банда терроризирует все увеселительные заведения в округе. Кое-кто из владельцев пожаловался фараонам. Те только развели руками. Мы ничего о них не знаем. Работают чисто. Поэтому я и хотел побеседовать с одним из этих драчунов. Возможно, удалось бы узнать что-нибудь важное.

— Как они связываются с тобой?

— По телефону. Вкрадчивый голос. Очень вежливый. Вашему клубу нужна защита. Стоить это будет тысячу долларов в месяц. От меня требуется набрать эту сумму купюрами по десять, двадцать и пятьдесят долларов, положить деньги в конверт из плотной бумаги и дать его моей дочери Сью. С конвертом она должна пойти по дороге, ведущей к автостраде между двенадцатью и часом дня. Ей недавно исполнилось восемь лет. Если их пожелания не будут выполнены, ей плеснут в лицо какой-нибудь гадости и навек обезобразят ее.

Я выругался.

— Все это он мне и сказал, только не так громко и быстро.

— Но разве ты не можешь рассказать все это фараонам, чтобы они занялись ими после того, как Сью передаст деньги?

— Нет, конечно. Если я надумаю платить, так оно и будет. Я не могу рисковать будущим дочери. Мне она дороже всех денег.

— Могу я чем-нибудь помочь?

— Думаю, что нет, Бад. Играй на рояле, как и прежде, а мы увеличим число столиков, чтобы компенсировать эту тысячу. Пианист ты прекрасный. Правда, если мы… — он замолчал, не договорив, выбросил окурок на асфальт.

— Если что?

— Если мы станем зарабатывать больше денег, они могут поднять цену. У меня такое ощущение, что в клубе у них есть свой человек. Этот тип, с которым я разговаривал, был в курсе всех наших дел.

— А сколько у тебя новичков?

— За последние два месяца я нанял человек четырнадцать.

— Ты приглядываешь за ними?

— По-моему, нормальные ребята. Во всяком случае, на доносчика никто не похож. Может, я ошибаюсь. И этот парень на телефоне обо всем догадался.