— И это все, что ты заметила? Ну и полицейский из тебя бы получился! Подумать только, большая американская машина и шофер!

В минуты особой растерянности Мегрэ часто напускал на себя притворное негодование, но это была всего лишь комедия. И вскоре его лицо расплылось в добродушной улыбке.

— А знаешь, старушка, не заинтересуйся ты странными маневрами этого своего поклонника, я бы сейчас сидел в хорошенькой луже! Не скажу, конечно, что сейчас положение блестящее и расследование пойдет как по маслу, но все же есть какой-то, пусть хлипкий, фундамент…

— Прекрасная блондинка?

— Да, прекрасная блондинка, как ты ее называешь! Кстати…

Мегрэ бросился к телефону и отправил инспектора дежурить у дома № 17 бис, велев, если оттуда выйдет хорошенькая белокурая девушка, не спускать с нее глаз.

— А теперь — в кровать. Утро вечера мудренее.

Уже засыпая, Мегрэ услышал робкий вопрос жены:

— Тебе не кажется, что осторожнее было бы…

— Нет, нет и нет! — воскликнул комиссар, приподнимаясь в постели. — Если ты проявила почти полицейский нюх, это еще не значит, что пора давать мне советы! И вообще, сейчас самое время спать!

Луна серебрила шиферные крыши домов вокруг площади Вож, а четыре фонтана продолжали концерт камерной музыки, причем четвертый все время чуть-чуть дребезжал, как будто был плохо настроен.

2

Мегрэ намылил лицо и спустил подтяжки, собираясь бриться, но сначала выглянул в окно. Вокруг скамейки, где вчера вечером обнаружили убитого, собралось уже довольно много народу.

Цветочница, осведомленная лучше остальных, поскольку издали видела прокурорский десант, что-то оживленно вещала, и даже на расстоянии по ее решительному виду можно было понять, что женщина не сомневается в своей правоте.

Площадь притягивала чуть ли не всех жителей квартала. И даже те, кто за минуту до того бежал, боясь опоздать в мастерскую или контору, вдруг находил время остановиться — ведь речь шла о преступлении.

— Тебе знакома эта женщина? — спросил комиссар, указывая бритвой в сторону элегантной молодой дамы в светлом английском костюме. Этот костюм, предназначенный скорее для утренних прогулок по Булонскому лесу, очень отличал ее от собравшихся на площади зевак.

— В первый раз вижу… Во всяком случае, не припомню, чтобы мы раньше встречались…

Это еще ничего не значило. На вторых этажах домов вокруг Пляс де Вож жили крупные буржуа и даже аристократы. Тем не менее, женщины такого класса, как та, которую Мегрэ сейчас разглядывал с явным неодобрением, редко прогуливаются в восемь утра — ну, разве что с собакой…

— Вот что: сегодня ты всерьез займешься покупками, обойдешь все лавки… Слушай разговоры и, главное, постарайся побольше выяснить об этой белокурой горничной и ее хозяевах.

— Ну, уж на сей раз ты не посмеешь обозвать меня сплетницей! — пошутила мадам Мегрэ. — Когда ты вернешься?

— Откуда я знаю?

Ночью, пока он спал, расследование шло своим чередом. Поэтому комиссар надеялся обнаружить на Кэ дʼОрфевр какие-то новые сведения.

Итак, в одиннадцать часов вечера известному патологоанатому доктору Эбрару неожиданно принесли записку. Облаченный во фрак, «доктор мертвых» в это время наслаждался премьерой в Комеди-Франсез. Досмотрев спектакль, он поздравил актрису, с которой поддерживал самые нежные отношения, а уже через 15 минут в Институте судебно-медицинской экспертизы (ибо так именуется новый морг) ассистент протягивал ему рабочую блузу, а препаратор, выдвинув один из бесчисленных ящиков, покрывающих стены, извлек из него замороженное тело незнакомца с Пляс де Вож.

Одновременно под сводами Дворца правосудия, где в архивах хранится картотека всех преступников Франции и большинства крупных злоумышленников со всего света, двое мужчин в серых халатах терпеливо сравнивали отпечатки пальцев.

А неподалеку, отделенные от них лишь винтовой лестницей, дежурные специалисты в лаборатории начали кропотливую обработку вещей: темного костюма старомодного покроя, ботинок на пуговках, тонкой трости с резным набалдашником слоновой кости, парика, лорнета. Кроме того, в их распоряжении была прядь белокурых волос, срезанная с головы покойника.

Мегрэ пожал руки коллегам, коротко побеседовал с шефом и ушел к себе в кабинет, несмотря на открытое окно, все еще благоухавший табаком. На столе в разноцветных картонных папках ожидали аккуратно разложенные доклады.

Комиссар начал с отчета доктора Эбрара. Смерть наступила почти мгновенно. Пуля выпущена с расстояния не меньше двадцати метров, возможно — ста. Оружие мелкокалиберное, но огромной проникающей мощности. Вероятный возраст жертвы — двадцать восемь лет.

