Агата Кристи - Занавес. Последнее дело Пуаро

Я отправился на ленч с ужасным предчувствием.

– Вас что-то тревожит, mon ami? – спросил меня Пуаро в ТОТ день. Я не ответил ему, а просто покачал головой. У меня было такое чувство, что я не вправе обременять Пуаро своими личными проблемами. Да и вряд ли он мог чем-нибудь помочь.

Джудит ответила бы на его увещания отсутствующей улыбкой – как все молодые, когда старики докучают им советами.

Джудит, моя Джудит…

Сейчас трудно описать, через что мне пришлось пройти в тот день. Когда я размышлял над этим впоследствии, то склонен был в чем-то винить атмосферу Стайлз. Зловещие мысли так и лезли в голову. Там было не только страшное прошлое, но и зловещее настоящее. Тень убийства и убийцы нависла над домом.

И я был почти уверен, что этот убийца – Аллертон; а Джудит увлеклась им! Это было невероятно, чудовищно, и я не знал, что делать.

После ленча Бойд Каррингтон отозвал меня в сторону. Он немного помялся перед тем, как перейти к делу. Наконец он начал:

– Не думайте, что я вмешиваюсь, но, по-моему, вам нужно побеседовать с дочерью. Предостерегите ее, ладно? Вы знаете этого парня Аллертона – репутация у него никудышная, а она… словом, похоже, это серьезно.

Легко говорить тем, у кого нет детей! Предостерегите ее!

Будет ли от этого толк? Или только ухудшит дело?

Если бы только здесь была Цинтия. Она бы знала, что сделать и что сказать.

Признаюсь, что у меня было искушение не вмешиваться. Но потом я подумал, что это трусость. Я пытался избежать неприятных объяснений с Джудит. Боялся своей высокой красивой дочери.

Я разгуливал по саду, и волнение мое все возрастало. Наконец я забрел в уголок, где цвели розы, и тут все само решилось. Я увидел Джудит, в одиночестве сидевшую на скамейке. Никогда еще мне не доводилось видеть такого горестного выражения лица у женщины.

Маска была сброшена, и смятение и отчаяние предстали во всей наготе.

Я собрался с духом и подошел к дочери. Она не слышала моих шагов, пока я не подошел вплотную.

– Джудит, – сказал я. – Ради бога, Джудит, не расстраивайся так.

Вздрогнув, она повернулась ко мне.

– Папа? Я тебя не слышала.

Я продолжал, понимая, что, если ей удастся перевести беседу в обычное будничное русло, все пропало:

– О, мое дорогое дитя, не думай, что я ничего не знаю, ничего не вижу. Он этого не стоит – о, поверь мне, не стоит.

Ее встревоженное лицо было обращено ко мне. Она тихо спросила:

– Ты полагаешь, что действительно знаешь, о чем говоришь?

– Да, знаю. Тебе нравится этот человек. Но, моя дорогая, это не доведет до добра.

Она мрачно улыбнулась. Улыбкой, разрывающей сердце.

– Возможно, я знаю это не хуже тебя.

– Нет, не знаешь. Не можешь знать. О, Джудит, что выйдет из всего этого? Он женат. С ним у тебя нет никакого будущего – только печаль и позор. И все это закончится отвращением к себе.

Ее улыбка стала шире – и еще печальнее.

– Как гладко ты говоришь!

– Откажись от этого, Джудит, откажись!

– Нет!

– Он того не стоит, моя дорогая.

Она произнесла очень спокойно и медленно:

– Для меня он стоит целого мира.

– Нет, нет. Джудит, я прошу тебя…

Джудит перестала улыбаться. Она повернулась ко мне, готовая, казалось, растерзать меня.

– Как ты смеешь? Какое ты имеешь право вмешиваться? Я не потерплю этого. И больше не заговаривай со мной на эту тему. Я ненавижу тебя, ненавижу. Это не твое дело. Это моя жизнь – моя личная жизнь!

Она встала. Решительно отстранила меня и разъяренной фурией прошла мимо. Я в отчаянии смотрел ей вслед.

Спустя четверть часа я все еще был в розарии, озадаченный, беспомощный и неспособный решить, что мне следует теперь предпринять.

Здесь меня и нашли Элизабет Коул и Нортон.

Как я осознал позднее, они были очень добры ко мне. Они увидели – должны были увидеть, – что я пребываю в сильном смятении. Однако они были столь тактичны, что ни словом не намекнули на мое состояние. И взяли с собой на прогулку. Оба они любили природу. Элизабет обращала мое внимание на дикие цветы, а Нортон давал посмотреть в бинокль на птиц.

Их беседа, касавшаяся только пернатых и лесной флоры, подействовала на меня успокоительно. Мало-помалу я пришел в себя, хотя в душе все еще был полный хаос.

К тому же, как это свойственно всем людям, я был убежден, что все происходившее вокруг связано с моими собственными проблемами.

Так, когда Нортон, поднеся бинокль к глазам, воскликнул:

– О, да это же крапчатый дятел! Надо же… – и затем внезапно замолчал, у меня сразу же возникло подозрение. Я протянул руку за биноклем.

– Дайте мне посмотреть. – Тон у меня был безапелляционный.

Нортон медлил, не отдавая мне бинокль. Он сказал каким-то странным голосом:

– Я… я ошибся. Он улетел – во всяком случае, это был обычный дятел.

