Найо Марш - Занавес опускается

– Моя дорогая Фен, – пробормотал Седрик, – тебе, конечно, легко вести себя благородно, замышлять о высоких материях и не волноваться о завещании. В том смысле, что тебе ведь в любом случае ничего не светит.

– А вот это, Седрик, уже оскорбление, – сказал Поль.

– Все доели? – торопливо спросила Полина. – Если да, то… Миссис Аллен, может быть, мы?..

Извинившись, Агата сослалась на занятость, и дамы проследовали в гостиную без нее.

Когда она входила в зал, к дому подъехала машина. Баркер, видимо, поджидал ее и уже вышел на крыльцо. Он впустил в вестибюль троих бледных мужчин в деловых и очень черных костюмах. На всех троих были широкие черные галстуки. Двое несли черные чемоданчики. Третий, взглянув на Агату, тихо произнес что-то неразборчивое.

– Вон туда, пожалуйста. – Баркер провел их через зал в маленькую приемную. – Я доложу сэру Седрику.

Сэру Седрику?! Дверь приемной закрылась, Баркер ушел выполнять свою миссию, а Агата все еще осмысливала это официальное признание Седрика новым обладателем титула. Ее взгляд остановился на столике, куда старший из троих мужчин подчеркнуто скромно, отработанным, как у фокусника, скользящим движением то ли бросил, то ли положил визитную карточку. Да, он ее не просто положил, а успел слегка подтолкнуть вперед указательным пальцем, и она косо высовывалась из-под книги, которую Агата принесла сюда из библиотеки, чтобы как-то скрасить время до ужина. Надпись на карточке была набрана шрифтом чуть крупнее принятого, буквы были жирного черного цвета:

КОМПАНИЯ «МОРТИМЕРЫ И ЛОУМ» Организация похорон…

Правый угол карточки был скрыт под книгой. Агата приподняла ее.

…и бальзамирование, – прочла она.

Пароход, будто сменив настроение, сбавил скорость, и пассажиры поняли, что долгое путешествие подходит к концу. Ритмичный стук двигателя умолк. Сквозь плеск волн, слепо тыкающихся в борта, сквозь крики чаек, голоса людей и лязг железа доносился шум причалов, а сквозь него просачивался далекий гул большого города.

В этот ранний час Лондонский порт, казалось, застыл – так бледный, изнуренный болезнью человек застывает в ожидании мига, когда к нему вернутся силы. Редкий туман над навесами и складами еще не рассеялся. Вдоль кромки берега тускло мерцали бусинки огней. На крышах, швартовых тумбах и тросах поблескивал иней. Родерик так давно не отпускал поручень, что холод железа, пройдя сквозь перчатки, грыз ему ладони. На причале группками толпились люди – первые вестники цивилизации, еще отделенной от пассажиров быстро сокращавшейся полосой воды. Окутанные паром дыхания, эти группки состояли преимущественно из мужчин.

Женщин было всего три, одна из них – в красном берете. Вместе с лоцманом на катере прибыл инспектор Фокс. Родерик не ожидал к себе такого внимания; встреча растрогала и обрадовала его, но поговорить с Фоксом они сейчас все равно бы не смогли.

– Миссис Аллен вон там, в красном берете, – раздался у него за спиной голос Фокса. – Извините, мистер Аллен, но мне сейчас надо потолковать с одним человеком. Наша машина стоит за таможней. Я буду ждать вас там.

Когда Родерик повернулся поблагодарить его, Фокс уже шагал прочь: аккуратный, в простом пальто, своим видом он как нельзя точно соответствовал своему стилю работы.

И вот уже до берега остался лишь темный пролив, расстояние не шире канавы. Матросы на причале подошли к швартовым тумбам и, задрав головы, глядели на пароход. Один из них поднял руку и звонко прокричал какое-то приветствие. С палубы полетели тросы, а еще через мгновение пароход мягко тряхнуло, и он окончательно замер.

Да, там, внизу, – Агата. Вот она идет вперед. Руки глубоко засунуты в карманы пальто. Щурясь, обводит глазами палубу, ее взгляд постепенно приближается. И в эти последние секунды, дожидаясь, когда Агата его увидит, Родерик понял, что, как и он сам, она очень волнуется. Он махнул рукой. Они поглядели друг на друга, и на лице ее появилась улыбка, полная удивительной, только ему предназначенной нежности.

– Три года, семь месяцев и двадцать четыре дня вдали от жены – чертовски долгий срок. – Родерик посмотрел на Агату: обхватив колени, она сидела на коврике перед камином. – Вернее, вдали от тебя, – добавил он. – Вдали от Агаты Трои, которая, как это ни поразительно, приходится мне женой. Когда я обо всем этом думал, в голову лезло бог знает что.

– Боялся, что нам не о чем будет говорить и мы оба оробеем?

– Значит, ты тоже этого боялась?

– Говорят, такое случается. Легко могло случиться и с нами.

– Я даже подумывал, может, стоит процитировать Отелло – помнишь ту сцену, когда он прибывает на Кипр? Как бы ты себя повела, если бы я сгреб тебя в охапку прямо в таможне и начал: «О, моя воительница!»?

– Наверно, в ответ щегольнула бы какой-нибудь цитатой из «Макбета».

– Почему из «Макбета»?

– Если начну объяснять, сразу исчерпаю все заготовленные темы. Рори…

– Да, любовь моя?

