Агата Кристи - Занавес

Когда мы еще недалеко отошли от стола, Нортон дал выход чувствам.

— Просто ужасно, Хэстингс, что уж там творить. Меня прямо-таки перекашивает, когда я вижу, как она задирает несчастного старика. И как кротко он все сносит! Бедняга! Не очень-то он похож на индийского полковника.

— Ш-ш-ш, — предупредил я, потому что Нортон говорил громко и я боялся, что старый полковник Латтрелл может услышать его слова.

— Нет, это уже переходит все пределы.

Я с чувством заметил:

— Я пойму его, если он когда-нибудь возьмется за топор.

Нортон покачал головой.

— Он не возьмется. Душа его вступила в железо[28]. — Он продолжает: — «Да моя дорогая, нет, моя дорогая, прости, моя дорогая», дергает себя за ус да кротко блеет, словно ягненок, и так будет до тех пор, пока он не ляжет в гроб. Он не сможет постоять за себя, даже если попытается.

Я печально покачал головой, потому что, по-моему, Нортон был прав. Мы остановились в холле, и я заметил, что боковая дверь, ведущая в сад, была открыта и через нее дул сквозняк.

— Может быть, ее закрыть? — спросил я.

Нортон поколебался минутку перед ответом.

— Да… э… по-моему, не все еще вернулись.

Неожиданное подозрение закралось в мои мысли.

— Кого нет?

— Вашей дочери. И… э… думаю, Аллертона.

Он попытался говорить небрежным голосом, но информация, добавившаяся к моему разговору с Пуаро, неожиданно вызвала у меня беспокойство.

Джудит… и Аллертон. Конечно же, Джудит, мою умную, хладнокровную Джудит не обманет такой человек, как Аллертон? Конечно же, она видит его насквозь?

Я твердил себе это раз за разом, когда раздевался, но смутная озабоченность оставалась. Я не смог заснуть и лежал, ворочаясь с боку на бок.

Как и бывает по ночам, все заботы предстают в преувеличенном виде. Вновь меня охватило отчаяние и чувство утраты. Если бы только была жива моя дорогая жена, на чье мудрое суждение я полагался многие годы! Она всегда все знала о детях и все понимала. Без нее я был словно без рук.

Ответственность за их безопасность и счастье лежала на мне. Подхожу ли я для этой задачи? Небеса мне помогут, я никогда не был умным. Я заблуждался, совершал ошибки. Если Джудит погубит свои шансы на счастье… если она пострадает…

В отчаянии я включил свет и сел.

Что толку от таких размышлений? Я должен немного выспаться. Я встал и с сомнением посмотрел на пузырек с таблетками аспирина. Нет, мне нужно что-нибудь посильнее. Я подумал, что у Пуаро наверняка есть какое-то снотворное. Я подошел к его комнате и, колеблясь минуту, постоял возле двери. Просто стыдно будить старика.

И вот, стоя там, я услышал звук шагов и оглянулся. По коридору ко мне шел Аллертон. Свет был тусклый, и пока он не подошел близко, я не смог разглядеть его лица и думал: кто бы это мог быть? Потом я увидел и весь словно окаменел. Потому что он улыбался сам себе, и мне сильно не понравилась его улыбка.

Он взглянул на меня и поднял брови.

— Хэлло, Хэстингс, все еще не спите?

— Не могу заснуть, — коротко ответил я.

— Только и всего? Я вам помогу. Идемте со мной.

Я последовал за ним в его комнату, которая была соседней с моей. Странное чувство заставило меня рассмотреть этого человека как можно пристальней.

— Вы сами ложитесь поздно, — заметил я.

— Никогда не шел в постель рано. Особенно, если можно повеселиться. Такие прекрасные вечера не стоит тратить впустую.

Он засмеялся… и мне не понравился его смех.

Я последовал за ним в спальню. Он открыл маленький шкафчик и вынул пузырек с таблетками.

— Вот. Настоящий наркотик. Будете спать, как бревно… и к тому же видеть хорошие сны. Удивительное вещество — сламберил… вот его патентное название.

Энтузиазм в его голосе вызвал у меня легкую дрожь. Так он к тому же еще и наркоман? Я с сомнением произнес;

— Оно… не опасно?

— Только если принять слишком много. Это один из барбитуратов — токсичная доза очень близка к эффективной. — Он улыбнулся, уголки его рта неприятно скользнули вверх.

— Наверное, его можно получить только по предписанию врача? — сказал я.

— Да, старит. Во всяком случае, говоря буквально, вы бы не смогли. А у меня есть лазейка.

Наверное, я совершил глупость, но иногда у меня бывают такие порывы. Я спросил:

— Думаю, вы знали Эдерингтона?

Сразу же я понял, что затронул какую-то струну. Его глаза стали твердыми и настороженными. Он сказал… и его голос изменился… стал легкомысленным и искусственным:

— О, да… я знал Эдерингтона. Бедняга. — Потом, потому что я молчал, он продолжил: — Конечно, Эдерингтон принимал наркотики и… немного переборщил. Нужно знать, когда остановиться. Он не смог. Гадкое дельце. Его жене повезло. Если бы присяжные ей не сочувствовали, ее бы повесили.

Он дал мне пару таблеток. Потом, словно случайно, спросил:

— Вы хорошо знали Эдерингтона?

Я ответил правдиво:

— Нет.

Похоже, он не знал, как продолжить разговор, я отвернулся с легким смешком.