Учитывая отсутствие профессиональных деформаций, очевидно, этот человек никогда последовательно не занимался физическим трудом. Зато много времени уделял спорту — особенно гребле и боксу. Здоровье превосходное. Редкостная выносливость. Шрам на левом плече указывает, что примерно три года назад молодой человек был ранен револьверной пулей.

Наконец, легкое уплотнение на кончиках пальцев позволяет предполагать, что жертве приходилось много печатать на машинке.

Мегрэ читал медленно, мелкими глотками вдыхая дым и время от времени отрываясь, чтобы взглянуть, как в ослепительном утреннем солнце течет Сена. Иногда комиссар черкал одно-два только ему понятных слова в знаменитом на всю следственную полицию блокноте. Блокнот получил известность благодаря своему сверхобыденному внешнему виду и необычному содержанию — за долгие годы заметки стали набегать одна на другую, так что никто не мог понять, каким образом Мегрэ ухитряется что-то разобрать.

Отчет из лаборатории тоже не потрясал неожиданными открытиями.

Все эти вещи уже служили другим владельцам, так что незнакомец, видимо, приобрел их на барахолке в Тампле или у какого-нибудь старьевщика.

То же касается и трости, и ботинок на пуговках…

Парик — довольно хорошего качества, но такой можно купить у любого парикмахера.

Наконец, анализ пыли, обнаруженной на одежде, показал довольно большое количество тончайшей муки, но не чистой, а с примесью отрубей.

Лорнет: стекла плоские, простые, не влияющие на зрение.

В архивах — ничего. Отпечатков незнакомца нет ни на одной карточке.

Мегрэ немного посидел, задумчиво облокотившись на стол. Может быть, ему не особенно хотелось работать. Дело рисовалось ни плохим, ни хорошим. Впрочем, нет, скорее, плохим, потому что обычно такой услужливый случай на сей раз не желал помогать.

Наконец комиссар встал, надел шляпу и подошел к дежурному приставу в коридоре.

— Если меня будут спрашивать, скажите, что вернусь через час.

До Пляс де Вож было слишком близко, чтобы брать такси, и Мегрэ пошел пешком вдоль Сены. В зеленной лавке на улице Турнель он заметил мадам Мегрэ, увлеченную беседой с тремя-четырьмя кумушками. Комиссар отвернулся, чтобы скрыть улыбку, и пошел дальше.


В те времена, когда Мегрэ еще только пришел в полицию, его начальник, увлеченный тогда только входившими в обиход научными методами, внушал начинающему инспектору:

— Осторожно, молодой человек, умерьте свое воображение! В полиции нужны не измышления, а факты.

Однако Мегрэ упрямо продолжал гнуть свою линию и в результате достиг весьма ощутимого успеха.

Вот и теперь, уже добравшись до Пляс де Вож, он меньше думал о технических подробностях, изложенных в докладах, чем о том, что про себя называл атмосферой преступления. Комиссар пытался представить незнакомца не мертвым, каким он его видел, а живым. Итак, молодой человек двадцати восьми лет от роду, белокурый, мускулистый, крепкий и наверняка элегантный. Каждое утро, облачаясь в костюм престарелого щеголя (вероятно, купленный на «блошином рынке»), он надевал вниз только тонкое белье…

Потом незнакомец дважды обходил площадь и удалялся по улице Туренн.

Куда он шел? Что делал почти до трех часов дня? Ходил ли все это время в облачении персонажа комедии Лабиша или переодевался где-нибудь по соседству?

И сколько времени все это длилось?

Наконец, где этот человек проводил ночи? Чем занимался в личной жизни? Кого видел? С кем говорил? Кому доверил свою тайну? Откуда на одежде тонкий слой мучной пыли и отрубей? Это указывает не на булочную, а на мельницу… Что он мог делать на мельнице?

Мегрэ так задумался, что проскочил дом 17 бис. Пришлось вернуться и, нырнув под арку, подойти к консьержке. Полицейский значок ее ничуть не испугал.

— Что вам угодно?

— Я бы хотел знать, у кого из ваших жильцов работает очень хорошенькая молодая горничная…

— Мадемуазель Рита? — перебила консьержка, сразу сообразив, о ком речь.

— Очень возможно. Каждый день пополудни она прогуливает на площади двоих детей.

— Это дети ее хозяев, месье и мадам Крофта. Оба они живут в доме, на втором этаже, лет пятнадцать, если не больше… Они въехали раньше, чем я стала тут работать. Месье Крофта занимается экспортом-импортом… его контора — где-то на улице Четвертого сентября.

— Он дома?

— Нет, только что вышел, но мадам должна быть наверху.

— А мадемуазель Рита?

— Не знаю… Сегодня утром я ее еще не видела. Правда, я мыла лестницы…

Через несколько минут Мегрэ позвонил в дверь второго этажа. Чувствовалось, что в квартире кто-то есть, но дверь долго не открывали. Комиссар снова позвонил. Наконец дверь приотворилась, и комиссар увидел молодую женщину.