Стив Карелла изнемогал от жары, нетерпения и перегрузки. На их территории происходили и другие преступления: тут тебе и взломы, и ограбления, и поножовщина, и драки, и дети на каникулах, бившие бейсбольными битами других детей — те, видите ли, плохо произносят слово «сеньор». Трезвонили телефоны, надо было писать рапорты в трех экземплярах, в участке день и ночь толпился народ, подавая жалобы на достопочтенных горожан, и дело Клаудии Дэвис постепенно превращалось в большую занозу в заднице. Хорошо быть сапожником, подумал Карелла, никаких тебе проблем. Вздохнув, он принялся изучать чеки, выписанные на Джорджа Бэдуэка, Дэйвида Облински и Марту Феделсон.


Берт Клинг, по счастью, не имел к делу Клаудии Дэвис никакого отношения. Он даже не знал толком, в чем там суть. Он был молодым детективом, работал недавно, работы было по горло, тут и от своих дел с ума сойдешь, каждый день крутишься по сорок восемь часов, куда тут в чужие дела соваться? Своих забот хватало. Одной из таких забот было «знакомство».

В среду утром имя Берта Клинга появилось в списке тех, кому было велено отправляться на «знакомство».

Знакомство проходило в спортзале полицейского управления, на Хай-стрит. Оно проводилось четыре раза в неделю, с понедельника по четверг, и целью парада было познакомить детективов с преступниками — преступление, мол, профессия регулярная, мошенник всегда остается мошенником, и противников не худо знать в лицо, если встретишься с ними на улице. Не одно дело удалось раскрыть благодаря тому, что вор был просто узнан, а иной раз это спасало детективу жизнь.

Поэтому «знакомство» было традицией весьма ценной и полезной. Но это не означало, что полицейские ехали в город с большим удовольствием. Дело в том, что «знакомство» частенько выпадало на твой выходной, а глазеть в выходной на преступников не нравилось никому.

«Знакомство» в среду утром проходило по классическому образцу. Детективы сидели в спортзале на складных стульях, в конце зала за высокой трибуной сидел шеф детективов. Зеленые занавески были задернуты, сцена освещена, и правонарушители, арестованные за день до этого, выстраивались перед бравыми молодцами, а шеф зачитывал обвинения и проводил допрос. Схема была простой. Офицер, проводивший арест, присоединялся к шефу у задней стены спортзала, когда приходил черед его арестованного. Шеф зачитывал фамилию нарушителя, потом район города, в котором он был арестован, потом номер.

Например, так: «Джонс, Джон, Риверхед, три». «Три» означало, что в тот день этот арест был в Риверхеде третьим. На «знакомстве» разбирались только уголовные преступления да судебно наказуемые проступки, поэтому список отличившихся в данный конкретный день значительно сокращался. После номера дела шеф зачитывал суть нарушения, потом говорил: «Дал показания», или «Показаний нет», то есть сказал ли нарушитель что-либо после того, как его взяли за воротник.

Если показания были, шеф ограничивался вопросами общего порядка, иначе преступник мог сказать что-нибудь противоречащее первоначальным, обычно обличающим его показаниям, которые можно использовать против него в суде. Если показаний не было, тут шеф себя не сдерживал. Обычно он был вооружен всеми сведениями, какими располагала полиция на этого человека, стоявшего под ослепительным светом прожекторов, и только большие доки понимали истинный смысл «знакомства» и твердо знали, что будут держать язык за зубами и не ответят ни на один вопрос. Тут копали глубоко, и проигравший мог надолго загреметь в уютную комнатку с одним зарешеченным окошком.

Клингу «знакомство» надоело до чертиков. И надоедало всегда. Все равно что смотреть одно и то же шоу бог знает сколько раз. Иногда прорывалось что-то свеженькое. Но в основном песня была старая и хорошо известная. Так и в эту среду. К тому времени, когда безжалостному допросу шефа подвергся восьмой правонарушитель, Клинг начал клевать носом. Сидевший рядом детектив легонько толкнул его локтем под ребра.

— …Рейнолдс, Ралф, — говорил шеф. — Айзола, четыре. Кража со взломом в квартире на Третьей Северной. Показаний нет. Что скажешь, Ралф?

— Насчет чего?

— Такими делами промышляешь часто?

— Какими такими?

— Кража со взломом.

— Я не взломщик, — заявил Рейнолдс.

— У меня здесь его досье, — сказал шеф. — Арестован за кражу со взломом в сорок восьмом году, свидетель отказался от своих показаний, якобы опознал его ошибочно. Снова арестован за кражу со взломом в пятьдесят втором году, осужден за кражу со взломом первой степени, приговорен к десяти годам тюремного заключения, в пятьдесят восьмом году освобожден за хорошее поведение. Опять потянуло на старое, Ралф?

— Ни в коем случае. Я, как вышел, с законом дружу.

— Тогда что ты делал в чужой квартире в середине ночи?

— Выпивши был. Наверное, зашел не в тот дом.

— То есть как?

— Ну, я думал, что пришел к себе домой.