Лицо у него было бледное и расстроенное, и он отводил глаза. Казалось, он чем-то смущен и растерян.

Даже сейчас я полагаю, что мое подозрение было не напрасно. Он видел в бинокль что-то такое, что решил скрыть от меня.

Во всяком случае, увиденное его обескуражило, и мы оба это заметили.

Его бинокль был направлен на полоску леса вдали. Что он там увидел?

Я сказал повелительным тоном:

– Дайте мне посмотреть, – и потянулся за биноклем.

Помню, Нортон попытался помешать мне, но сделал это неловко. Я резко вырвал бинокль у него из рук.

– Это действительно не был… – беспомощно пробормотал Нортон, – я имею в виду, птица улетела. Я хочу…

Мои руки слегка тряслись, когда я регулировал бинокль. Стекла были мощные. Я направил его в ту сторону, куда, как мне казалось, смотрел Нортон.

Но я ничего не увидел – только мелькнуло что-то белое (белое платье девушки?), исчезая за деревьями.

Я опустил бинокль. Ни слова не говоря, передал его Нортону. Он отвел от меня глаза. Вид у него был встревоженный.

Мы вместе вернулись домой, и, насколько я помню, Нортон всю дорогу был очень молчалив.

Миссис Франклин и Бойд Каррингтон появились вскоре после того, как мы вернулись домой. Он возил ее в своем автомобиле в Тадкастер, поскольку она хотела сделать какие-то покупки.

По-видимому, миссис Франклин сполна воспользовалась представившейся возможностью. Из машины вынесли множество свертков, а у миссис Франклин был весьма оживленный вид, щеки разрумянились; она весело смеялась и щебетала.

Она доверила Бойду Каррингтону особенно хрупкие покупки, а я галантно вызвался донести до дому остальное.

Речь ее была более взволнованная, чем обычно:

– Ужасно жарко, не правда ли? Думаю, будет гроза. Погода скоро должна испортиться. Знаете, говорят, выпало очень мало осадков. Такой засухи не было уже много лет. – Миссис Франклин продолжала, повернувшись к Элизабет Коул: – А что вы все тут делали? Где Джон? Он сказал, что у него болит голова и он собирается на прогулку. Очень не похоже на него – страдать от головной боли. Знаете, мне кажется, он беспокоится из-за своих экспериментов. Что-то там у него не ладится. Хотелось бы, чтобы он больше рассказывал. – Она сделала паузу, потом обратилась к Нортону: – Вы очень молчаливы, мистер Нортон. Что-нибудь случилось? У вас такой… такой перепуганный вид. Уж не увидели ли вы призрак старой миссис Как-бишь-ее?

Нортон вздрогнул.

– Нет, нет. Я не видел никаких привидений. Я… я просто задумался.

Именно в этот момент в дверях появился Куртис, который вез Пуаро в инвалидном кресле.

Он остановился в холле, готовясь вынуть своего господина и отнести по лестнице на второй этаж.

Пуаро, глаза которого смотрели настороженно, переводил взгляд с одного из нас на другого.

Он отрывисто спросил:

– Что такое? Что-нибудь случилось?

В первый момент никто не ответил ему, затем Барбара Франклин сказала с деланым смешком:

– Нет, конечно нет. А что должно было случиться? Просто… может быть, приближается гроза? Я… о боже, я ужасно устала. Пожалуйста, капитан Гастингс, отнесите эти вещи наверх. Большое вам спасибо.

Я последовал за ней по лестнице и по восточному крылу. Ее комната была последней по этой стороне.

Миссис Франклин открыла дверь. Я стоял позади нее, и руки мои были полны свертков.

Она резко остановилась в дверях. У окна стоял Бойд Каррингтон, а сестра Крейвен, держа в руках его ладонь, изучала ее.

Баронет взглянул на нас и смущенно рассмеялся:

– Привет, а мне предсказывают судьбу. Сестра умеет потрясающе читать по руке.

– В самом деле? Я понятия не имела. – Голос Барбары Франклин прозвучал довольно резко. Мне показалось, она была весьма недовольна сестрой Крейвен. – Пожалуйста, возьмите эти вещи, сестра. Вы должны сделать мне горячее вино с горячей водой, пожалуйста. Я поскорее лягу в постель.

– Конечно, миссис Франклин.

Сестра Крейвен отошла от окна. Лицо ее не выражало ничего, кроме деловитости сиделки, в обязанность которой входит выполнение всех требований больного.

Миссис Франклин сказала:

– Пожалуйста, ступай, Билл, я ужасно устала.

– О, послушай, Бабе, ты переутомилась? – всполошился Бойд Каррингтон. – Я так виноват! Какой же я легкомысленный дурак. Мне следовало подумать, что для тебя это слишком большая нагрузка.

Миссис Франклин одарила его ангельской улыбкой мученицы.

– Мне не хотелось ничего говорить. Я так не люблю быть кому-либо в тягость.

Мы с Бойдом Каррингтоном, слегка сконфуженные, вышли из комнаты, оставив двух женщин наедине.

Бойд Каррингтон сокрушался:

– Какой же я, черт возьми, идиот! Барбара казалась такой оживленной и веселой, что я забыл о ее слабом здоровье. Надеюсь, она не наделала себе вреда.

Я машинально ответил:

– О, думаю, ей просто надо отдохнуть и хорошенько выспаться ночью.