— Забавный был парень. Конечно, у него не было привычек, воспитываемых воскресной школой[29], но иногда он составлял прекрасную компанию.

Я поблагодарил его и вернулся в свою комнату.

Я улегся снова, выключил свет и подумал, не совершил ли я глупость.

Потому что почти наверняка я решил, что Аллертон был X. И я дал ему понять, что его подозреваю.

Мое повествование о днях, проведенных в Стайлзе, наверняка будет бессвязным. Они были полны разговоров или наводящих слов и фраз, которые врезались мне в память.

Первым делом и очень быстро я понял, насколько немощен и беспомощен Эркюль Пуаро. Я верил, как он и говорил, что его мозг по-прежнему функционирует с былой проницательностью, но физическая оболочка была настолько изношена, что я сразу понял: я должен действовать гораздо активней, чем всегда. Я должен быть своего рода ушами и глазами Пуаро.

Конечно, если выдавался хороший день, Кертис осторожно выносил своего хозяина вниз, куда уже заранее спускал кресло. Потом он выкатывал Пуаро в сад и выбирал место без сквозняков. Когда же погода портилась, его выносили в гостиную. Где бы он ни был, к нему подходил то тот, то другой, садился рядом и разговаривал, но это, было не то же самое, когда Пуаро сам мог выбирать себе партнера для tete-a-tete. Он больше не был в состоянии говорить с тем, с кем хотел.

На следующий день после моего приезда Фрэнклин отвел меня в старую студию в саду, которая на скорую руку была переоборудована для научных целей.

Позвольте мне сразу пояснить, что у меня самого к науке склонностей нет. В своем отчете о работе доктора Фрэнклина я наверняка использую неправильные термины и пробужу подозрение у тех, кто надлежащим образом сведущ в подобных делах.

Насколько я, простой человек, смог понять, Фрэнклин проводил эксперименты с различными алкалоидами, извлеченными из боба «калабар», Physostigma venenosum. Я понял больше после разговора Фрэнклина с Пуаро. Джудит, которая пыталась меня проинструктировать, как обычно случается с пылкой молодежью, была технична просто до невозможности. Она с ученым видом ссылалась на алкалоиды физостигмина — эзерин, физовенин и генезерин и потом перешла к еще более невозможно звучащему веществу, простигмину, или диметилкарбоновому эфиру 3-гидроксипенилу триметилу ламмонуму etc., etc., и черт еще знает к чему, что, похоже, было одним и тем же веществом, только по-разному полученным!

В общем, для меня все это было «двойным голландцем», то есть сплошной белибердой, и я вызвал презрение Джудит, спросив, какой прок от их работы, будет человечеству. По-моему, никакой другой вопрос не может вызвать больше досады у истинного ученого. Джудит сразу пронзила меня презрительным взором и вновь бросилась в подробное и полное всяческой терминологии объяснение. Насколько я понял, суть была в том, что какие-то малоизвестные племена Западной Африки обладают замечательным иммунитетом к какой-то равно малоизвестной, хотя и смертельной болезни, называемой, насколько я помню, джорданитом, — ее обнаружил некий энтузиаст доктор Джордан. То была невероятно редкая тропическая болезнь, которая приводила к роковому результату, если белые люди имели несчастье ее подхватить.

Я рискнул усугубить гнев Джудит, заметив, что было бы гораздо благоразумней отыскать какое-нибудь лекарство, излечивающее осложнения после кори!

С жалостью и презрением Джудит дала мне ясно понять, что единственной стоящей достижения целью является не благотворительность, а расширение горизонта человеческих познаний.

Я посмотрел через микроскоп на некоторые слайды, изучил кое-какие фотографии западноафриканских туземцев (вот уж действительно развлечение так развлечение!), заметил краем глаза усыпленную крысу в клетке и заторопился прочь на воздух.

Как я уже сказал, тот небольшой интерес, который у меня пробудился к их работе, разжег во мне разговор Фрэнклина с Пуаро.

Он сказал:

— Знаете, Пуаро, это вещество больше по вашей части, чем по моей. Растение называют бобом испытания — считается, что оно может доказать, виновен человек или нет. Западноафриканские племена верят в это безоговорочно… или, по крайней мере, верили… теперь-то они становятся более искушенными. Они торжественно сжуют его, будучи совершенно уверены, что он их убьет, если они виновны, и не причинит никакого вреда — если нет.

— И таким образом, увы, умирают?

— Нет, не все. Вот это-то и не замечали до настоящих пор. Конечно, дело не так-то просто, наверняка не обходится без жульничества шамана. Существует два различных вида боба… они на вид так похожи, что их почти невозможно отличить друг от друга. Но отличие есть. Они оба содержат физостигмин и генерезик, и все остальное, но из одного вида можно выделить, думаю, еще один алкалоид, и действие этого алкалоида нейтрализует эффекты других. Больше того, второй вид регулярно употребляет в пищу этакая племенная верхушка в секретном ритуале… и люди, которые его едят, никогда не заболевают джорданитом. Это вещество замечательно воздействует на мускульную систему без вредных побочных эффектов. Чертовски интересно. К сожалению, чистый алкалоид очень нестабилен. Однако мне уже удалось получить кое-какие результаты. Но я хотел бы произвести больше исследований на месте. Эту работу обязательно нужно сделать! Да, черт подери… я могу, продать за нее свою душу.