— Где ты живешь, Ралф?

— Я… ну… вообще-то…

— Не тяни, Ралф.

— На Пятой Южной.

— А оказался в квартире на Третьей Четвертой. Это надо здорово наклюкаться, чтобы так от курса отклониться.

— Что было, то было, наклюкался.

— Женщина из той квартиры сказала, что, когда она проснулась, ты ее ударил. Это правда, Ралф?

— Нет. Нет, не бил я ее.

— А она говорит, бил.

— Да путает она.

— По крайней мере, доктор утверждает, что кто-то шваркнул ее по челюсти. Что скажешь на это, Ралф?

— Все может быть.

— Так да или нет?

— Ну может, когда она начала вопить, я разнервничался. Ведь я-то думал, что это моя квартира.

— Ралф, ты хотел эту квартиру ограбить. Может, скажешь правду?

— Какую правду? Говорю же, забрел туда по ошибке.

— А как ты туда попал?

— Дверь была открыта.

— В середине ночи? Дверь была открыта?

— Угу.

— А может, ты в замочке поковырялся, а?

— Да что вы! С какой стати? Я думал, это моя квартира.

— Ралф, а почему у тебя были с собой воровские инструменты?

— У кого? У меня? Это не воровские инструменты.

— Да? А что же это? Стеклорез, набор отмычек, кернеры, дрель, три полоски киноленты, инструмент для открывания замков и восемь болванок для ключей. Очень смахивает на воровское снаряжение, Ралф.

— Нет. Я столяр.

— Знаю, Ралф, что столяр. Мы провели у тебя на квартире обыск и нашли много чего любопытного. Ты всегда держишь дома по шестнадцать пар наручных часов, четыре пишущие машинки, двенадцать браслетов, восемь колец, две норковые накидки и три комплекта столового серебра, а, Ралф?

— Да. Я коллекционер.

— Чужих вещей. Мы нашли также четыреста долларов да еще французских франков на пять тысяч долларов. Откуда деньги, Ралф?

— Какие?

— Любые, о каких есть желание рассказать.

— Ну, что касается американских… выиграл в тотализатор. А другие… один француз задолжал мне золото, вот и заплатил франками. И все.

— Мои люди проверяют список украденных вещей в эту самую минуту, Ралф.

— Ну и проверяйте! — внезапно вспылил Рейнолдс. — От меня-то чего хотите? Чтобы я за вас вашу работу делал? Чтобы все вам на тарелочке принес? Еще чего не хватало! Все, что хотел сказать, я уже сказал…

— Уведите его, — распорядился шеф. — Следующий. Блейк, Доналд. Беттаун, два. Попытка изнасилования. Показаний нет…

Берт Клинг поудобнее устроился на складном стуле и снова начал дремать.


Чек, выписанный на имя Джорджа Бэдуэка, шел под номером 018. Сумма была маленькая, пять долларов. Едва ли тут на что-то наткнешься, подумал Карелла, и все-таки… этот чек — один из невыясненных трех, а раз так, придется проверить.

Бэдуэк оказался фотографом. Мастерская его находилась прямо через улицу от здания окружного суда в Айзоле. Из витринной рекламы следовало, что он фотографирует для водительских прав и охотничьих прав, паспортов, удостоверений таксиста, разрешений на ношение оружия и тому подобное. Мастерская была небольшой и тесной. Бэдуэку совершенно негде было здесь развернуться — как жуку в муравьином жилище. Это оказался гигант с густыми неподатливыми волосами, от него пахло проявителем.

— Кто же это помнит? — возмутился он. — У меня тут каждый день миллион человек проходит. Одни платят наличными, другие чеками, уроды, хорошенькие, толстые, тонкие — на моих фотографиях они все выглядят одинаково. Препогано. Будто я фотографировал их специально для вас. Знаете, эти снимочки для официальных документов? Все на одно лицо, одна харя противнее другой. Так что кто может запомнить… как там ее? Клаудию Дэвис? Еще одно лицо. Еще одна противная харя. А что? С чеком что-нибудь не так?

— Нет, с чеком все в порядке.

— Так в чем дело?

— Ни в чем, — сказал Карелла. — Большое спасибо.

Он вздохнул и вышел на улицу, в августовскую жару. На другой стороне улицы здание окружного суда в лучах солнца казалось белым и каким-то готическим. Он вытер платком лоб и подумал: еще одно лицо, только и всего.

Он снова вздохнул, перешел через улицу и оказался в здании суда. В коридорах с высокими сводами стояла прохлада. Посмотрев указатель, он первым делом поднялся в автотранспортное бюро. Там спросил у сотрудника: не обращалась ли некая Клаудия Дэвис за правами, для которых требуется фотография?

— Фотографии мы требуем только для водительских прав, — сказал служащий.

— Может быть, проверите?

— Конечно. Минут пять вам придется подождать. Присядьте.

Карелла сел. Поежился от холода. Казалось, на улице октябрь. Он взглянул на часы. Пора бы перекусить, что-то он проголодался. Вернулся служащий.