– Я тут довольно необычно общалась с Макбетом. – Агата нерешительно поглядела на него из-под растрепавшейся челки. – Не знаю… может, тебе будет неинтересно. Это долго рассказывать.

– Если рассказывать будешь ты, вряд ли будет так уж долго, – сказал он и, наблюдая за ней, подумал: «Ну вот, теперь она опять смутилась. Нам нужно заново привыкать друг к другу».

По складу ума Родерик был придирчивый аналитик. Все свои мысли, даже такие, от которых другой бы предпочел отмахнуться, он подвергал тщательному, исчерпывающему разбору. Дорога домой была долгой, и в пути он часто спрашивал себя, а что, если годы разлуки воздвигли между ним и Агатой прозрачную стену и в глазах друг друга они не прочтут любви? Как ни странно, эти опасения возникали у него в те минуты, когда он тосковал по Агате и хотел ее особенно остро. А потом, в порту, едва она, еще не видя его, шагнула вперед, все его существо пронизало такой жаркой волной, что он не думал уже ни о чем. И лишь когда – пока всего один раз – уловил в ее взгляде то, очень интимное, что знал только он, твердо понял: его любовь не прошла.

Но радость, которую он испытывал сейчас, видя ее перед собой в этой до странного знакомой комнате, еще должна была пройти проверку на прочность. Совпадают ли их мысли? Может ли он быть в ней уверен так же, как в себе? Пока его не было, ее жизнь во многом изменилась. О ее новых коллегах и знакомых он не знал почти ничего – она писала о них скупо. Но, похоже, сейчас он узнает больше.

– Садись ближе и рассказывай, – сказал Родерик. Агата передвинулась на прежнее место, прислонилась к креслу, и он, чуть успокоившись, так ею залюбовался, что пропустил начало рассказа. Но выработанная годами, въевшаяся в кровь привычка тщательно выслушивать показания взяла верх. И сага об Анкретоне завладела его вниманием.

Вначале Агата рассказывала несмело, но, видя его интерес, ободрилась. Постепенно она вошла во вкус и даже достала альбом с рисунками, которые набросала в башне. Взглянув на забавные фигурки с непомерно большими головами, Родерик хмыкнул.

– Помнишь, когда-то была игра «Счастливые семьи»? – сказал он. – В нее играли специальными картами. Эти портреты прямо с тех карт.

Она согласилась и заметила, что в Анкредах тоже есть что-то неправдоподобное. Описав их чудачества и манеры, она стала подробно рассказывать о проделках с красками и прочих нелепых шутках. Родерик слушал с растущим беспокойством.

– Подожди-ка, – прервал он ее. – Эта чертова девчонка под конец все-таки испортила твою картину или нет?

– Да нет же! И чертова девчонка ни в чем не виновата. Вот, слушай…

Чуть посмеиваясь над ее дедуктивным методом, он слушал.

– Вообще-то, знаешь ли, вполне можно допустить, что она это слово пишет и так и этак: когда «дедышка», а когда «дедушка», хотя, конечно, наблюдение интересное.

– Важнее всего другое – то, как она держалась. Я совершенно уверена, что это не ее работа. Да, я понимаю, за ней числится множество проказ такого рода… Нет, подожди, пока я дойду до конца… Перестань приставать к свидетелю.

– А почему бы и нет? – Родерик наклонился к ней, и минуты две в комнате была полная тишина.

– Итак, продолжаю, – сказала Агата, и на этот раз он дал ей договорить до конца.

История была необычная. Интересно, понимает ли она сама, насколько необычно все, что она рассказала?

– Не знаю, удалось ли мне передать общую атмосферу абсурда в этом полусумасшедшем доме, – сказала она. – И потом, все эти очень странные мелкие детали и совпадения… Например, книжка о бальзамировании и пропавшая банка с крысиной отравой.

– А почему ты видишь тут какую-то связь?

– Не знаю. Вероятно, потому, что там и там фигурирует мышьяк.

– Мой ангел, уж не решила ли ты преподнести мне в подарок дело об умышленном отравлении? И это когда я только что вернулся в твои объятия!

– Что ж, – после паузы сказала она, – ты, конечно, можешь и не до такого додуматься, – и, повернувшись, посмотрела на Родерика через плечо. – Между прочим, его действительно бальзамировали. Компания «Мортимеры и Лоум». Я случайно видела этих джентльменов в Анкретоне, они приехали с черными чемоданчиками. Единственное, что меня смущает, – я не представляю, чтобы кто-то из Анкредов был способен планомерно, день за днем подсыпать человеку яд. А в остальном все вписывается.

– Я бы сказал, даже чересчур гладко. – Поколебавшись, он все же спросил: – Ну а другие странные мелкие детали?

– Мне бы хотелось знать, о чем хихикали Седрик и мисс Оринкорт в Большом будуаре, а также: смеялась ли мисс Оринкорт в двуколке или все-таки кашляла. И что она купила в аптеке. Еще я бы хотела побольше узнать про Миллеман. По ней никогда не определишь, о чем она думает; ясно только, что со своим гнусным сыночком она носится как с писаной торбой. Ведь она же понимала, что ее Седрику будет на руку, если сэра Генри восстановить против бедняги Панталоши. Кстати, насчет летающей коровы у Панталоши железное алиби. В виде очень опасного лекарства. От стригущего лишая.